Песочные часы - Киш Данило. Страница 24

Думаю, что Мальтус был прав, невзирая на Марксову критику. И теперь мне для доказательства моего тезиса, то есть, моих рассуждений, абсолютно безразлично, был ли этот господин, то есть Мальтус, ученически поверхностным и крал ли он чужие идеи. Меня интересуют идеи, и, следовательно, не важно, списывал ли он у Джеймса Стюарта, Таунсенда, Франклина и прочей братии. Потому что, как бы то ни было, факт остается фактом, люди слишком расплодились, а естественная популяция становится проблемой номер один. Экономической и экзистенциальной. Метафизической, если угодно. Люди размножаются как мухи, и в любой момент несколько миллионов членов пребывают в состоянии опасной и угрожающей эрекции. Итак, последствия понятны. Этот безумный фаллос, этот первобытный мифологический символ, копошится в окровавленных женских недрах, человечество пыхтит душными ночами, и больше никто не думает о последствиях. А последствия катастрофические… С умножением человечества умножается и грех. Perpetuum mobile. Как та средневековая попытка использования силы земного притяжения. На колесе равномерно распределены грузы. Земное притяжение оказывает воздействие на груз, груз приводит в движение колесо, затем следующий груз попадает под действие магнитного поля. И так далее. Что-то вроде водяной или ветряной мельницы. И почему же эту мечту человечества о вечном двигателе объявили безумием? Разве мечта о perpetuum mobile не заслуживает такого же внимания и похвалы, как и извечная мечта о полете? Разве разные Икары и прочие мечтатели действительно были не в себе? Ни в коем случае! Что до меня, то я ставлю знак равенства между этими двумя идеалами. Потому что, в конце концов, и колесо возникло как одно из последствий такой мечты. Предлагаю вам самим развить этот тезис до конца. Я хочу сказать, до самолета, с одной стороны, и до колеса, с другой. Будьте любезны. Рокот над моей головой в тиши деревенской ночи (когда я пишу эти строки), где-то на большой высоте, самолеты, что пролетают над селом денно и нощно, на высоте от пяти до десяти тысяч метров в направлении юго-восток-северо-запад, чудо современной (военной) техники, — это только соединение и конечное следствие двух безумных идеалов, веками называемых скептиками и позитивистами сумасшествием. Брачи, начиная со Средних веков до наших дней, ставили тысячам людей диагноз душевной болезни, имея против них в качестве corpus delicti их сумасшествия именно материальные доказательства или только признание в идеалистическом желании стать птицей! И вот не надо эту «вечную мечту о полете» объявлять любознательностью, праздным любопытством, потому что, уверяю вас, вы не правы. Утверждаю, и у меня есть неопровержимые доказательства (если вы способны принять лирические результаты логической операции в качестве очевидных доказательств), что мечта человека о полете, как и ее воплощение, есть только следствие бегства от греха. Ибо Земля, господа, есть логово всех пороков, Земля и Вода, как было доказано славным Синистарио д’Амено, два неразделимых понятия, поэтому и неудивительно (я по-прежнему его цитирую, по памяти, разумеется), что поэты придумали так, что Венера рождается из моря, желая при этом, вне всякого сомнения, соединить в символической картине два греховных начала: Землю и Воду, две влажные среды, из смешения которых рождаются человек и грех (грех и человек). Итак, я полагаю, что не только Земля, но и Вода, и, прежде всего, она, есть логово греха и порока, а источник блуда — в сырости. Вот почему человек стремится к высотам, вот вечный смысл мифа об Икаре. Я не намерен приводить здесь точные данные о народонаселении или доказывать верность мальтузианских прогрессий и формул (эти данные можно найти в любой энциклопедии). Я также не хочу, как какой-нибудь местечковый раввин (как вы однажды изволили меня назвать) проповедовать апокалипсис и доказывать, кому бы то ни было, а менее всего вам, что мир обречен на неминуемую гибель. Для этого мне не требуются доказательства надежнее тех, что у меня есть. «А где у тебя доказательства?» — спросите вы. Здесь, господа, здесь, дорогая моя сестра. Смотрите как следует, — я показываю на свое сердце!

Итак, я говорю вам как лицо, обладающее тайным знанием. Люди опасно расплодились. И в данный момент я не намерен рассказывать вам о том, каковы наши люди, рассмотренные в свете более высокого, нравственного аспекта. Только скажу, люди размножаются в ужасающем темпе, а средства, при помощи которых человечество пытается спастись, разумеется, неэффективны и недостаточны. Принудительная или добровольная стерилизация, планирование семьи, война как спонтанное применение принципов дарвинизма, естественный отбор, голод, эвтаназия и прочее, все это смешные и бесплодные попытки. Китай, с населением в пятьсот-шестьсот миллионов, давно обещанная «желтая опасность», которой нас уже пугают и пугают, это не единственная угроза миру. Не бойтесь набега желтых муравьев! Кара Божия не приходит из болот. Она падет с небес! И уже никому не будет снисхождения. Страдать будут все одинаково, бедные и богатые, а больше всех мы — избранные!

(Черновик). С этого расстояния в пространстве и во времени ваши свинские поступки совершенно не теряют своей интенсивности. Когда я размышляю обо всем, что вы мне сделали, о бесчестье, которому вы меня подвергли, у меня складывается впечатление, что все это был ночной кошмар. Поэтому я умоляю тебя, ибо я все еще в состоянии отличить кошмар сна от кошмара яви, не позволяй своей дочери и Жоржу причинить зло моей семье, потому что любую возможную отговорку, что они (то есть, моя жена и дети) вступили с вами в какой-то спор, я не приму во внимание. А лучше, поверь мне, чтобы до этого не дошло! И прошу тебя лично, постарайся, чтобы, когда я вернусь, мои были бы живы, потому что надеюсь, что в тебе осталась хоть капля сострадания, чтобы не дать им умереть от голода. И не забывай, что сказано в Талмуде: «Когда мы делаем добро, надо делать его с радостью» (Vajkra rabba, 34).

P.S. Бедняк делает богачу больше добра, принимая его дар, чем богач, оказывающий бедняку благодеяние (там же).

Картины путешествия (II)

Между качающихся лошадиных голов появляется дерево, потом оно мелькает между ушей лошади. Это внезапно разбуженный возница сильно натянул поводья, совсем рядом с воротами из проволочной сетки. Человек видит оскаленные лошадиные морды, повернутые немного вверх и вбок (крупные лошадиные зубы, цвета старых костяшек домино, с внутренней стороны почерневшие), и на мгновение — белую пену на железе между лошадиными мордами. Дерево немного искривлено, а под кроной проглядывает сук, надрубленный наискось, он торчит почти под прямым углом. Ветви укутаны тонкой ледяной оболочкой, прозрачной и местами почти невесомой, как целлофан. В эту прозрачную оболочку укутан и ствол, но тут она совсем истончилась, особенно с той стороны, что освещена солнцем, и с восточной стороны можно рассмотреть чуть сморщенную кору. Слышно, как вода ритмично капает с веток, стуча по металлическим желобам. Теперь головы лошадей повернуты вбок, вбок и вовнутрь, к дышлу, оно между лошадиными головами, их головы наклонены, но неестественно, как будто обе лошади движутся одновременно, бессмысленно и невозможным образом, куда-то вбок, одна налево, а другая направо, не от дышла, а к нему, здесь, на этом маленьком пространстве, где им не разойтись. Повозка остановилась со скрипом и скрежетом, но, как будто еще чуть-чуть откатывается назад. Теперь человек видит два крупных черных лошадиных глаза под сползшими шорами. Лошади смотрят куда-то вперед, по крайней мере, так ему кажется, как будто их туда, в это неопределенное и неясное «вперед», влечет сила инерции, до сих пор их подгонявшая, поэтому их глаза, силой повернутые, вместе с головами, вниз и вовнутрь, к дышлу, все еще придерживаются траектории движения уже остановленной повозки, только они (или этот скошенный взгляд). Теперь человек оглядывается назад и окидывает взглядом пустую повозку, в которой поблескивают на солнце несколько соломинок, ярко-желтых. Затем он видит железные обручи задних колес, грязные и от этой грязи утолстившиеся, а за ними, с обеих сторон, параллельно, в грязи, свежие следы колес.