Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович. Страница 15

Ефимке – тому, что покряжестей – исполнилось всего семнадцать лет, а Свисту – что повыше и чуток мосластее – уже девятнадцать. А вот их престарелому товарищу по прозвищу Башка как раз и было сорок три года.

В их суровом лесном краю – а скорее всего, уже и везде на Земле – люди редко доживали до пятидесяти лет. Скудное питание, изнуряющая работа, постоянная борьба с природой и агрессивными соседями быстро изнашивали человеческие организмы, а почти полное отсутствие медицинской помощи делали людей заложниками малейшего ранения или даже очень незначительного увечья. Перелом руки или ноги моментально переводил человека из касты молодых и преуспевающих в разряд слабых и постоянно голодных убогих, которых соплеменники только из жалости продолжали кормить и оберегать. Лучшие куски приходилось отдавать здоровым и перспективным, способным принести общине пользу в виде богатой добычи с охоты, ломового труда на полях или надёжной защиты при очередном набеге воинственных соседей.

Ефимка и Свист были самыми умелыми охотниками и воинами во всём их большом поселении, а Башка потому и обзывался так, что слыл человеком рассудительным и смекалистым. С очень большой неохотой и сожалением порешили на круге снарядить этих самых ценных кадров в рискованный и долгий путь, но деваться было некуда. Ещё год-другой – и алчные республиканские приставы окончательно разорят и погубят их и без того уже дряхлеющее поселение. Как только Президент Республики Россия частично выкупил, а частично отвоевал их некогда богатое и процветающее село у Челябинского Хана, так счастливая и сытая жизнь закончилась.

Под Ханом жилось несравненно лучше. Приедет ханский баскак, заберёт десятую часть от того, что увидит, и живи себе целый год без печали. Под Ельцинградом стало не в пример хуже. Мало того, что забирать начали не десятину, а треть, так ещё и в душу полезли. Дескать: не тем богам молитесь, религия – опиум, а истинная ценность есть свобода и равенство.

Какое равенство?

Когда один сильный, а другой увечный, один умный, а другой как пень дубовый, один до работы горазд, а его соседу лишь бы на печи лежать. Каким боком их ровнять?

Дескать: терпимо надо относиться к слабостям других...

А как терпеть прикажете, если кто напьётся и безобразить начинает? Как тут не поучить малость, а то и ногами попинать слегка, чтобы не слишком для ущерба здоровью, а больше – в назидание?

И старшины ваши неправильные. Выбирать их, видите ли, нужно не на круге, а при помощи правильных процедур.

В чём тут правильность, когда поставят люди крестики в бумажках и знать не знают, кто в какую клеточку этот самый крестик поставил, кто эти крестики потом считал, и за кого их определил?

Вот так на второй год и появился на селе голова, который рожь от пшеницы отличить не умел, а только чужое добро подсчитывать был мастак. Благо утонул, когда достал уже всех своей глупостью, жадностью да барскими замашками. Так за это похватали четверых селян и в Ельцинград увезли. Больше их и не видели.

Ну, советы ещё терпеть можно, а вот когда приставы совсем распоясались и начали положенную треть считать нечестно, то мочи терпеть вовсе не стало. Долго думали да передумывали, но наконец на круге порешили послать разведчиков в новый город, что где-то под Тюменью неожиданно появился, прям как с неба свалился.

Некоторые уверяли, что и взаправду упал именно с неба. Но это, конечно, враки – не могут города с неба падать!

А вот разведать всё же не помешает. Уж больно, говорят, жизнь там хорошая, и к людям относятся справедливо и жалостно. В домах каменных селят, кормят задарма первое время, пока к работе ещё не приставлен.

Одним словом: разведать не помешает, а ежели всё так и есть, то и проситься всем скопом под правильную руку. Говорят, что правители те людей, которых к ним хотят, прямо по небу к себе перевозят. И никого не боятся, ни ханов, ни князей, ни президентов. А сами эти пришельцы первыми никого не забижают.

Всем миром снарядили троих своих самых ценных мужиков провиантом, деньгами малость, двумя парами лыковых лаптей на каждого, пока разведку проводят. И по паре кожаных поршней выдали, на случай ежели всё так окажется, как молва молвит, то из разведчиков им в послы переделываться надо – не в лаптях же перед князем стоять. Снарядили, поплакали, да и отправили с надеждой великой аж за триста вёрст с гаком за лучшей долей всенародной. Ефимка и Свист – парубки крепкие, охотники знатные, без таких трудный путь не преодолеть, а Башка – дед смекалистый, вывод мудрый сделает из разведанного, да слово правильное скажет, когда проситься будет под руку княжескую.

– Эй, дед Башка, а далека ли ещё до этого града славного? – спросил Ефимка, аккуратно разделывая крупного русака, которого только что подстрелил из лука Свист.

– А я почём знаю? – ответил дед. – Его же и в помине ещё не было, когда я лет двадцать назад от Тюменского Князя удирал. А Тюмень близко уже, дня четыре пути осталось. Если молва не врёт, то град завтра увидим. Он же между Ельцинградом и Тюменью должон быть. – Башка тяжело поднялся с пня, на котором сидел, и начал раздувать костёр. – Вот сейчас позавтракаем – и в путь. К вечеру должны на большак выйти, что между Тюменью и Ельцинградом протянулся. Ежели город есть, то по большаку много людей должно двигаться. Поспрошаем – всё и проясниться.

– Боязно спрашивать, а как на стражников наскочим? – выразил общее опасение Свист. – Уж больно в рабы не хочется. Особливо – в Республику. В Тюмени, говорят, рабам полегче... Так? – парень посмотрел на Башку. – Ты же и в Княжестве, и в Республике рабом помаялся?

– Верно, довелось... Рабам везде несладко... Хотя, конечно, у Князя легче было. Знал бы заранее – так из Тюмени бы и убегать не стал... А то из огня да в полымя угодил.

– Дед Башка, расскажи, как из Республики вырвался? – попросил Ефимка. – Почему у Князя легче было? Работали меньше?

– Работы везде хватало, а вот только Князь берёг своё добро, а в Республике рабы государству принадлежали, а стало быть – никто их не жалел. Правда убивать рабов в Республике не разрешали, а у Князя чуть зазевался, так и голова с плеч могла отлететь. Ну а ежели ты расторопный да умелый, то Князь берёг. И побаловать иногда мог – то пряником, то лаптями новыми, а бывало – и цельный пятачок пожалует. Так что у него не в пример лучше было. И народ в Тюмени хороший – трудолюбивые почти все. В Республике людям работать не хотелось. Смысла не было. Там все ждали, когда всё дармовое будет... Говорили, что настанет такое время вскорости.

– Вот здорово! Хотелось бы пожить, когда всё даром. А то ноги бьёшь на охоте или в поле ломаешься, а поесть от пуза только через раз и удаётся, – размечтался Ефимка.

– Ты, паря, выкини глупую блажь из головы. Не бывает такого, чтобы не работая жить в сытости.

– А как же в Республике людям обещают?

– Врут, поди... Не правильно такое, – закончил разговор Башка и принялся притаранивать рамку из прутиков с натянутой заячьей шкуркой к своему сидору. – Доедайте быстрее. Трогаться нам пора, чтобы засветло к большаку подойти да понаблюдать за ним издалека подольше. Уж больно отчаянно на стражников напороться.

[1] Простейшая старинная кожаная обувь у славян. Представляет собой обувь в виде лаптя, сделанную из плоского куска дублёной, сыромятной или сырой кожи, стянутой на стопе ремешком, продетым через множество отверстий по краю.

Глава 4

Лена бодро запрыгнула в кабину, поздоровалась с двумя парнями, коллегами из РСБ – Российская Служба безопасности, переименованная КСБ – и гравитолет бесшумно оторвался от выдвижного корабельного пирса...

Уже два года с момента посадки корабля на Землю и началом строительства города Лена входила в состав разведывательной группы в качестве оператора наблюдательной аппаратуры. Они день за днём облетали огромные территории в юго-западном секторе и вели съёмку для составления карт местности в различных диапазонах – в видимом спектре, в инфракрасном, рентгеновском, ультразвуковом. А также постоянно фиксировались и тут же отправлялись на центральный корабельный сервер данные температуры, давления, радиоактивного фона, влажности и целая куча другой информации. Этим же постоянно занимались экипажи ещё трёх таких же разведывательных челноков, каждый в своём секторе.