Трон тени - Векслер Джанго. Страница 13

— Речь обо мне, сэр? — Винтер едва не расхохоталась. — Прошу прощения, но неужели вы и впрямь думаете, будто я смогу сойти за своего в компании крепких докеров?

— Но ведь я еще не сказал вам самого интересного, — возразил Янус.

Он подался вперед, и на губах его вновь заиграла все та же смутная улыбка. Да ведь он наслаждается, поняла Винтер. Вот паршивец!

— У Кожанов имеется внутренний круг, и, судя по всему, он состоит исключительно из женщин.

— Что?

С минуту Винтер пыталась представить шайку мятежных докеров, которой командуют горластые торговки рыбой, — и потому до нее не сразу дошло, к чему именно клонит полковник.

— Что?! Сэр, вы шутите?

— Неужели же вы не сумеете выдать себя за женщину? — осведомился Янус, покосившись на охранников, что исполнительно застыли у входной двери. — Насколько я понимаю, вам уже доводилось проделывать нечто подобное.

— Я никогда не… то есть… — Винтер оборвала себя и сделала глубокий вдох. — Даже если бы я и… переоделся женщиной, это еще не значит, что я могу туда заявиться как ни в чем не бывало! Они все родом из Доков, так ведь? Я же… я же ни выглядеть, ни говорить, как они, не сумею!

— Да, вы и впрямь не слишком похожи на дочку рыбака. — В глазах Януса заплясали веселые искорки. — По счастью, есть и другой путь. Еще один очаг беспорядков — кварталы, прилегающие к Университету, те, что называют Дном. Студенты, как известно, любят поболтать, но крайне неохотно переходят от слов к делу. Время от времени те, кто сыт по горло политической говорильней, переправляются через реку и присоединяются к Кожанам. Полагаю, вы без труда сможете выдать себя за такого поборника решительных действий — и притом убедительно объяснить, отчего у вас нет ни друзей, ни полезных связей.

— Но…

Винтер никак не могла сказать то, что хотела. Не только из–за охранников, которые понятия не имели о ее тайне, но и потому, что не получалось даже найти подходящие слова. «Он хочет, чтобы я… надела платье и пошла так по улице у всех на виду?» Одна мысль об этом вызывала безотчетное отвращение: после двух лет страха быть разоблаченной вот так просто взять да и сбросить маску, которая почти приросла к лицу…

Она судорожно сглотнула.

— Сэр, я… ценю ваше доверие, но… не думаю, что справлюсь.

— Понимаю, нелегко согласиться на такое. С другой стороны, это ведь лишь маскарад, не более. Как только мы разберемся с нынешним кризисом, вы снова станете… собой.

— Я не…

— И, надеюсь, вы понимаете, — Янус подался вперед, — насколько это важно. Никому другому я не могу этого поручить. И когда я говорю, что судьба страны, возможно, зависит от того, что мы предпримем в ближайшие дни или недели, — поверьте, я не драматизирую.

Винтер закрыла глаза и промолчала. Тугой шершавый комок застрял в горле, не давая ни заговорить, ни вздохнуть.

— Есть еще одно обстоятельство, — продолжал Янус. Перед тем как покинуть Хандар, вы попросили меня об услуге. Отыскать вашу… если не ошибаюсь, старинную подругу.

— Джейн! — Она резко открыла глаза. — Вы нашли ее?

— Пока еще нет. Однако, полагаю, мы на верном пути.

— Она жива? Она не…

Насколько нам известно. — Янус предостерегающе поднял руку. Дальнейшее может потребовать времени. Я лишь хотел дать вам понять, что помню о своем обещании.

Винтер впилась взглядом в лицо полковника, такое открытое и внешне бесхитростное, с вечной полуулыбкой, что никогда не затрагивала его серых непроницаемых глаз. Янус ни за что не скатился бы до прямого грубого предложения сделки «ты мне — я тебе», однако намек в его словах был вполне прозрачен: «Думая о том, что ты сделаешь для меня, помни о том, что я могу сделать для тебя».

В конце концов, не без горечи подумала Винтер, разве у нее есть выбор? Она дважды спасла Янусу жизнь в Хандаре, но в итоге оказалась в его полной власти. Ничего не остается, как смириться — и всей душой надеяться, что он знает, что делает.

— Я… попробую, — выдавила она, борясь с комком в горле. — Я по–прежнему считаю, что эти люди мне не поверят, но, если вы так хотите, я попробую.

— Разумеется, — негромко проговорил Янус. — О большем я просить и не смею.

Глава третья

Расиния

В том, что королевский дворец со дня на день ждет объявления траура, есть одно несомненное преимущество: никого не удивит, что наследная принцесса надолго уединяется в своей башне. Предаваясь скорби, само собой. Во всяком случае, Расинии удалось убедить в этом Сот. Покуда камеристка, спешно воротившись в Онлей, отвечала посетителям, что ее наследному высочеству нездоровится, Расиния могла впервые за много месяцев — вольготно бродить по городу при свете дня. Сот, правда, не по душе было оставлять ее без охраны, но, как резонно заметила сама принцесса, что с ней может случиться?

Тем более что ее сопровождал Бен Купер, и трудно было представить, что в его обществе Расинии что–то грозит. Бен, рослый широкоплечий юноша с рыжеватыми волосами и узким худым лицом, чем–то напоминал классические изображения святых угодников — тех, кто годами неустанно сокрушал неправедных и неверных. В дополнение к примечательной внешности природа наградила его жизнерадостным нравом, искренностью и обостренным чувством справедливости… по мнению Расинии, это было все равно что повесить ему на шею табличку «Пни меня». Присутствие Бена порождало у нее жгучие угрызения совести: во–первых, оттого, что приходилось ему лгать, во–вторых, из–за преданных щенячьих глаз, устремляемых на нее всякий раз, когда Бен думал, что она не видит.

Еще один спутник Расинии был слеплен из совсем другого теста. Студент–медик Джордж Сартон смахивал на сказочного подгорного кобольда. Ростом почти с Бена, он казался ниже оттого, что непрестанно сутулился, ходил бочком, по–крабьи, и съеживался от каждого прямого взгляда. Вдобавок он безнадежно заикался, что вызывало неизбежные насмешки. В кружок его ввел не кто иной, как Бен, обнаружив в невзрачном школяре могучий ум, что жаждал достойного применения.

Четвертым в их компании был Фаро, как всегда одетый в черное с серым, с рапирой у пояса, как диктовала мода. Расиния порой гадала, умеет ли он фехтовать и есть ли вообще клинок в этих изящных, с серебряной гравировкой, ножнах.

— Может, все–таки скажешь, куда и зачем мы идем? — обратилась она к Бену.

— Нет, — ответил тот, — не скажу. Не хочу, чтоб у вас создалось предвзятое мнение. Мне нужно знать, увидите ли вы то же самое, что увидел я.

Расиния лишь пожала плечами. По правде говоря, она просто наслаждалась возможностью удрать из затхлого лабиринта дворцовых коридоров. Они шли по мосту Святого Парфелда, самому новому из множества переброшенных через Вор мостов. Был ясный летний день, свежий ветерок с реки разгонял июльскую жару, и отсюда открывался обширный вид на оба берега. Слева, вверх по течению, высоко вздымались над лесистыми склонами холма на Северном берегу шпили Университета, а за плавным поворотом реки словно затаился низкий грузный силуэт острова Воров. Ниже по течению проступали гигантские облицованные мрамором арочные пролеты Великого Моста, а за ним — бесконечная череда складов и кирпичных доходных домов, что примыкали к докам. По реке в обе стороны плотным потоком шли суда всех мастей, и пассажирские лодчонки, ведомые парой–двумя дюжих гребцов, бесстрашно шныряли среди больших плоскодонных грузовых барж.

Компания только что прошла Биржу, где уже закипала привычная деловая суета. Впереди лежал Новый город — геометрически безупречная сеть мощеных улиц и впечатляющих зданий, четырехэтажных кирпичных кубов, чей изначальный рациональный замысел был уже едва различим за грудами мусора и теми повреждениями, что почти за сто лет нанесли местные обитатели. Некогда широкие, удобные для проезда улицы превратились в лабиринт, забитый бесчисленными торговыми лотками, мелкими кафе и просто нагромождениями всякой рухляди. Хаос зарождался из пустяков: стоило оставить застрявший у обочины фургон, и еще до конца недели один предприимчивый коммерсант уже торговал с него апельсинами, другой пристраивал сбоку полотняный навес для гаданий, а под фургоном находила себе приют нищенка с парой ребятишек. Внушительные фасады жилых домов имели неприглядный вид: часть кирпичей ободрана для личных строительных нужд, штукатурка размыта дождями, а неказистые стены густо покрыты афишами, объявлениями и ярко намалеванными лозунгами.