Сломанная кукла - Лактысева Лека. Страница 32

А еще я побывала на консультации у юриста. Точнее, у девушки, которая еще училась на юридическом и на бесплатной основе оказывала помощь в одном из бюро.

Первый вопрос, которым озадачил меня юрист:

— На каком основании Зиновий Плетнев утверждает, что Никита — его сын? Вижу, что в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк. Плохо, что отчество ребенка совпадает с именем заявителя.

— Так вышло, что я сама сказала Зиновию, что Никита — его сын, — неохотно призналась я.

Воспоминания о дне аварии начали понемногу возвращаться ко мне, но были пока отрывочными и смутными.

— Слова к делу не пришьешь, — покачала головой моя консультант. — Возможно, проводилась генетическая экспертиза?

— Я не знаю. Меня около трех недель держали в искусственной коме, а Зиновий в это время заботился и обо мне, и о Никите.

— То есть, он точно отец ребенка?

— Да. И он спас мне жизнь. Но это не дает ему права разлучать нас сыном!

Консультант вздохнула:

— В общем, смотрите, Алевтина, что получается. У вас нет жилья, нет работы. Даже прописки нет! Естественно, суд будет не на вашей стороне. Даже если вы опротестуете иск господина Плетнева и добьетесь, чтобы его не признали отцом, ребенка у вас заберут и поместят в интернат. Так что решайте сами, что лучше для вас и для вашего сына: чтобы малыш остался с отцом, или оказался в интернате.

Никиту? В интернат?! Ни за что!

Лучше я отступлю на время, позволю Зиновию увезти Никиту в Москву и отправлюсь следом. Найду там работу, устроюсь, а потом подам повторный иск и потребую, чтобы мне позволили забрать сына обратно!

И обязательно постараюсь все же встретиться с отцом Зиновия, Родионом Зиновьевичем. Не может быть, чтобы этот мудрый старик не помог мне воссоединиться с Китенком!

Хотя… пойдет ли он против собственного сына?

Самого Зиновия я увидела в очередной раз только в зале суда. Он не глядел на меня, похоже — нарочно, и почти не открывал рта: за него все сказал прибывший вместе с ним адвокат.

Как ни старалась, я не смогла доказать, что способна самостоятельно обеспечить Никите достойные условия жизни. Ни договор аренды съемной квартиры, ни справка с биржи о том, что я получаю пособие по безработице, не показались нашему справедливому суду достаточно вескими доводами, чтобы оставить ребенка со мной.

Когда же судья спросила, признаю ли я, что Плетнев Зиновий Фадеевич является биологическим отцом Никиты, я через силу выдавила из себя одно-единственное слово:

— Да.

Выиграв дело и добившись права забрать Никиту к себе, Плетнев не выглядел ни счастливым, ни торжествующим.

После заседания он окликнул меня раньше, чем я успела сбежать:

— Алевтина, погоди!

— Чего тебе еще? — я смотрела в темные глаза мужчины и чувствовала, как вместо благодарности в моем сердце разрастается ненависть к нему. Он все же отнял у меня единственного родного и дорогого для меня человека — моего Китенка!

— Спасибо, что сразу признала, что Никита — мой ребенок.

— Ты мне не оставил выбора, Плетнев. Напустил на меня социальные службы. Даже если бы Никиту не отдали тебе, у меня его все равно забрали бы и отправили в интернат. Пусть уж лучше с тобой, чем в детском доме…

— Что?! — Зиновий выглядел потрясенным.

— То! Разве твой адвокат не объяснил это?

Зиновий не ответил. Скрипнул зубами, поиграл желваками и потребовал мрачно:

— Собери вещи Никиты. Я приеду за ним завтра к двенадцати.

Он приказывал мне, как прислуге, а я даже не могла ничего ему возразить. Просто кивнула головой, развернулась и пошла прочь.

— Тина… — он все же окликнул меня снова.

Я оглянулась, вопросительно приподняла брови.

— Я оставлю тебе адрес. Ты сможешь приезжать к Никите на выходные. Я не буду против, — сообщил мне Плетнев.

— И на том спасибо, — я почувствовала, как дернулись, задрожали мои губы, и поспешила отвернуться.

До дверей оставалась всего пара шагов, и я поспешно выскочила на улицу, хватая открытым ртом холодный апрельский воздух и смаргивая с ресниц непрошеные злые слезы.

Никиту хотелось забрать из садика сразу же. Провести с сыном оставшиеся часы и минуты. Впитывать кожей его родной детский запах, трогать пушистые волосенки, целовать круглые щечки. Вот только собирать вещи сына при нем станет совсем невыносимо!

Поэтому я поехала домой.

Добралась часам к двум дня. Достала чемодан — старый, доставшийся от матери, и спортивную сумку. Взялась вынимать из шкафов и ящиков одежки и обувь сына, игрушки, книжки…

Понятно, что Плетнев сам купит все необходимое. Денег у него — на детский сад хватит! Поэтому выбирала только самые любимые вещи сына. Пусть он увезет с собой частичку моего тепла и любви. Пусть они окружают его там, в чужом доме, среди незнакомых людей!

Складывала маечки, носочки, джинсы и поливала их слезами: уже не злыми — горькими. Сердце сжималось от боли и какого-то нехорошего предчувствия. Я гнала прочь дурные мысли, а они все возвращались и возвращались!

Как он будет там один, без меня, моя золотой малыш?..

Наконец, часы показали пять вечера. Я выставила в прихожую чемодан и сумку, заполненные под завязку. До утра оставила только то, что могло понадобиться сыну сегодня и завтра до отъезда. Собралась, поехала за Китенком в сад.

Сын, увидев меня, как всегда, тут же забыл об играх и бросился навстречу. Я улыбнулась ему, запретив себе плакать, обняла, помогла собраться и повела не домой, а в наше с ним любимое детское кафе. Бывали мы с ним там нечасто, только по праздникам.

Но сегодня хотелось побаловать Никиту напоследок его любимыми лакомствами, посидеть с ним не в квартире, которая еще не успела стать нам родной, а в людном месте, где мысли о разлуке не донимали так сильно.

В дом вернулись только к девяти вечера, и я тут же принялась готовить сына ко сну. Искупала и обсушила, укутала в любимую пижамку. Спать в этот раз уложила к себе на диван. Знала, что не усну и буду всю ночь обнимать своего Китенка, словно можно наобниматься на несколько недель или месяцев вперед…

Утро настало слишком быстро.

Поскольку в сад Никиту вести не было смысла, я не стала будить его спозаранку, и он проспал почти до десяти утра. Зато потом мне пришлось поторопиться, чтобы к появлению Зиновия все было готово. Труднее всего было подготовить Никиту к тому, что вот сейчас за ним приедет отец, которого мальчик почти не знал, и увезет его в далекий огромный город.

Без меня.

— Никитка, а у меня для тебя есть новость! — начала я издалека, когда сын закончил завтракать.

— Какая?

— Сейчас к нам с тобой приедет твой папа Зиновий! — я старалась, чтобы мой голос не дрожал и звучал весело и оживленно.

— Папа?! — глаза Никиты радостно распахнулись. Он соскучился.

— Да! И вы с папой поедете к нему в гости! На большой-большой машине в большой-большой город! И ты поживешь там какое-то время…

— А ты? — Никита насторожился.

— А мне надо остаться здесь, сынок. Но это ненадолго. Всего пару денечков, и я тоже отправлюсь следом за вами в большой-большой город.

— И мы будем жить все вместе?

— Нет, сынок. Ты будешь жить с папой, а я буду приходить к вам в гости. Часто-часто буду приходить!

— Не хочу жить с папой! Хочу с тобой! — сын требовательно и обиженно выпятил нижнюю губу, поднял бровки домиком.

— Я тоже очень хочу жить с тобой, мой родной, но пока придется потерпеть…

— Не хочу терпеть!.. — выпяченная нижняя губа сына задрожала, на ресничках показались слезы.

— Иди ко мне, Китенок. Я обниму тебя крепко-крепко!

Сын подбежал, влез ко мне на руки, вжался в меня изо всех сил, обхватил, как мог, мою талию маленькими ручками:

— Я не поеду с папой!

…и тут раздался звонок в дверь.

А вот и Плетнев.

Не заставил себя долго ждать, явился ровно к полудню, как и собирался.

— Мам, не открывай! — сын повис на мне, не давая встать с дивана.