Тайная война Разведупра - Болтунов Михаил Ефимович. Страница 37

«Градиент» стал следующей ступенькой, а вот «Сатурн» совершил уже настоящий прорыв. Скорость передачи выросла с 300 групп в минуту до 5000 групп. Конечно, под такие скорости пришлось создавать новые радиостанции, датчик, а также разрабатывать аппаратуру для Центра, дабы была возможность стабильного приема.

«“Сатурн” стал своего рода откровением для связистов, — вспоминает Николай Мамаев. — Многие старые опытные техники не верили в создание подобной системы, считали, что на таких скоростях работать невозможно. Пришлось доказывать обратное на деле».

Кстати говоря, «Сатурн» сыграл в жизни Мамаева очень важную роль. И здесь Николай Степанович выступил не только как конструктор, но в первую очередь как ученый. Именно он открыл новое направление так называемой фазовой манипуляции. Вернее сказать, Мамаев снял «научное заклятие» с этого направления и вдохнул в него жизнь.

Дело в том, что метод фазовой манипуляции был открыт и исследован известными советскими учеными А. Пистолькорсом и В. Сифоровым еще в середине 30-х годов. Они доказали, что это самый выгодный способ работы на коротких волнах, энергетически малоемкий, имеющий максимальную помехоустойчивость. Казалось бы, чего лучшего еще желать. Но тут их поджидало весьма неприятное открытие. Они столкнулись с неизвестным ранее явлением — случайным перебросом фазы — и сделали, как выяснилось позже, ошибочное заключение: фазовая манипуляция не применима для работы на коротких волнах. А поскольку ученые эти были весьма авторитетные, Пистолькорс — академик, Сифоров — членкор, их теория довлела над специалистами долгих двадцать лет, и никто не решался посягать на, казалось, незыблемый авторитет.

Первым в верности теории академиков усомнился молодой кандидат наук, старший научный сотрудник НИИ техники средств связи Николай Мамаев. Это случилось, когда он изучал осциллограммы сигналов, которые записывались по системе «Сатурн». Он обратился к своему руководителю Сергею Горохову, предложил открыть научно-исследовательскую работу. Что, собственно, и сделали. Результаты исследований, в том числе и на реальных трассах, доказали обратное. Руководство института согласилось с предложением ученых применить в новой разработке фазовую манипуляцию. Она получила кодовое название «Иркут».

В это время Горохов перешел на преподавательскую работу, и главным конструктором системы «Иркут» назначили Николая Мамаева. Скажу только, что система эта была крайне важна для военной разведки, поскольку она действовала на дальних и сверхдальних трассах. После введения ее в строй «Иркут» успешно осуществлял связь с Кубой, США, Лаосом, Камбоджей и другими дальними странами. За разработку этой уникальной аппаратуры Мамаев удостоился звания лауреата Государственной премии СССР.

Однако возвратимся к началу работ. Собирая материал для этого очерка, я часто задавался вопросом, как описать деятельность конструктора, и возможно ли вообще это сделать. Как-то в одной из бесед Николай Степанович сказал мне: «Знаете, уходя, конструктор оставляет на земле, что-то новое, придуманное им, чего раньше не было вообще». Но как происходит этот процесс?

А как рождается поэма, пишется картина, возникает музыка? Можно ли ответить на эти вопросы? И все-таки… К счастью, Николай Степанович Мамаев попытался сам описать работу конструктора. И, кажется, у него это получилось.

«Помню однажды, я закончил конструирование какого-то узла, причем вроде бы он неплохо получился. Вдруг приходят два разработчика.

— Ты что тут насочинял?

— А что здесь не так? — недоуменно спрашиваю у них.

— Почему здесь расстояние такое, а не такое?

— Потому, что все в пределах допусков, — начинаю было рассуждать, но вижу, что это бесполезно, и соглашаюсь исправить.

— Не исправить, а переделать!

На следующий день опять приходят оба и, излучая радость и благодушие, говорят:

— Слушай, поскольку ты все равно будешь переделывать конструкцию этого блока, то добавь туда заодно два тиратрона, две кнопки пуск и стоп, три резистора, два конденсатора и выведи лампочку индексации готовности аппарата к нажатию на вон ту кнопку.

Понятно, разработчики вместо того, чтобы переделывать, вычерчивать новые чертежи всех изменившихся плат, уголков и деталей и заменять чертежи общей документации, просто перевели стрелки на конструктора. И отвечать придется ему.

Но так или иначе, а переделка неизбежна. Думы, думы, мысли, мысли… Что делать? Объем блока не увеличили, а деталей прибавилось. Куда их деть? Опять думы… Насколько же изнурительным бывает это думанье в поисках решения И вдруг проблеск! А что, если отказаться от стандартной, малогабаритной кнопки и сделать другую, покрупнее, и совместить ее с тиратронами? Вроде бы дикость, при всеобщем стремлении к минитюризации вдруг намного увеличить размеры обычно применяемой кнопки. Да так. чтобы тиратрон помещался внутри нее. Получается, что вместо двух 5-мм кнопок появится двойная с диаметром 16 мм каждая. Кошмар!

Но решение оказалось правильным. Суммарно объем этой кнопки с тиратронами оказался меньшим. А если эту кнопку сделать из оргстекла, то индикатором готовности аппарата служит сам вспыхнувший оранжевым светом тиратрон. Заодно отпадает необходимость размещать громоздкую индикаторную лампочку. Кульман, рейсшина, ватман и ластик завершили дело».

Да простят читатели столь длинную цитату, но мне кажется, в ней схвачена и отражена суть сложной работы конструктора.

Что же касается «Иркута», то остается добавить, что он оказался, как выразился сам Мамаев, «очень мощным, надежным и своевременным оружием разведчика» Самым лучшим образом он показал себя в период Карибского кризиса. На нем наши операторы поддерживали бесперебойную связь Кубы с Москвой.

Полет Юрия Гагарина в космос в апреле 1961 года изменил жизнь полковника Мамаева. В следующем году он включился в проектирование систем спутниковой связи в качестве заместителя главного конструктора.

Опять новые, неизведанные вершины, которые надо покорять. Собираясь в этот путь, он не раз вспоминал слова начальника и учителя Бориса Асеева: «Понимаю, высоковата планка». Теперь уж куда выше, в космосе! Какие задачи предстояло решить? На первый взгляд обычные и в то же время совершенно фантастические: как использовать космические полеты для организации агентурной связи. Что теперь будет представлять собой специальная радиостанция, передатчик, аппаратура в Центре? Ведь получалась двухзвенная система: корреспондент — спутник, спутник — приемный центр. Возникала и вовсе неизведанная проблема — какие средства связи иметь на спутнике, и возможно ли их там разместить. В общем, десятки, сотни вопросов, на которые пока не было ответов.

Разумеется, к разработке подключили несколько институтов. Родной НИИ получил свою часть грандиозного «космического пирога», кроме того приходилось координировать деятельность других центров. На эту работу ушло девять лет.

После увольнения из армии в 1971 году полковник запаса Николай Степанович Мамаев преподавал в Московском электротехническом институте связи, готовил дипломников, был научным руководителем у будущих кандидатов наук, активно выступал в печати, написал несколько книг.

ЗНАК СУДЬБЫ

…Боровицкие ворота распахнулись, и колонна автобусов специального подразделения «Вымпел» медленно втянулась на территорию Кремля.

Командир «Вымпела» генерал-майор Дмитрий Герасимов посмотрел на часы. Было ровно 23.30. Водители заглушили двигатели, и вокруг стало тихо. Тихо и тревожно.

Кремль словно вымер. Стылая, холодная брусчатка, стены кремлевских дворцов в бледном свете фонарей, безлюдная площадь.

Генерал Герасимов смотрел в окно автомобиля, и его не оставляло чувство нереальности происходящего — колонна его спецподразделения, Боровицкие ворота, словно вымерший Кремль.

Для него, витебского мальчишки, выросшего в далекой лесной деревне Ворошилы, Кремль всегда был чем-то недосягаемым, высоким и святым. Здесь обитали небожители… Во всяком случае такими они казались Диме Герасимову. Правда, теперь у него за спиной была целая жизнь, и он мало походил на того наивного деревенского мальчишку, но все равно Кремль, сердце России, оставался для генерала по-прежнему святым местом. И потому происходящее казалось по меньшей мере странным.