Иль Фарг. Невестка Эмира - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 6

И я послушно протягиваю ладони. Они дрожат настолько сильно, что мне кажется, я способна схватить воздух. Хватает меня за запястье, и я ощущаю кожей нечто огромное, как здоровенная змея. От понимания, что это, перехватывает дыхание и хочется заорать. По ладони скользит шелковистая горячая плоть с какими-то узловатыми жгутами, и я слышу мужской низкий стон.

– Сожми.

Всхлипнув, сжимаю обеими руками.

– Двигай вверх-вниз. Давай.

Содрогаясь от ужаса, двигаю ладонями, ощущая жуткую мощь под пальцами. Содрогаясь от понимания, насколько эта плоть огромна и… изогнута, увита какими-то рытвинами. Я не смогу принять вот это в себя. Я сразу умру. Это будет страшная и мучительная смерть. Отшвырнул мои руки, уперся в плечи, толкая на пол, распластывая на разорванном платье. И я уже, не сдерживаясь, плачу.

– Пожалуйста… не надо. Пожалуйста.

– Заткнись и не зли меня. Просто заткнись и не мешай, и все будет нормально…

Тяжело дыша, сжимаю пальцы в кулаки. Кисти дрожат, все мое тело дрожит. Запах обнаженного мужского тела ударил в ноздри вместе с запахом свежести и пота. Обдало кипятком дыхания у самого лица. Мне показалось, что меня обнюхали, как зверь, и я чуть не заорала. Содрал одним легким движением трусики, и я стиснула колени. Насильно раздвинул их в стороны. От мысли, что меня рассматривают, стало еще страшнее, и я отвернулась, сильно зажмурившись.

– Я говорю – ты подчиняешься.

Нет, я его не понимаю и почти не слышу. Я по-животному боюсь этого монстра и того, что он может со мной сделать. От отвращения к горлу подступает тошнота.

– Ты моя. Ты полностью принадлежишь мне. Вся. Целиком. И я сейчас буду брать то, что принадлежит мне, а ты подчинишься, и чем покорней и спокойней ты будешь, тем меньше боли испытаешь. – дернул за руки к себе, – А начнешь вырываться, этот акт превратится для тебя в ад! И поверь, я буду наслаждаться каждой его секундой!

Этот акцент, этот хриплый шёпот, полный похоти и ненависти. От него все внутри сжимается. Ощутила, как горячие ладони накрыли мою грудь, как сильно ее смяли, сдавили, перекатывая, как сдавили соски, а потом я ощутила, как в них впился его рот, царапая щетиной, кусая кончики. Как зверь, алчно, жадно, хаотично, как будто не в силах сдержаться.

Снова тронул мои ноги и широко развел их в стороны, ломая сопротивление, опускаясь к лодыжкам, придавливая их к полу.

– Не сопротивляйся!

Я не могла… это происходило непроизвольно. Я не могла сдержаться, не могла заставить себя покориться. Тяжело лег на меня сверху, и я задохнулась, выгнулась, ощущая, как сейчас просто расплющена его телом. Одной рукой раздвинул мои нижние губы, растянул в стороны, и я ощутила, как туда уперлось что-то твердое и огромное.

– Б*яяяядь! – с диким хрипом.

Я закусила до крови губы, распахнула глаза под повязкой. О боже, неет. Я не смогу.

– Узко… сухо и узко… – себе под нос, как будто захлебываясь похотью. Мне жутко до омертвения. Первый слабый толчок, и сопротивление моей плоти не дает ему шевельнуться. Меня всю заморозило, я стала каменной, все мое существо сосредоточено, чтобы не впустить.

– Или ты расслабишься, или я разорву.

Задыхаюсь, всхлипываю. Не могу говорить. Мне кажется, я вообще не умею разговаривать.

– Пожалуйста…

От ужаса испытать боль, я вся оцепенела. Растянул мою плоть сильнее и сильным, но прерывистым толчком вбился внутрь. Я закричала. Так закричала, что заболело горло. Выгнулась и застыла от невероятной, ослепительной растягивающей боли. Она оказалась чудовищней, чем я могла предположить. Ощущение, что тебя разорвали на части, и внутри находится раскаленное железо огромных размеров. Вся моя плоть расходится на мелкие трещинки и сейчас лопнет.

– Не двигайся… не сжимайся. Ничерта не делай, б*ядь. Просто лежи. Вот так.

Хрипит у моего уха.

– Слишком… б*ядь… это так слишком…

Боль не отпускает, страх сковывает с такой силой, что кажется, я превратилась в загнанное животное. Его губы где-то у моей шеи, и он дышит прерывисто, рвано, он обжигает мне кожу этим дыханием. Я зарыдала, не смогла сдержаться, слезы заструились по щекам. Я после него уже не встану, я не выживу после этого. Как вообще после этого можно жить? На какие-то мгновения он останавливается, и я тихо дышу, не прекращая плакать, вздрагивая всем телом. Натянутая на его член с ощущением, что сейчас разорвусь на клочки.

– Сука… не утерпеть… хорошо… б*яяядь… такая узенькая… такая.

И ему плевать на мои слезы и боль, он начинает двигаться. Нет… боже, нет. Только не это. Не это. Теперь я уверена, что там сейчас все порвется. Никакой ласки, никаких слов, никаких поцелуев. Просто двигается взад и вперед. Протискивается, пропихивается, ускоряясь. Только иногда кусает мои соски и трогает их языком, сильно всасывает. Как смокчет. Но это не поцелуи.

Как долго он будет меня мучить и рвать? Когда это кончится?.. Пусть быстрее, пожалуйста. Как же невыносимо там жжет, как же больно все растянуто. Мне нечем дышать. Мне кажется, его член проткнул меня насквозь и давит даже на ребра. Ощутила, как руки сдавили мои волосы, как развернул к себе.

– От этого еще никто не умирал, поняла? Тебя просто е*ут! Выживешь! Выживешь, и еще буду!

Не выживу. Я после этого унижения не знаю, как жить дальше, а от мысли… что меня вот так еще, становится тошно настолько, что кажется, я сейчас умру.

– Смирись… да… не жмись ты! Дааааа… хорошо!

Ему хорошо… ему, ублюдку, зверю. Как же я его люто ненавижу, как же я хочу его убить. Мне никогда в этой жизни уже не будет хорошо. Никогда. Я не забуду этого ужаса. Все тело превратилось в онемевший нерв, и, когда он стал двигаться еще быстрее, стало все равно, боль застыла на одной ноте. ЕЕ можно терпеть. Она монотонная и навязчивая. От нее сводит всю душу. Перед глазами чернота повязки и в ушах его хриплые и похотливые, скотские стоны. Они все сильнее, все громче. ОН уже не сдерживается и рычит зверем, а мое тело дёргается под ним, как тряпичная кукла. От каждого толчка все тело обдает кипятком. Ноги уже давно свело так, что не выпрямить и не разогнуть.

Пусть это только закончится. Сегодня. Пусть ненадолго закончится.

– Хорошо… хорошо… – шепчет и шепчет, вонзаясь все быстрее, сильнее, жестче. Пока вдруг не срывается на крик. Яркий, сильный, гортанно жадный. Внутри течет что-то горячее, что-то разъедающее, и так много, что, кажется, затопит. Дергается в конвульсиях, оргазмирует, выкрикивая что-то на своем языке. Потом встал с меня… когда вытаскивал член, я снова застонала… от болезненного облегчения, чувствуя, как между ног стало очень мокро. Перевернул на спину, сдернул с глаз повязку, и я встретилась с жуткими черными безднами. Они не стали другими, не стали мягче. Они все такие же ужасные, только еще более ненавистные.

– Ну что? Я ж сказал, выживешь… рано умирать! Я еще не наигрался!

Вытянул из-под меня платье и пошел твердой походкой на балкон, подтягивая штаны на ходу. Швырнул мое платье куда-то вниз, где послышались улюлюканья и крики на варварском диалекте. Потом прошел через всю комнату, открыл дверь и вышел.

– Ненавижу… чтоб ты сдох… – прохрипела ему вслед и обессиленно упала на пол.

Это не страсть, это не безумие. Это нечто страшное, очень черное и очень жгучее. Когда человек влюбляется… я слышал, что есть люди, которые влюбляются, но никогда не мог представить себя на их месте и оказался прав. Со мной такого не случилось и не случится никогда. Потому что слово любовь подразумевает нечто совсем иное…

Потому что то, что я испытал, увидев ее впервые, было похоже на падение в черную дыру беспредельной и адской одержимости. Так как выучил наизусть это лицо, потому что знал, как она выглядит, до мельчайших подробностей задолго до нашей первой встречи, как знал и все, что касалось ее проклятой семьи, которую я мечтал уничтожить… изувечить так, чтоб от нее остались лишь следы пепла. И этим пеплом уже начало вонять, хотя я еще не успел приложить к этому руку, но есть и высшее наказание.