Чёрный пепел золотой травы (СИ) - "doniguan". Страница 21

Когда я повернулся обратно, Игрок пристально смотрел на меня, по-прежнему не двигаясь, застыв в одной позе:

— Что, твой приятель?

— Нет. Я несколько раз видел мельком что-то похожее. То есть, кого-то. Ни малейшего представления, кто это, но он пытался меня… убить. Как минимум, однажды.

— Ты о нём не упоминал.

— Честно говоря, я уже и забыл про него. Он давно не появлялся.

— Хм… Забыть про кого-то, кто желает твоей смерти? Любопытно. Я-то думал, это я странный. Ладно… И как давно он тебя преследует?

— Да почти с тех самых пор, как я здесь очутился. Думаешь, это один из них?

Он ещё раз скользнул взглядом по холму, где только что был призрак:

— Едва ли. Будь это кто-то из Беглецов, он бы не крался, а сразу напал. Или, в крайнем случае, привёл бы подмогу.

— А может, он просто ждёт удачного момента после неудавшейся попытки? Или это один из тех, от которых я сбежал? Я же слышал, как они перевернулись, двое других могли не остаться на ногах, и теперь он ведёт себя осторожнее.

— Нет, это с ними тоже не работает. Им неудавшаяся попытка — что комариный укус, только становятся злее. Ладно, — он поправил сумку, — хорош языком трепать. И так порядочно задержались. Пойдём.

Равнина, по которой мы шли, больше напоминала ту, где я оказался в самом начале, чем предгорья, скрывавшие вход в пещеру и туннели. Заросли высокой тёмно-рыжей травы, сухой и как будто пожухлой внешне, но в то же время налитой соком и жизнью, всё так же тянулись к горизонту, где в нескольких местах веерами полыхали грозы. Я снова попал туда, откуда начал путешествие, прошёл по кругу… И почему у меня постоянно возникает это ощущение?

Несмотря на отсутствие воспоминаний о прошлом, пейзаж наводил на мысли о каком-нибудь крошечном острове посреди океана, открытом ветрам со всех сторон — как если бы его кажущаяся бескрайность действительно была только кажущейся, и где-то там, за пределами видимости, плескалась и пенилась холодная вода. Не знаю, откуда у меня взялось такое впечатление, но на пару коротких мгновений, отдавшихся в памяти чем-то болезненно знакомым, я ощутил на губах солоноватый привкус, какой всегда чувствуется неподалёку от побережья. Сквозь тяжёлую, свинцовую тишину я, казалось, даже различил на секунду шум морского прибоя и душный аромат цветущего луга, словно живой мир на миг проступил через мёртвый.

Красивое воспоминание. Вот только воспоминание ли?

Глава 12. Знакомое лицо

Я уже долгое время не замечал вокруг ни единого напоминания о существовании Беглецов — с тех самых пор, как мы покинули убежище Игрока. Должно быть, нам всё же удалось оторваться. А может, поспешный побег и вовсе с самого начала был лишним.

Сам Игрок явно так не считал — он продолжал вышагивать через исходящие волнами травяные заросли настолько уверенно, словно в левой руке держал карту, а в правой компас. Что ж, оставалось только довериться ему и его чутью и надеяться, что он знает, что делает. Сам я в любом случае не знал, куда идти — не имея, по сути, никакого начального маршрута, я умудрился с него сбиться и теперь не представлял, что делать дальше, даже если бы не случилась вся эта история с Беглецами.

Кстати, что касается компасов — тот, что я нашёл перед встречей со Счетоводом, у меня до сих пор сохранился. Он не выпал, пока Беглецы тащили меня, связанного, по платформе, я не потерял его в затопленных катакомбах и не забыл переложить из старой одежды, когда переодевался после мытья. Сейчас он болтался в кармане спецовки бесполезным грузом; я то и дело вспоминал о нём, доставал и, чтобы чем-то занять руки, принимался подбрасывать его в воздух и ловить обратно. Забавно, но Игрока эта штука совсем не заинтересовала. В такие моменты он только косился на меня здоровым глазом с таким видом, как будто я отвлекал его от каких-то важных мыслей, да ещё что-то скептически хмыкнул, выслушивая мои объяснения касательно того, как компас ко мне попал. Не было похоже, что на него эта невзрачная помятая коробочка произвела какой-то особый эффект.

Игрок шёл так, будто мог видеть в темноте. В отличие от него, спокойного и даже какого-то воодушевлённого, я чувствовал себя не в своей тарелке, по большей части из-за вновь давшего о себе знать призрака — кем бы он ни был и чего бы ни хотел на самом деле. Не то чтобы он доставлял серьёзные проблемы, но замечать его я начал всё чаще: как правило, он стоял в темноте поодаль от места нашего привала, так, что его нельзя было как следует разглядеть, но по позе получалось понять, что смотрит он именно в нашу сторону. Пусть он и не причинял реального вреда, его силуэт навевал не самые приятные воспоминания, снова и снова возвращая меня к вопросу — а что случилось бы, не выберись я тогда из вагона вовремя? Я спросил об этом у Игрока, надеясь, что ему известно побольше, чем Смотрителю, однако ответ меня разочаровал:

— Что происходит с теми, кто умирает здесь, никто не знает. И едва ли хоть один умник, включая тебя, так уж рвётся узнать.

Не в меньшей степени мои мысли занимала и замерзающая девушка. В голове то и дело звучал её голос, просящий о помощи, перед глазами возникало её лицо карандашно-серого цвета. В такие секунды я ловил себя за тем, что в настоящей жизни принял бы, наверное, за уколы совести.

Хоть Игрок и не смог — или не захотел — ответить, что происходит, если умереть в послесмертном мире, это ничуть не умаляло его знаний об окружающем нас мире, и не мешало нам беседовать на иные темы. Чем дальше мы шли, тем больше я слышал о нём самом и о том месте, в котором мы находились. По осведомлённости о правилах загробного мира он напомнил мне Смотрителя, тоже вложившего в мою голову столько, что хватило бы на отдельную энциклопедию. Но если тот был энциклопедией, то Игрок — целой книжной полкой. При этом он, как и я, ничего не помнил о своей прошлой жизни. Точнее, то, что он помнил, его жизнью быть просто не могло — скорее, эти его воспоминания были набором разрозненных и, на первый взгляд, никак не связанных друг с другом видений о разных людях, словно подобранных в случайном порядке. Он пересказал мне совсем немного, но и этого оказалось достаточно, чтобы разбудить моё любопытство. Я на какое-то время отвлёкся от беспокойства из-за Беглецов и намертво вцепился в его историю, стараясь выяснить все подробности. Его самого загадка собственного прошлого не волновала — по крайней мере, он не подавал вида — но на мои вопросы всё равно отвечал с охотой.

Среди личностей, застрявших у него в памяти, не получалось найти хоть какую-нибудь зависимость или закономерность. В одном из «воспоминаний» Игрок был изжелта-смуглым парнишкой лет десяти, закованным в тяжёлые каторжные колодки. С макушкой погрузившись в озеро, он прятался от вооружённых короткими саблями людей, в то время как они бродили вдоль берега и прочёсывали покрывающие отмель заросли кустарника. В другом он становился уже взрослым мужчиной, высоким, суровым и крепким; он ехал верхом через заснеженные горы, пряча лицо от слепящей метели, его борода от холода обросла инеем. Затем, рассказывал Игрок, угол обозрения как будто менялся, и у него за спиной оказывалась целая армия, закованная в доспехи и шлемы, с копьями и щитами, пешая и конная, везущая телеги с провизией и осадные машины — в растянувшейся марширующей через перевал цепочке виднелись даже боевые слоны. Третьим образом был высушенный болезнью старик, худощавый и бледный, чьи черты всё ещё сохраняли остатки благородства, но постепенно таяли, подтачиваемые недугами и одиночеством. Он, не вставая с постели, умирал где-то на отдалённом острове, забытый и покинутый всеми.

Были там и прочие: темнолицый парень, дремлющий под навесом посреди пустыни, сидящий во главе шумного пиршественного стола бородатый здоровяк. Пожилой, но до сих пор полный сил мужчина, с трудом отбивающийся от пары десятков противников с кинжалами, величественный юноша лет восемнадцати, в окружении толпы беседующий о чём-то с нищим стариком… Таких примеров Игрок запас сотни, если не тысячи — он перечислял их без передышки, и складывалось впечатление, что он выдумывает их на ходу.