Пленники надежды - Джонстон Мэри. Страница 30

— Я мог бы править этой землей лучше, чем может Уильям Беркли, который знай себе бездумно, точно попугай, повторяет фразы о "божественном праве королей" и "пассивном подчинении законам", о коем толкует англиканская церковь. Я хорошо знаю виргинцев и пользуюсь популярностью среди них — как среди роялистов и англиканского духовенства, так и среди нонконформистов и приверженцев Республики. Я знаю нужды колонии — это самоуправление, свои собственные налоги, поступающие в нашу казну, свобода торговли, более активное поощрение иммиграции, религиозная терпимость, жесткое подавление индейцев и организация притока сюда рабов напрямую из Африки и Вест-Индии. Я мог бы так управлять нашей колонией, что даже такие убежденные роялисты, как Ричард Верни и Стивен Ладлоу, были бы вынуждены признать, что с той поры, когда экспедиция капитана Джона Смита вошла в Джеймс, Виргиния никогда не знала и десятой доли того процветания, которое принесу ей я.

— "Это ли не цель желанная" [61], — сухо ответствовал Лэндлесс. — А пока что, "и хочется и колется", как кошка в пословице" [62]…

— Вы слишком дерзки, любезный!

— В юности я служил под началом человека, который был готов вкушать не только сладкое, но и горькое, который был готов не только пожинать плоды, но и идти навстречу опасности, который вел за собой солдат, принесших ему власть.

— Кромвель вел за собой солдат, любезный, — жестко возразил Кэррингтон. — А вы требуете, чтобы Майлс Кэррингтон встал во главе невольников, чтобы он, дворянин и помещик, возглавил восстание, которое, если оно потерпит неудачу, принесет ему бесчестье и гибель и с высот его нынешнего высокого положения низвергнет его в бездну. Он отказывается от того, что вы хотите ему предложить. Когда вы завоюете себе свободу, он будет иметь с вами дело. Но не до того.

— В таком случае, — медленно проговорил Лэндлесс, — в тот день, когда над Законодательной ассамблеей в Джеймстауне будет поднят флаг Республики…

— Тогда я и присоединюсь к вам, как я и говорил, и приведу с собою тех, без кого вашей революции быстро придет конец, ибо пуритане и нонконформисты в нашей колонии — это по большей части рохли и простаки.

— Вы выразились достаточно ясно, — сказал Лэндлесс, — и я благодарю вас.

— Я полностью доверился вам, молодой человек, — молвил майор, остановившись перед ним, — не только потому, что вы не можете предать меня, поскольку против меня нет никаких письменных улик, и ваше слово против моего ничего не значит, но и потому, что вы, как мне кажется, заслуживаете доверия. Я также полагаю, — снисходительно продолжил он, — что Роберт Годвин (чью гибель я искренне оплакиваю) выказал свои обычные мудрость и знание людей, выбрав именно вас своим помощником и конфидентом. Я желаю вам удачно завершить это опасное и трудное дело и обрести награду, коей станет ваша свобода и благодарность Республики Виргинии. Я сам позабочусь о том, чтобы никакие прежние провинности, которые, как считается, вы совершили (что до меня, то я полагаю, что с вами поступили жестоко), не стали помехой на вашем пути.

— Майор Кэррингтон очень добр, — спокойно ответствовал Лэндлесс. — Я буду стараться быть достойным его похвалы.

Его собеседник еще раз возбужденно прошелся по комнате и наконец снова остановился перед ним.

— Вы можете сказать мне одну вещь, — продолжил он, говоря едва ли не шепотом и пристально вглядываясь в невозмутимое лицо Лэндлесса. — Годвин назначил день?

— Да.

— И вы будете придерживаться этого его плана?

— Да.

— И какой это день?

— Тринадцатое сентября.

— Хм! Через две недели! Что ж, к тому времени мой табак уже в основном будет убран, а мою дочь я отправлю к ее гугенотской родне, живущей на Потомаке. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — отвечал Лэндлесс.

Глава XV

ЧЕСАПИКСКИЙ ШИВ

Патриции было отчаянно скучно. Утром сэр Чарльз вместе с ее отцом уехал в Грин-Спринг, мистрис Летиция находилась в перегонной комнате, готовя из розовых лепестков, меда и росы средство для очищения лица, а молодой Шоу стоял на коленях в комнате хозяина, понуро разбирая горы пахнущих затхлостью бумаг в поисках куда-то задевавшейся купчей, которую полковник приказал ему найти к своему возвращению. День выдался жаркий, душный, осовелый. Патриция прочла страницу "Дам-соперниц" [63], поиграла на спинете, и наконец, выйдя на террасу, оперлась своими обнаженными белыми руками на балюстраду и стала смотреть на ослепительно сверкающие под солнцем синие воды Чесапикского залива. И тут в голову ей пришла мысль, она быстро воротилась в вестибюль и позвала Чернушку. И, когда служанка появилась, приказала:

— Поди к хижинам рабов и сервентов и скажи первому же малому, которого ты там встретишь, чтобы он разыскал Вудсона и отправил его ко мне.

Чернушка ушла, и полчаса спустя у нижней ступеньки террасы появился надсмотрщик, разгоряченный и раскрасневшийся после того, как ему пришлось быстрым шагом добираться сюда с Трехмильного поля.

— Что не так, мистрис Патриция? — быстро спросил он.

Патриция открыла свои прекрасные глаза.

— Ничего, Вудсон, все так. Я послала за вами просто потому, что хочу отправиться в Роузмид.

— В Роузмид? — воскликнул надсмотрщик.

— Да, в Роузмид, и мне нужны два человека, чтобы они сопровождали меня.

Вудсон раздраженно засмеялся.

— Я не могу дать вам людей, мистрис Патриция. Вы должны понимать, что сейчас все люди на плантации занимаются уборкой табака. Жаль, я не знал, что дело только в этом. Думал, что стряслось что-то ужасное.

— Так оно и есть — случилось ужасное, — спокойно подтвердила девушка. — Я умираю от скуки.

— Мне жаль вас, мисси, но я не могу дать вам людей.

— А вот и можете, — невозмутимо возразила Патриция.

Надсмотрщик знал свою хозяйку, и его решимость начала ослабевать.

— В любом случае, два человека вам не нужны. Вы могли бы поехать на седельной подушке за спиной старого Абрахама — его я могу вам дать.

— Я не поеду верхом. Сегодня слишком жарко и слишком пыльно. Я пойду на парусной шлюпке — думаю, на "Синешейке".

— Мистрис Патриция, зачем? — вскричал затюканный надсмотрщик. — Ведь путь туда по воде в два раза длиннее.

— Я доберусь до Роузмида до темноты. Двое, о которых я толкую, могут доставить шлюпку обратно, а завтра майор Кэррингтон отправит меня домой на седельной подушке.

— Вы забыли, что завтра воскресенье? — вопросил надсмотрщик, говоря сурово и с беспокойством по поводу соблюдения дня Господня. — Вы хотите, чтобы полковник заплатил за вас штраф?

— Что ж, тогда я поеду в церковь вместе с Кэррингтонами, а домой ворочусь в понедельник.

— Нынче ближе к вечеру налетит шквал, — сообщил Вудсон.

— На небе нет ни облачка, — со спокойной убежденностью ответствовала его хозяйка, глядя на виднеющиеся на горизонте белесые облака, похожие на горную цепь.

— Если бы здесь был полковник…

— Он бы сказал: "Вудсон, делайте то, что говорит вам мистрис Патриция". — Это было произнесено очень умильно.

Надсмотрщик сдался.

— Думаю, он бы и впрямь так сказал, мисси, — с ухмылкой согласился он. — Ведь вы веревки вьете и из него, и изо всех нас.

— Это для вашего же блага, Вудсон. — Она рассмеялась тихим веселым смехом. И вкрадчиво спросила: — Ну так как, вы дадите мне "Синешейку"?

— Думаю, да, мистрис Патриция, раз уж вы так этого хотите, — нехотя ответил надсмотрщик.

— Вот и хорошо. Вудсон, я хочу, чтобы одним из тех двоих, кто будет управлять "Синешейкой", был Регулус. А второго выберете вы. Я возьму с собой Чернушку.