Будни наемника (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 4

Но проводник не производил впечатление злодея. Выглядит безобидно, из оружия при себе только короткий нож, годный, разве что потрошить лягушек или подрезать черенки у цветов. А вот одет странно — в кожаной безрукавке на голое тело и короткие штаны, без обуви. Я не стал спрашивать — холодно ему или нет и так понятно, что не холодно. Знаю, что есть такие люди, которым нравится холод, но сам я кутался в плащ, подбитый мехом и поглубже нахлобучивал шапку с ушами. И кости время от времени ныли, и сердце напоминало о своем существовании. А проводнику хоть бы хны. Идет по болоту босой, приподнимая ноги и шествуя, словно цапля. Я даже попытался рассмотреть — нет ли между его пальцев перепонок, но нет, конечности самые обычные.

С гнедого все-таки пришлось слезть, хотя Гневко готов нести хозяина куда угодно и по чему угодно. Но наш путь проходил по болотной жиже, в которой мой конь утопал по самые бабки и я решил не рисковать. Ежели ухнем в какое-нибудь болотное «окно», так лучше тонуть по отдельности, чтобы помочь друг дружке. А вместе, так и уйдем куда-нибудь вниз, в глубину болот. Я даже не уверен, что достигнем дна, зато далекие потомки, лет через тысячу отыщут в торфе всадника на коне, станут гадать — чего эти дураки сюда полезли?

— Скоро выйдем на твердь, — успокоил меня проводник, будто прочитавший мои мысли.

И впрямь, мы прошли по болотной жиже каких-нибудь сотню ярдов и вышли на твердую поверхность. Нет, определенно веселее. И жижа не чавкает под ногами, и ветер, вроде бы, воет не так противно и зловеще. Зато уши наполнились иными звуками. Откуда—то доносились удары в барабаны и пение на языке, которого я никогда не слышал. Нет, врать не стану, что слышал все языки на свете, но эти звуки мало напоминали человеческие. И ритм, что отбивал неизвестный барабанщик, мне абсолютно не знаком и не согласовывался с чем-нибудь родным и знакомым — хоть со строевым маршем, хоть с танцем. Впрочем, мало ли на белом свете музыки?

Пение все громче и громче. Если вслушаться, можно различить щебет птиц, вой ветра и кваканье лягушки. Пожалуй, кваканье как раз больше всего и подходило к болоту. Надеюсь, мы идем в гости не к родичам ундины, которую мы с магом едва-едва успокоили?

На клочке суши, окруженном сплошным болотом, горел яркий костер, вокруг которого плясали странные люди — почти голые, если не считать передники стыдливости. Правда, одежду им с лихвой заменяла краска — красная, зеленая и синяя, покрывавшая тела толстым слоем. Присмотревшись, понял, что цвет имеет прямое отношение к полу и возрасту. Взрослые мужчины окрашены в красный (вернее, в охристый) цвет, женщины ( грудь-то рассмотреть можно) — в синий, а молодежь обоего пола — в зеленый. Что же, логично. Я напрягся, рука привычно легла на эфес клинка, скосил глаз на Гневко, не сомневаясь, что жеребец прикроет спину, если понадобится, но Ниврод тронул меня за локоть.

— Они мирные, господин эрл, — успокоил меня проводник. — Болотные люди даже лягушку не убьют.

Спокойные и миролюбивые дикари? Разве так бывает? Да они бы уже должны нашпиговать меня стрелами. Не потому, что я враг, а на всякий случай. Чужак, он враг по определению. Интересно, чем они тут питаются, если даже не в состоянии убить лягушку? А змею могут?

Но раскрашенные люди при появлении чужаков не схватились за луки или копья, а начали разбегаться, причем, делали это довольно умело. Вроде, на болоте и прятаться негде, все кругом видно, а вот уже все исчезли, словно бы их и не было, а кругом дохлые березки да чахлые сосенки.

Молодцы, мысленно похвалил я дикарей, но тут же их и отругал. Все—таки, допустили нас до самой поляны, а могли бы дозорных выставить, чтобы чужаки обнаружили лишь костер. Ловушки еще бы какие-нибудь изготовили, сети поставить.

Но убежали не все. Остался один из дикарей — старше остальных лет на сто, с длинной седой бородой. Старик улыбнулся мне вымученной улыбкой и кивнул на место рядом с собой.

— Садитесь, господин эрл, — предложил мой проводник, а потом с беспокойством спросил: — Вы же не станете убивать старейшину?

— Почему я должен кого-то убивать? — обиделся я. Он что, считает меня записным убийцей? Хорошее же обо мне мнение сложилось в этом болоте. — Если старейшина не попытается меня убить, так и я не трону.

— Он не попытается, — горячо заверил проводник. — Я ж говорил, они даже лягушку не тронут.

Лягушку-то может не тронут, кому она нужна, а вот человека? Ладно, посмотрим.

Проводник просиял и защебетал-заквакал, донося мое миролюбие до старика. А тот разразился в ответ длинной речью, состоящей из воя ветра и крика болотной птицы.

— Старейшина рад, что вы не станете его убивать, — сообщил проводник.

Вместо ответа я вздохнул. А что отвечать-то? Я тоже бываю рад, если меня не хотят убивать.

— Эти люди привыкли, что если их кто-то встречает на болоте, то спешить убить, — сказал Ниврад. — Незнакомых всегда боятся.

Вот это я прекрасно понимаю. Все странное и непонятное лучше уничтожить сразу, чтобы не бояться и не ломать голову над последствиями.

Проводник хотел еще что-то сказать, но старик вдруг громко зачирикал, обращаясь куда-то в сторону. Не иначе, сообщал своим людям, что мы не представляем опасности.

— Ты понимаешь их речь? — поинтересовался я, хотя вопрос и был глупым. Ясно, что понимает, если чирикает так же, как «болотники».

— Немного, — скромно ответил Ниврад. — Я вырос на этих болотах, даже играл с в детстве с детенышами.

И скорее всего, приходишься этим людям либо близкой родней, либо дальним родичем. Но это я не стал говорить вслух.

— Спроси старейшину — можем ли мы немного отдохнуть и идти дальше? — попросил я.

— Не нужно спрашивать, — отозвался проводник. — Он уже сказал, что сейчас нас накормят, а потом проведут по короткой тропе.

— А Гневко пройдет? — обеспокоенно спросил я.

— Телега пройдет, а не то, что конь, — сказал Ниврад. — На самом-то деле на болоте очень много дорог.

— Это хорошо, что дорог много, — кивнул я. — И то, что покормят, тоже неплохо.

— Только, господин эрл, — замялся парень, — вы вряд ли станете есть их пищу. Они не едят горячего, да и еда для вас непривычная.

Тоже не страшно. В седельном мешке у меня хранился кое-какой запас и для себя, и для гнедого, поэтому не переживал. Лучше я сейчас расседлаю жеребца и отпущу попастись. И сапоги с портянками неплохо бы просушить.

— Гр-рр. Иго... — недовольно пробурчал гнедой, кивая на траву.

Я только пожал плечами. Сам вижу, что трава здесь дохлая, подмороженная да еще и притоптанная босыми пятками. А где я другую найду? Одуванчиков с клевером придется ждать до весны. Полез, было, за овсом, но жеребец отмахнулся — мол, потом. Пристукнув меня хвостом, гнедой отправился отыскивать съедобные травины. Авось, что-нибудь и найдет. Ну ничего, перейдем болото, а там будет и настоящее сено. Хотя, если перед нами прошел обоз с принцессой, то отыскать фураж для жеребца проблематично. Ничего, отыщем, не в первый раз. Приходилось нам с жеребцом хаживать такими дорогами, по которым шло тысячное войско. У пейзан всегда есть какая-нибудь заначка, с которой они расстанутся, если дать денежку. Правда, денег у меня нет, но что-нибудь придумаю.

Пока я снимал седло, объяснялся с боевым товарищем, устраивал в тепло промокшие ноги и сапоги, к костру робко подошли два аборигена, выкрашенные синей краской. В руках они держали корзиночки, заполненные чем-то странным — склизким, переливающимся, напоминающим лягушечью икру. Впрочем, какая икра зимой?

Старейшина и проводник принялись немедленно уплетать «яства», зачерпывая их пальцами, а я вытащил из седельной сумки лепешку и сыр. Хотелось солонины, но решил с мясом повременить. А вдруг это оскорбит туземцев? Вон, старейшина даже на сыр смотрит с отвращением и от хлеба морду вороти. Ну и смотри, хрен с тобой. Мне тоже твоя еда не нравится. Еще им не понравился запах моих портянок и сапог, установленных возле костра, так и мне запах болота не нравится.