Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович. Страница 13

Меня и первую страницу дневника, заказанного всесильным Джорджем Никсоном – Малышом, прославленным свидетелем обвинения на знаменитом Рыжем процессе, ныне газетным королем, вынесли на улицу из бара на руках и свалили в салон автомобиля, приказав шоферу везти нас домой. Но я попал почему-то на какие-то состязания не то регби, не то по боксу, а может быть, на испытания автомобилей, когда они взлетают с трамплинов и сталкиваются друг с другом. А потом кого-то уносили на носилках... Но не меня. Я уже двигался сам.

Я помнил, что должен добраться до Эллен. Черт возьми! У нее какой-то аристократический предок – не то граф, не то князь. Он до сих пор кичится возвышенными идеями, и с ним надо всегда держать ухо востро. Пришлось завернуть к доктору.

– Док! – сказал я, суя эскулапу в руку десятидолларовую бумажку. – Можете ли вы проявить мою фотокарточку? Я сейчас больше смахиваю на негатив.

Док был славный парень. Он только поворчал немножко, заметив, что не стоит тратить доллары, чтобы прийти в такое состояние, а потом снова тратить доллары, чтобы из него выйти.

Но он меня все-таки «проявил». Если не считать легкой головной боли и отвратительного вкуса во рту, я чувствовал себя прекрасно Слава медицине! А говорят, что доверяться можно только хирургам. Любопытно, что бы те со мной сделали? Ампутировали мою голову?

А сейчас она была у меня на плечах, и я отправился к мисс Эллен Сэхевс, 47-я стрит, 117, 14-й этаж.

Дверь мне открыл князь или граф, которому, видно, лакеи были теперь не по средствам. Великолепный старикан, пригодный для Голливуда не меньше, чем сама Эллен. Красота ее наследственная. Порода! Седые виски оттеняли немного смуглую кожу. Узкое лицо с презрительно опущенными уголками губ и насмешливо суженными глазами... Темные брови придворного красавца двойной кривизны, приподнятые у переносицы в обратном изгибе волны...

– Хэлло, мистер Сэхевс! Как вы поживаете? Могу я видеть мисс Эллен?

Он пожал узкими плечами. Мне удивительно не нравились его плечи и манера пожимать ими, особенно когда это заменяло ответное приветствие. Уж очень много о себе воображают эти черепки разбитого вдребезги...

– Хэллоу, Рой! – послышался всегда волнующий меня голос Эллен.

О! Это была настоящая девушка!

– Хотите стаканчик или сигарету?

Она вышла ко мне в пикантной пижаме, похожая на озорного мальчишку.

Мы с ней закурили. Я не знал, с чего начать, а она полулежала в низком кресле у столика, сбрасывала пепел на ковер, раскачивая восхитительнейшей ногой, обтянутой пижамой, и норовила задеть меня кончиком свалившейся с миниатюрной ступни домашней туфельки.

– Эллен, – сказал я сдавленным голосом, – мне надо с вами очень серьезно поговорить.

– О'кэй, Рой. Я не считала вас склонным к серьезным разговорам.

– У вас свободен вечер, Эллен?

– Вы способны еще пить, Рой! Вы, кажется, уже побывали сегодня у дока.

– Черт возьми! Как вы догадались?

– О! Секретами дорожат только профессионалы!

– Так что же вы заметили?

– Во-первых, у вас очень постная физиономия. Потом, от вас пахнет чем-то неуловимым, специфическим. Наконец, пиджак ваш помят чуточку больше, чем считается шикарно... А на рукаве даже пятно. И вместе с тем вы свежи, как только что сорванный обезьяной банан. Ну, и есть еще кое-что... Но не будем хвастаться наблюдательностью.

Эллен всегда меня удивляла. Ей только и недоставало навыков детектива. Я счел это за утонченное кокетство и сказал, что могу пить хоть всю ночь.

– О'кэй! – сказала Эллен. – Я не люблю веселиться всухую.

Я напомнил о серьезном разговоре, но она рассмеялась. Однако вдруг сразу переменилась и сказала, что ей тоже нужно мне сообщить что-то очень важное.

Мы зашли в ближайший кафетерий, где пили только молоко, стоя около высоких, как стойки, столиков.

Я рассказал ей о дневнике и о пекле.

– Нам придется, пожалуй, расстаться, – промямлил я.

– Я хотела сказать вам то же самое, милый Рой. Но кафетерий не располагает к подобным разговорам.

Мы поехали куда-то на окраину Нью-Йорка и попали во второразрядную таверну. Мы сидели на высоких табуретках у стойки, за которой священнодействовала барменша с медными кольцами в ушах, и разговаривали:

– Это очень здорово, Рой, увидеться в последний раз!

– Почему в последний? – запротестовал я.

– Не мешайте! Я хочу так думать. Может быть, вам будет выгоднее, чтобы я так думала.

Она уже выпила, но на нее это, кажется, не действовало.

– Я хочу успеть жениться на вас, Эллен, – выпалил я.

Она расхохоталась. Случайные посетители таверны обернулись. Она продолжала смеяться.

– Чокнемся, старина! – сказала она мне. – Я никогда не слышала, чтобы за стойкой делали предложение.

– Но нет больше времени, Эллен, – попытался я оправдаться.

– Время еще есть, – загадочно сказала она. – Мы будем веселиться всю ночь.

И мы веселились, черт возьми! Я уже не могу припомнить, где мы только не побывали. Но ночной клуб я помню отчетливо. Нас туда не хотели пускать. Я не был членом этого клуба избранных. Однако Эллен настаивала. Повысив голос, она начала скандалить в вестибюле. Выбежал распорядитель в смокинге, с безукоризненным пробором и плоским лицом. За ним двигался детина следующей после моей весовой категории, но я не отступил и на шаг.

И вдруг услышал знакомый голос:

– Это мои гости, джентльмены!

Босс, сам мистер Никсон!

Глаза его не казались, как обычно, сонными. Жадные, они жгли. Он нарочно прятал их всегда! Он вышел из зала, почуяв нюхом газетчика скандал, и узнал меня.

– Хэлло, девочка! – сказал он, беря меня и Эллен под руки и слегка повисая на моем локте. – Это я сказал Рою, чтобы он поторопился с женитьбой. Вы справляете свадьбу?

– Ничуть, – сказала Эллен. – Я просто хочу танцевать.

О, великий док! Его снадобью я обязан тем, что держался еще на ногах, нет, не только держался...

Мы с Эллен сплясали. Тысяча дьяволов и одна ведьма! Вот это был пляс! Нам могли бы позавидовать черные бесовки африканских джунглей, краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия шахсей-вахсей – мусульман-шиитов... Всем им было далеко до нас!

Все вокруг стонало, визжало, выло. Нервы были обнажены, хотелось вопить от боли, ужаса и исступления при каждом прикосновении к ним. Она бросалась ко мне с расширенными, кричащими глазами...

Мы крутились, мы отталкивали друг друга, мы кидались в объятия и отскакивали, чтобы через секунду снова ловить друг друга! Это был бешеный пляс! Злоба предков, проклятия потомков, наваждение!..

Когда босс развозил нас по домам в своей машине, у меня хватило ума не позволить ему сплавить сначала меня... Он долго смеялся и говорил, что мне нужно стать бизнесменом.

Босс убеждал Эллен выйти за меня замуж. Она только хохотала в ответ и говорила загадочные слова. Босс целовал ее руки. Я, кажется, повысил голос, но мы с ним быстро помирились.

Когда Эллен вышла из машины у своего дома, босс сказал, что купит мне киностудию, чтобы Эллен снималась в боевиках, которые он для нас закажет. Я согласился. Но мы оба ничего не понимали в Эллен, ровным счетом ничего!..

Мистер Никсон повез меня куда-то еще пить. Мы с ним побратались, резали себе осколками бокалов руки и смешивали с вином капли крови. Босс сказал, что приближает меня к себе. А я знал, что он далеко пойдет. Но в ту ночь я даже не подозревал, как высоко он поднимется, до чего дотянется.

До самого солнца!

Эти строки я вписал много позже, а тогда... тогда мне оставалось одно – не отставать!»

Глава вторая

«Итак, совершенно откровенно, интимно, правдиво, только для самого себя!..

Как это ни странно, но карьеры, моя и босса, начались одновременно со знаменитой ньюаркской ночи, сделавшей меня журналистом, сенсационные корреспонденции которого обошли три континента, а босса, мистера Джорджа Никсона, сотрудником одной из второстепенных нью-йоркских газет – владельцем газетного треста «Ньюс энд ньюс».