Эскортница (СИ) - Вечная Ольга. Страница 56
«А о чем они говорили с Адель сегодня?»
— В кабинете общались почти полчаса. Она до сих пор так и не вышла. Мы даже проверяли, живая ли. Он тебя выкупил? Расскажи, как все случилось? Романтично?
«Потом».
Очень романтично, когда любимый мужчина вытаскивает тебя из тачки клиента. Романтичнее не бывает.
Какая я гадкая!
Срочно нужны таблетки. Руки дрожат. Проверяю сумку, шарю по потайным кармашкам — пусто. Всё забрал, зараза. Аптечки у него дома нет. Пока ищу, выгребаю вещи и посуду из шкафов. Мне кажется, где-то они должны быть. Где-то тут.
Со звонком в дверь вдруг осознаю себя в полном бардаке. Вновь пугаюсь.
Артём заходит и застывает, оглядывая кухню. Я жадно его рассматриваю — живой. Боже, спасибо!
— Ты решила устроить генеральную уборку? — насмехается Истомин. Приподнимает брови.
На мгновение закрываю глаза. Я безумно, просто до визга скучала по этой его мимике. По нему всему.
— Да. Ничего?
— Ничего. — Он смотрит внимательно. — У меня психотропов нет, можешь на место всё положить. Но если будешь хорошей девочкой, дам затянуться сигареткой.
Губы дрожат в порыве улыбнуться. Если бы я не была так взвинчена, оценила бы шутку.
— Я и не искала, — пожимаю плечами. Беру тарелочки и бережно складываю на место. Саму же потряхивает. — Они мои. Отдай, пожалуйста. Там чуть-чуть осталось. Я допью. Это курс! Курс лекарств. Нужно пройти его до конца, и потом я перестану их пить.
— Прости, Алин. Я их выбросил.
— Что? Зачем? Они же безвредные! Они... — Беру чашку и от злости разбиваю об пол. Потом до смерти пугаюсь. — Артём... прости. Ты меня отправишь обратно? Скажи сразу, к чему готовиться. Я все понимаю. Все знаю. Я просто не могу находиться в неведении.
Он прочищает горло.
— Нет, пожалуй, я не сдам тебя в секс-рабство из-за разбитой чашки.
Растерянно развожу руками:
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Я смотрю на осколки. Глаза наполняются слезами.
— Артём, кажется, у меня проблемы.
— Проблемы будут у Ирины Беляковой. А у тебя, малыш, начинается реабилитация.
Глава 52
Однажды я была в твоей ситуации. Много-много лет назад, моя хорошая. Но я выбралась, и ты тоже выберешься. Нет, не смотри так на меня. О, и не отворачивайся. Хорошо, я не буду сегодня обращаться к тебе. Ты имеешь право злиться и замыкаться. Сделай это, если тебе так хочется.
Я поделюсь тем, что сказала бы себе двадцатилетней, — юной, запутавшейся, несчастной, — если бы могла перенестись на тридцать лет назад. А ты просто послушай. Ты ни в чем не виновата, милая. Ты особенная, красивая, умная, несмотря на то что говорили тебе родители. Ты ни разу в жизни никому не пожелала зла. И то, с чем ты сейчас борешься, — это очень страшно.
Ты хрупкая девушка, руки-веточки, но держишь ношу размером с дом. Она давит на тебя и днем, и ночью. Никто, кроме нас двоих, не знает, что она не дает тебе дышать. Тс-с, ты имеешь право на секреты, и я никому не скажу об этом.
Знаю, моя девочка, что ты такого себе не хотела. Не желала, не стремилась. Твои мечты всегда были о другом. Ты видела, что этот мир бывает гадким, что люди в нем могут лгать, причинять боль, притворяться, но думала, что с тобой подобного не случится. Ведь ты умная. Настолько умная, что не попадешься в западню.
Ты попалась.
И ты имеешь право плакать. Биться в истерике, переживать случившееся так, как только можешь. Ты имеешь право попросить помощи. Да, малыш, это не стыдно.
Я знаю, что ты пошла туда сама. Знаю, что в тебе к самой себе сейчас мало любви и доверия. Так будет еще некоторое время, но ты это выдержишь. Не сломаешься. Потому что ты умница. А еще потому, что ты теперь знаешь правду: что бы ты ни натворила, какой бы путь ни выбрала — никто не имеет права принуждать тебя к близости. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Сколько бы денег ты ни была должна, нет такой статьи в Уголовном кодексе.
Ни одна девочка, у которой гармония в душе, не будет заниматься проституцией. Каждый половой акт в сфере — это насилие. Всегда. И мужчины, которые платят за него деньги, — прекрасно всё понимают. Вина на них. На тебе — нет. Ты никого не принуждала, все, что ты делала — это терпела. Но больше не понадобится.
Я очень рада, что ты передумала этим заниматься. Понимаю, тебе страшно, но это твой опыт, твоя боль, и только тебе решать, как поступить с ней: озлобиться на мир, как это сделала Адель, убить в себе остатки светлого или попытаться простить себя за ошибку не перед обществом, а перед самой собой. Простить и идти дальше. Потому что те, кто находит силы измениться, — достойны уважения.
А сейчас давай подумаем вместе, как мы можем поступить, чтобы на данный момент облегчить твою борьбу. Хотя бы немного.
Артём
Алина выбегает из клиники и садится в машину. Прижимает к лицу салфетку, глаза красные, заплаканные. Но в них больше жизни, чем вчера. Алина прорыдалась, и это намного лучше, чем крики. Эхо которых до сих пор режет уши.
— Привет, — говорю я по возможности беспечнее. — Как все прошло?
— Она сказала, что я не виновата. — Алина смотрит перед собой. — Что то, чем я занималась, противозаконно. И что я могу этого больше не делать, потому что мне не хочется.
— Неплохо. Что еще сказала?
— Что виноват — ты. — Она поднимает глаза и смотрит на меня. — Ты платил за секс. Спрос рождает предложение. Если бы мне не поступило такого предложения, если бы я не знала, что можно вот так быстро заработать денег, я бы никогда не занялась этим. Подобные вещи не должны быть в доступе, тогда много судеб не сломается.
Внутри что-то бьется. Снова.
— Платил, Алина, — подтверждаю. — Мне жаль. Я всегда держался от этой сферы подальше, но когда ты залезла на меня с этим бантом красным... — Делаю паузу, наблюдая за ее лицом. Раньше бы Алина непременно покраснела, но сейчас просто молчит. — Что-то перемкнуло. Показалось, что я чувствую взаимность. Было хреново, и я залепил тобой, как пластырем, то, что чувствую.
— Ты меня так поцеловал, что внутри все завибрировало. Это было безумно приятно! Меня и близко так не целовали. Но в обычной жизни я бы никогда не переспала с тобой через минуту после знакомства. Как бы сильно ты мне не понравился с первого взгляда. И... после нашего первого секса я... плакала в душе. Это правда был первый раз, я... очень эмоционально все восприняла.
Невольно отвожу глаза.
— Такого в моей жизни еще не было. Чтобы после секса со мной девчонки плакали, — Приподнимаю брови: — Ты продолжаешь меня размазывать по стенке, Алина.
— Да блин! Мне было больно, и ты назвал меня бл**ью! А я старалась вообще-то! Хотела тебе понравиться! Ты был таким... таким... недосягаемым! Как принц из сказки.
Который предложил потом стать содержанкой. Я молчу недолго. Потом монотонно перечисляю:
— Сделал больно, довел до слез, не смог нормально трахнуть в тройнике... мое мужское эго трещит по швам.
Алина улыбается. Слабенько, но это уже неплохо.
— Все гадкое в сексе у тебя случилось со мной?
— Нет. Была еще пара моментов.
— Расскажешь?
— Как-нибудь. Пожалуйста, больше никогда не покупай девочек! Ты не знаешь и не можешь знать, что у них на душе, пока они делают это! Очень тебя прошу! Иначе я не смогу с тобой дружить.
— Не буду.
— Психолог сказала, что мне нужно к ним лечь на неделю. Думаю, это дорого. Еще она сказала, что ты всё оплатил. Почему? Почему, Артём, ты столько делаешь для меня? Откуда столько неравнодушия?
— Монстры питаются равнодушием. Может быть, я хочу, чтобы мой сдох?
Она качает головой.
— Не знаю я, Алина, как ответить без пафоса. Иногда просто делаешь, что должен, готовясь к тому, что будет.
Завожу двигатель, порш трогается. Через пару минут вновь начинаю говорить:
— Тебя сейчас мало что радует. Я расскажу почему. Та дрянь, что ты бессистемно глотала горстями, действует на гормон под названием «дофамин». Это гормон счастья. В течение двух с половиной месяцев ты без сожаления и сострадания долбила по нему. Можно сказать, с ноги лупила, как по мешку изобилия, и оттуда бонусы, как в компьютерной игре, сыпались. И чем сильнее ты била, тем больше сыпалось. Но, разумеется, в какой-то момент источник истощился. Сейчас резервы твоего мешка, малыш, на нуле. Его не нужно бить, его нужно спрятать и поберечь. Тебя ничего не радует, Алина. Вообще. То есть ты в принципе, физически не способна на эту эмоцию. Более того, впереди тебя ждет адовая депрессия.