Триумф зла - Стенбок Эрик. Страница 14

— Дорогой мой, — сказал первый мужчина, — знаешь ли, что ты сын моего брата? Я твой дядя Ференц.

— О да, — ответил мальчик, — кажется, я видел вас раньше.

Итак, они привели Шандора в свой более-менее постоянный табор, и мальчик вскоре приспособился к их жизни. Ему сказали, что если в эту неделю он обнаружит совиное гнездо, возьмет оттуда яйцо и закопает его под ореховым деревом, ровно через семь лет на этом месте он найдет червячка, приносящего удачу. Совиные гнезда не так-то просто отыскать, но для желающих найти совиные яйца есть одно преимущество — сова повторно откладывает яйца, пока первая кладка еще в гнезде, так что в случае удачи можно завладеть ею, когда птица отправляется добыть корм для птенцов. Однажды ночью он увидел какого-то зверька, на которого сверху, из своего гнезда, с пронзительным криком упала большая белая сова. Тотчас же, быстрый, как мысль, он взобрался вверх по дереву, нашел в гнезде одно невысиженное яйцо и закопал его под ореховым деревом.

В день 23 апреля род избрал его представлять «Зеленого Георга». Его обнажили и украсили гирляндами из листьев, а затем погнали по лесу, словно Диониса. Сначала он немного испугался; он думал, что его хотят принести в жертву, но потом сказал себе: «Лучше быть принесенным в жертву собственному народу, чем жить с теми». Но его не принесли в жертву, лишь бросили в воду в чем был.

Семь лет он жил со своим родом. В тот самый день, когда он закопал совиное яйцо, он пришел на место и, раскопав землю, нашел длинную зеленую гусеницу, которую тут же проглотил.

Он всегда прекрасно играл на скрипке, но в ту ночь все были изумлены его игрой. Сами цыгане были поражены его оригинальностью и вдохновением. В результате было решено, что он будет странствовать в одиночку, играя на скрипке и зарабатывая деньги для рода. Однажды он забрел в один городок, где к нему подошел некий профессор и сказал:

— Да ведь ты замечательно играешь. Такой игры я прежде не слышал. Но самое удивительное в том, что ты можешь извлекать такие звуки из этой треснутой скрипчонки. Пойдем со мной, и я дам тебе скрипку Страдивари, которая досталась мне по наследству и на которой я не умею играть. Я только прошу в качестве вознаграждения сыграть на ней для меня разок.

Шандор согласился. В первый раз почувствовал он, какой силой обладает. В следующем городке он смело объявил о концерте. Этот концерт давал он один. Городок был небольшой, но весьма модный во время сезона. Модные люди, в поисках развлечения, собрались из любопытства послушать «der Grüner Georg»^[14], который сам объявил о своем концерте. (Теперь он называл себя Зеленым Георгом, особенно сейчас, когда он был близко от знакомых мест). Аудитория была потрясена, и с этого дня он везде производил фурор. Деньги (большую часть которых он передавал роду) сыпались ему в руки; он стал светским львом. К счастью для него, он, несмотря на свое происхождение, уже бывал в обществе и знал его законы, — но все это не сбивало его с толку. Его вновь тянуло к прежней дикой жизни.

Однажды в своих странствиях он очутился в городе, где когда-то жил.

— Ха, ха! — вырвалось у него. — Они и не предполагают, что Зеленый Георг — это я!

Устав от роскоши, он часто углублялся в лес и спал на открытом воздухе. Сейчас он решил, что устроит себе ночевку в том месте, куда он сбежал семь лет назад. Он сидел там, наигрывая на скрипке и вспоминая прошлую жизнь, когда из-за деревьев вышел мальчик и произнес:

— Я так люблю музыку. Можно мне послушать?

— Конечно, — ответил он. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сыграл?

— О, все, что угодно, — сказал мальчик, усаживаясь у его ног. — Отец ненавидит музыку и не позволяет играть в доме; но я музыку люблю, особенно такую.

Шандор играл и играл; затем сказал мальчику:

— Скажи мне, как тебя зовут?

— Мать зовет меня Дюла, — ответит тот, — но отец — только Джулиус или Жюль, потому что он говорит, что мне нельзя называться венгерским именем.

— Кто тогда твоя мать? — спросил Шандор.

— О! моя мать — графиня фон Гратгейм.

— Она и моя мать тоже, — сказал Шандор.

— Значит, — сказал мальчик растерянно, — вы мой — брат.

— Да, милый, — ответил Шандор, целуя его. — Ты и вправду — мой брат.

— Но как вас зовут?

— У меня нет фамилии, но при крещении меня назвали Шандор.

— Шандор? — переспросил мальчик. — Да ведь только вчера мать сказала: «Если бы только знать, как там бедный Шандор!», а отец ответил: «Не упоминай его имени. Его очень кстати назвали Шандором, ибо он навлек schande^[15] на нашу семью». Я не знаю, что это значит, — простодушно добавил он.

— Однако, — сказал Шандор довольно желчно, — я уже не бедный Шандор. У меня куча денег. Отважусь заметить, что ты, может, даже слышал обо мне. Меня называют «Зеленый Георг».

— Так это вы Зеленый Георг! — воскликнул мальчик. — Я коплю деньги, чтобы послушать вас, а однажды я собрался улизнуть на один из ваших концертов. Папа все равно не позволит мне, потому что, не знаю, он просто не выносит всего, что связано с цыганами, а я вот услышал вас бесплатно.

— Дорогое мое дитя, — сказал молодой человек, — ведь ты тоже связан с цыганами. Наша мать цыганка, хотя, возможно, ты этого не знал.

Стояла поздняя осень, было довольно тепло; но пока они разговаривали, солнце село, совсем стемнело.

— Дитя, — сказал Шандор, — сейчас ты уже не сможешь добраться до дому, но если ты останешься здесь, я обещаю проводить тебя завтра утром. Дорогу я знаю, — добавил он с ноткой горечи. — Смотри, я заверну тебя в свою шубу. Я могу соорудить для тебя хорошую постель с подушкой из палой листвы. Я это хорошо умею. Сейчас не очень-то холодно. — И он пробормотал сквозь зубы: — Теперь он увидит, что цыганскую кровь не приручишь.

— Но вам самому будет холодно, — сказал мальчик.

— О нет, — ответил Шандор. — Я привык спать прямо на земле. Мы, цыгане (сказано это было тем же презрительным тоном, каким произнес это слово его отчим семь лет назад), не спим на пуховых перинах.

И он завернул мальчика в свою шубу и сделал ему удобную постель из листьев. Ребенок проговорил сонно:

— Шандор, братец, сыграй мне еще что-нибудь.

— Да, дорогой, — откликнулся он и заиграл ту колыбельную, которой убаюкивал его отец. То же действие произвела она на Дюлу; а там и сам он примостился рядом с братом. Ветер усиливался, листья сыпались сверху и укрывали Зеленого Георга сплошным покрывалом.

— Когда-то я был Зеленый Георг, — прошептал он печально, — а теперь я, кажется, пожелтел, — и он уснул.

Ночью, как часто бывает в тех местах, неожиданно похолодало. Повалил густой снег и укутал двоих в белый кокон. Затем ударил сильный мороз. Они этого не заметили; оба крепко спали, Дюла — положив голову на плечо брата. Но этот мороз умертвил и тепло укутанного мальчика, и крепкого молодого мужчину.

Если бы кто-нибудь оказался там в то необыкновенно холодное утро, он бы несказанно удивился при виде элегантно одетой дамы, бродящей по лесу и безутешно взывающей:

— Дюла! Дюла! Господи! Неужели, потеряв одного, я должна потерять другого!

Наконец, она пришла туда, где, укрытые снегом, лежали они.

— Дюла! — вскричала она. — Что ты здесь делаешь?

Потом она взглянула и узнала.

— Шандор, дитя мое, мой первенец! Ты здесь!

Она бросилась к нему и горячо поцеловала.

— Я твоя мать, разве ты не узнаешь меня? Проснись же! Скажи хоть слово!

Они не двигались. Ни единой слезы не уронила она. Сняв с себя свое роскошное соболиное манто, она накрыла им своих детей, точно покровом. Потом она сняла с себя все кольца и украшения; и, отрезав свою черную косу, связала двоих своих сыновей этим странным ожерельем.

— Я возвращаюсь к своему народу, — промолвила она и ушла в лес.

ТА СТОРОНА

Бретонская легенда

À la joyouse Messe noire^[16]