Полярная мечта - Казанцев Александр Петрович. Страница 98

Величайшее счастье человека — видеть плоды своего труда. Эта гладь Барханского моря, аллея платанов, идущая вдоль набережной, белый город с легкими зданиями, тонкими колоннами, плоскими крышами, хлопковыми полями за ним — все это плоды величайшего труда, в котором есть крупица и его, Сергея Леонидовича, усилий.

Прежде в такую жару под ногами «пели» пески. Предвещая ветер, мелодично звучали сталкивающиеся песчинки, пугая таинственными песнями путешественников. Теперь звенящих песков не было, но у Сергея Леонидовича пело где-то глубоко в сердце. Он еще раз достал платок и вытер уголки глаз.

«Действительно, переменилось все вокруг — видно, прибавилось влажности»,

— усмехнулся он и спрятал платок.

Он уже подходил к огромному, сверкающему белизной стен морскому вокзалу.

Жарко по-настоящему!

Он вошел в просторный вестибюль, отделанный мрамором, и глубоко вдохнул прохладный, освежающий воздух.

— Здравствуйте, почтеннейший! Ну и жара же у вас тут! Только и скрываюсь здесь, под этими сводами, — услышал Сергей Леонидович знакомый ему окающий бас академика Омулева.

— Привет, Михаил Дмитриевич, — негромко поздоровался Сергей Леонидович, пожимая огромную протянутую ему руку.

Карцев удивился перемене, произошедшей с академиком Омулевым. Говорят, глубокие старики уже не стареют. Старый академик словно удвоил груз своих лет. Он уже не сутулился, как прежде, теперь он уже горбился, опираясь на толстую суковатую палку. Здороваясь, он посмотрел на Карцева печальными глазами, и тот задержал его руку в своей, еще раз пожал.

Старик вздохнул.

— Еду с вами, — сказал он. — Поклонюсь могилке морской… — И вдруг он выпрямился. — Делом его горжусь!.. Для того еду, чтобы дело это продолжить. Небось думаете, что делать холодильщику в Арктике? Холодильными машинами стану города арктические отапливать. В тех местах, которые сын мой разведывал.

Сергей Леонидович склонил голову:

— Хорошо ли, Михаил Дмитриевич, с вашим здоровьем в такой путь?

— Что нам делается, — снова вздохнул старик. — Более молодые уходят. Вот вы своей идеей продолжаете дело сына. Как я вам завидую, дорогой! — Он помолчал. — Да и ничего мне не сделается. К тому же не один еду, с дочерью.

— Вот как! Она тоже едет? Позвольте поздравить вас. За ее работу присуждена премия.

— Благодарю от всей души. Вот жду ее. Где-то хлопочет на погрузке.

Карцев невольно вспомнил сцену около телевизора, когда видел Женю в последний раз.

Женя действительно вместе с отцом отправлялась на север. В белом шерстяном костюме, подтянутая, будто на нее и не действовала жара, стояла она у набережной, где ошвартовался пароход, и наблюдала за работой портовых кранов и подъемных стрел корабля. Один за другим взвивались вверх ящики с надписями «Автомат труб» и исчезали в трюме.

Да, она отправлялась на север. Она пожелала сама установить и пустить в эксплуатацию свой Барханский автомат винтового литья, который должен был теперь работать в Арктике. В спорах с отцом, считавшим, что ей лучше заняться другими вариантами непрерывного литья, комбинированного с прокаткой, она отстаивала свое право и обязанность лично наладить работу первого автомата, переброшенного в Арктику.

Но если бы она заглянула себе глубоко в душу, возможно, уличила бы себя в том, что, кроме этого желания, были и другие силы, которые влекли ее на север.

С виду, пожалуй, Женя не очень изменилась. Как и прежде, она держала голову высоко поднятой, по-прежнему ее взгляд казался чуть холодным, фигура подтянутой. Во всяком случае, она нисколько не стала надменнее оттого, что получила две премии за изобретательство в технике и за концертную деятельность, широко известную в Средней Азии. Сергей Леонидович подошел к Жене.

— Вы едете вместе с нами? — обрадовалась она.

— Да. Навстречу солнцу.

Глава двенадцатая. СВЕРКАЮЩЕЙ ДОРОГОЙ

Корабли шли навстречу солнцу.

Они двигались кильватерным строем, и дым их труб не сливался в гигантский шарф, перекинутый через горизонт, в топках их не жгли каменного угля.

Но на этот раз не было в полярном море борзописца, который мог бы кричать о новой армаде советских кораблей.

Пресловутого Джорджа Никсона уже не посылали корреспондентом за океан. Как известно, он выставил свою кандидатуру в сенаторы. Случилось так, что его противником в избирательном округе оказался не кто иной, как его кузен Майкл Никсон.

И теперь сенатор Никсон произносит речи не на импровизированных подмостках, как во время «рыжего процесса», а в Капитолии. Правда, почтенный сенатор так и не избавился от прилипшей к нему любовной клички «рыжий Майк».

Сенатор Никсон внес в сенат билль, рекомендующий строительство сооружений в американской Арктике, которые способствовали бы транспортному сближению континентов.

Билль рассматривается сейчас в комиссиях сената. У него есть противники, но есть и сторонники, в числе которых нельзя не упомянуть инженера Кандербля.

Мистер Джордж Никсон пишет псевдонаучные романы о гангстерах в межпланетном пространстве. Он продолжает пугать читателей армадами коммунистических кораблей, летающих в космосе.

О советской полярной флотилии он уже ничего не мог написать.

Как и в прошлом году, в ней не было ни одного военного корабля. Не было и ни одного ледокола. Во флотилии шли корабли южных морей, никогда раньше не плававшие в полярных водах. Они прошли из Черного моря по Волго-Дону в Каспий, оттуда поднялись по великим каналам через Аральское море и бывший Тургайский водораздел в Енисей, спустились по нему… Нет! Точнее говоря, тоже поднялись по текущему теперь вспять Енисею до плотины и дальше спустились в Карское море.

Этой полярной флотилией любовались жители тундры. Старик оленевод выехал на нартах с шестью оленями к самому берегу. С нарт поднялся новый директор Полярного ремесленного училища Иван Хорхай. Он набирал в стойбищах будущих полярных радистов, будущих строителей, будущих полярных сталеваров.

Иван Хорхай стоял на пружинящем травянистом ковре и вглядывался в далекие корабли, стараясь рассмотреть на одном из них знакомую ему тонкую фигуру, которая в тундре и на острове Исчезающем так походила на юношу.

Но, конечно, он не мог рассмотреть на борту первого корабля двух девушек, смотревших на берег, где над тундрой возвышались решетчатые остовы цехов металлургического комбината близ Голых скал. Горы зубчатым контуром уходили к горизонту. Одна из девушек, черноволосая, худенькая, с темной полоской усиков на губе, затуманенным взглядом смотрела на эти горы, на поднявшийся над тундрой завод, на тундру, где встретила когда-то одинокого, заблудившегося человека. Другая, светловолосая, высокая, стройная, с гордо поднятой головой и задумчивыми глазами, смотрела в море, где скоро должен был появиться флагманский корабль стройки.

Глядя каждая в свою сторону, думая каждая о своем, подруги стояли обнявшись.

— Ты счастлива? — спросила Галя.

— Да, — тихо ответила Женя и, улыбнувшись, добавила: — Теперь я буду строить самый северный в мире металлургический цех, — как будто только в одном этом заключалось ее счастье.

Галя улыбнулась и ничего не ответила.

Тогда Женя спросила, в свою очередь:

— А ты счастлива? Галя кивнула головой.

— Очень, — и, скосив на Женю свои продолговатые темные глаза, в которых играли смешинки, добавила: — Возглавить геологоразведывательные работы по всему побережью вдоль ледяного мола, разве…

Женя понимающе рассмеялась и прижалась локтем к подруге.

— А что ты скажешь о будущем? — спросила ее Галя, повернувшись теперь к ней лицом.

Женя задумалась

— Что скажут? Когда Федор будет сидеть рядом со мной в Хрустатьном дворце и поднимет тост за тех, кто создавал счастье людей, я не заплачу.

— Не заплачешь? — переспросила Галя.

— Нет.

— А я заплачу.

— Почему?

— От счастья.

И девушки снова обнялись.