Клоун. История одной любви (СИ) - Монакова Юлия. Страница 31

— Один? — переспросила она наконец; голос ее как-то странно дрогнул.

— Абсолютно, — подтвердил он, тоже невольно начиная волноваться.

Те несколько секунд, прошедшие прежде, чем она ответила, показались Макару проклятой адовой вечностью.

— Я приду, Макар, — пообещала она наконец. — Я… обязательно приду.

Артисты труппы должны были перемещаться между городами на специальном комфортабельном автобусе, а реквизит и животные отправлялись вслед за ними в автофургонах.

Со зверьем было больше всего заморочек, особенно с хищниками: им не подходили обычные фургоны для перевозки крупного и мелкого домашнего скота. Необходим был транспорт, оборудованный специальными затемненными ярусными контейнерами из алюминия, которые изготавливались только на заказ.

Общий сбор у цирка назначили на семь утра, так что мать со своим чемоданом упорхнула из дома ни свет ни заря. Целуя ее на прощание, Макар почувствовал, как кольнуло у него в груди: что ни говори, а он действительно привык к этой безумной гастрольной жизни и сейчас невольно ощутил долю сожаления от того, что остается. Впрочем, это недосожаление тут же растаяло в более приятных мыслях: Динка обещала его навестить!

Правда, он понятия не имел, как ей удастся это провернуть — с двойным-то уровнем надзора в лице подозрительного папаши и излишне любознательной сестрицы… Разве что тоже ночью из дома удерет? Тайком, пока все спят?

Макар улыбнулся, на миг вообразив Динку, осторожно спускающуюся из окна по дереву, чтобы не привлекать внимания домашних звуками отпирающегося замка и захлопнувшейся двери. Но улыбка тут же сползла с его лица: нет-нет, это опасно! Одно дело — он, закаленный годами тренировок, и другое — неопытная девчонка… Да и бежать затем в темноте по ночному городу в одиночку… ну, так себе идея. Мало ли, кто может пристать к ней по дороге.

Макару очень хотелось надеяться на то, что Динка придумает что-то другое. Но как он ни крутил в голове эту ситуацию, обдумывая ее со всех сторон, вывод напрашивался неутешительный: вырваться из дома незамеченной ей практически нереально. Разве что снотворное за ужином отцу и Соне подсыпать… А вот это, кстати, неплохой вариант!

Чтобы занять чем-то и руки, и мозги, он быстренько перемыл оставшуюся после легкого завтрака посуду и уселся за кухонный стол с карандашом и блокнотом. Нужно было тщательнее проработать номер «Питер Пэн и Венди», и Макар торопливо и вдохновенно принялся набрасывать детали: трюковые и хореографические. Многие цирковые артисты брали уроки балета, чтобы сделать свои выступления более зрелищными, и Макар не стал исключением — с классической хореографией у него все было в порядке. Маленькая Яночка тоже занималась балетом — правда, пока лишь на самом простейшем уровне, но большего ему было и не надо. Требовалось совместить их движения в дуэте таким образом, чтобы они дополняли друг друга, а контраст в возрасте и мастерстве не слишком бросался в глаза.

Макар так увлекся, что даже не сразу услышал звонок в дверь, а когда звонок раздался во второй раз, несказанно удивился — кого это принесла нелегкая в девятом часу утра?

Странно, но мысль о Динке почему-то вовсе не пришла ему в голову — возможно, потому, что он ждал ее не раньше, чем после окончания уроков в школе. И тем не менее, это была именно она! Стояла за дверью, взволнованная и даже немного испуганная, с глазищами в пол-лица, и судорожно прижимала к груди прозрачный пакет с ярко-оранжевыми шариками цитрусовых.

— П-привет… — обалдело выдохнул он, машинально отступая на шаг, чтобы дать ей пройти.

В сердце, точно ракета, взметнулась бурная радость и взорвалась внутри, обдав все его существо ощущением пронзительного счастья.

— Привет, — пролепетала она и, зайдя в прихожую, неловко протянула ему мандарины:

— Это вот… витамины… для тебя.

— Спасибо, — растерянно отозвался он, принимая из ее рук пакет, но — видимо, от волнения — сделал это как-то неуклюже, потому что пакет вдруг порвался, и мандарины упругими мячиками застучали по полу.

— Ой! — вскрикнула Динка, тут же присаживаясь на корточки, чтобы собрать рассыпавшиеся фрукты, и он осторожно опустился за ней следом.

Молча, не глядя друг на друга, они собирали эти злосчастные мандарины в кучку, то и дело соприкасаясь ладонями, и Макар всякий раз ощущал, как покалывает пальцы — словно от электрических разрядов.

— Вон последний! Под обувную полку закатился… — Динка потянулась за самым дальним мандарином, а когда взяла его и пристроила в общую кучку, Макар накрыл ее руку своими.

Вздрогнув, Динка подняла на него глаза. Их лица сейчас были так близко друг от друга, что он чувствовал ее дыхание. Помимо привычного Динкиного запаха, самого охрененного запаха на свете (мята, миндаль, ваниль), Макар явственно ощущал теперь и прохладно-острый цитрусовый аромат, и это кружило голову так, что буквально лишало рассудка. Он чувствовал себя пьяным, натурально пьяным, хотя вообще-то не пил спиртного и весьма смутно представлял себе настоящее алкогольное опьянение.

Наверное, стоило спросить сейчас Динку о миллионе разных вещей. К примеру, почему она не в школе. И как ей удалось удрать от Сони. И как надолго она пришла, сколько у них есть времени… короче, много чего еще можно было спросить. Макар же не стал этого делать — он просто осторожно взял ее лицо в ладони и поцеловал.

Динка подалась вперед, чтобы ему было удобнее, и зарылась пальцами в его волосы. Макар чуть не застонал от этой незамысловатой ласки.

Он целовал ее бережно, совсем неглубоко, деликатно, словно это был их самый первый поцелуй. Странно — они уже не раз позволяли себе более смелые и откровенные вещи, да и в мечтах Макар делал с Динкой такое, что теперь было даже глупо скромничать и стесняться. Однако именно сейчас ему хотелось именно такой пронзительной нежности, от которой в груди все то ли плакало, то ли пело. Только теперь он впервые до мурашек осознал и прочувствовал, что означают строчки из популярной песни: «Я задыхаюсь от нежности…» [10] Он сейчас действительно задыхался. Таял, словно горячий воск. Умирал от этой всепоглощающей нежности, сила которой была такой, что запросто могла расплавить льды Ледовитого океана, потушить все мировые пожары… и способна была затопить с головой их обоих.

Он осторожно расстегнул замок ее коротенькой курточки, совсем не подходящей для зимней погоды, и помог высвободиться из рукавов. Динкины руки все еще оставались холодными, и Макар без лишних слов положил их на свою грудь под футболкой.

— Ты такой горячий, — выдохнула она, благодарно прижимая ладони к его телу, и он, не выдержав этой пытки, снова потянулся к ее губам.

Целоваться, ощущая ее руки на своей голой груди, было офигительно. Ему не хотелось разрывать этот поцелуй вообще никогда, но он побоялся, что сейчас действительно задохнется — уже не образно, а по-настоящему.

— Я люблю тебя, — неожиданно вырвалось у него.

— И я тебя люблю… — тихим эхом откликнулась Динка.

Маленький Макар спросил однажды, почему из всего разнообразия фруктов именно мандарины являются символом и неизменным спутником Нового года. Отец объяснил ему тогда, что во времена СССР мандарины завозили в страну аккурат к новогодним праздникам и они были едва ли не единственными свежими фруктами, которые можно было подать к праздничному столу. С тех пор традиция и прижилась.

Но для самого Макара мандарины навсегда остались совершенно другим символом. Своим личным, тайным, пронзительным воспоминанием, от которого сладко и болезненно ныло в груди даже спустя годы. Всякий раз, нечаянно уловив терпкий, горьковато-кислый цитрусовый аромат, он чувствовал, как остро и тоскливо сжимается сердце и хочется заплакать… А еще больше хотелось перенестись на годы назад, чтобы вновь оказаться там, где они с Динкой кормили друг друга мандаринами с рук, не обращая внимания на то, что прохладные кисло-сладкие капли сока падают прямо на простыню, оставляя на ней предательские оранжевые следы. В той реальности он был дико, сумасшедше счастлив, когда Динка подносила к его рту очередную мандариновую дольку, а он, смеясь, губами прихватывал заодно и ее липкие пальцы. Он языком ловил капли на ее подбородке и шее, ощущая не только цитрусовую свежесть, но и неповторимый вкус Динкиной кожи… и даже атласная кожица мандариновых шкурок не могла соперничать с ее гладкостью.