Рассказы - Казанцев Александр Петрович. Страница 23

Лем оказался человеком невысокого роста, подвижным, умным, острым на язык, веселым. Улыбаясь, он сказал, что на этом докладе не хватало еще одного фантаста — Герберта Уэллса. Ему, придумавшему «машину времени», но не придавшему ей никакого реального значения, любопытно было бы услышать, будто перемещение во времени возможно.

— Если проколоть иглой колоду карт, — подсказал я.

— Вот именно! — подхватил Лем и добавил. — Впрочем, оракулы, кудесники, предсказатели существовали и раньше Уэллса.

— А цыганки и сейчас раскидывают карты, — напомнил я.

— Ой, сердэнко, позолоти ручку. Будут тебе через трефового короля бубновые хлопоты, а через червонную даму дальняя дорога и казенный дом, то есть туз пик, — смеясь сказал Лем. — А ведь гадальная колода карт нечто знаменательное, не правда ли? В ней — образ антимиров, смещенных во времени.

Об этом разговоре с маститым фантастом несколько лет спустя я рассказал профессору Михаилу Михайловичу Поддьякову, доктору технических наук и заслуженному деятелю науки и техники, когда мы с ним ехали в один из подмосковных физических центров. Ученый широких взглядов, он живо интересовался всем, что отходило от общепринятых догм. Сам он был классиком горного дела, но завершал фундаментальный труд о строении атома, что могло бы служить второй его докторской диссертацией на этот раз в области физико-математических наук. Шутя он говорил о себе, что его чтут за горное дело, а он чтит «игорное». Профессор Поддьяков имел в виду шахматы, сблизившие нас с ним, помимо физики. Мы оба были действительными членами секции физики Московского общества испытателей природы и гордились членством в нем Сеченова, Менделеева, Пастера и Фарадея.

Михаил Михайлович обладал редкой способностью математического анализа. С присущим ему юмором он рассказывал, как стал учителем «математических танцев». Удивленный, я переспросил. Он объяснил, что в тридцатые годы проходил курс западных танцев, вернее серию курсов, поскольку оказался на редкость неспособным учеником. Однако будучи незаурядным математиком и шахматистом, не привыкшим сдаваться в сложных положениях, он решил провести математический анализ всех танцевальных па, которые ему не давались. Составил уравнения и блестяще решил их. После этого дело пошло. Он уже не наступал «медвежьими лапами» на туфельки своих партнерш и даже сам стал учить танцевать других и брал призы на бальных конкурсах.

— Неужели шахматы помогли? — изумился я.

— Научили всегда искать выход, — подтвердил профессор. — И математика, конечно. Кстати, о Станиславе Леме, телепатии и цыганках, — неожиданно перевел разговор Михаил Михайлович. — Конечно, закон причинности в природе нельзя нарушить. Следствие не произойдет раньше причины, яйцо не появится прежде курицы, вылупившейся из него цыпленком. Физическое тело не может переместиться в воображаемой колоде трехмерных карт, смещенных во времени, но…

— Что но? — насторожился я.

— Передача нематериального сигнала как будто не противоречит закону причинности.

— Сигнала? — обрадовался я.

— Что вы имеете в виду? — испытующе спросил Михаил Михайлович.

— Обмен сигналами, скажем, С прошлым.

— Хотите рассказать предкам, что их ждет?

— Нет. Беседу на равных. Сыграть шахматную партию… ну с Морфи…

— Если бы вы не были фантастом, я бы возмутился, — улыбнулся профессор Поддьяков.

— Но почему? Вы ведь всегда против догм. Я не знаю, можно ли передать сигнал во времени с помощью физических машин или аппаратов. А что если попытаться сделать это с помощью ясновидцев, этих чудодеев нашего века. Они якобы видят на расстоянии и даже содержание несгораемых шкафов. О них писали и в прошлом. Может быть, кто-нибудь из них в состоянии установить контакт с подобным же медиумом девятнадцатого века и через него связаться с Полом Морфи!

— Морфи бросил играть в шахматы, — слабо сопротивлялся профессор.

— Это будет тайная партия. Вроде как бы оккультная.

— Оккультизм меня не интересует, но научные эксперименты, даже самые экстравагантные, привлекают, — признался Михаил Михайлович. — Только ради этого я помогу вам организовать «матч антимиров». Хорошо звучит? Однако отрицательный результат эксперимента несомненно будет позитивным вкладом в науку, для которой требуются однозначные решения.

— В науку? В шахматную во всяком случае, — заверил я.

— Хорошо. После нашего с вами знакомства с самой могучей на земле физической машиной под Москвой я дам вам окончательный ответ. Может быть, на международной конференции, на которую я уезжаю за рубеж, удастся кого-нибудь заинтересовать.

Мы осматривали исполинские залы синхрофазотрона-гиганта, а я все думал об ясновидящих. Все ли они шарлатаны? Есть ли явления, пока непонятые людьми, но которыми они пользуются веками?

Основная дорожка ускорителя элементарных частиц могла бы служить не только для их разгона, но и для скаковых испытаний лошадей. Однако в какой связи может быть эта чудо-машина, помогающая проникнуть в тайны мироздания, с тайнами ясновидения? Что имел в виду профессор?

В Западной Германии есть некий ясновидец, который состоит даже на службе в полиции. Я сам видел документы и кинокадры его деятельности. К нему обращаются всякий раз, когда нужно найти исчезнувшего человека. И он, якобы видя погибшего, безошибочно описывает окружающую обстановку и в конце концов приводит сыщиков к его телу, где бы оно ни находилось: на земле, в земле или под водой. Чепуха какая-то, сказал бы Станислав Лем, да и Герберт Уэллс не поверил бы. Одно дело литературный прием (здесь все дозволено!), другое — реальное представление о соседствующих с нами антимирах, куда, как в окошко, заглядывают наделенные противоестественными способностями медиумы. На Западе шарлатаны от ясновидения создали нечто вроде «индустрии предсказаний», извлекая из нее немалые барыши. И есть «прославленные дамы», с которыми советуются о грядущем видные политики, старающиеся не попасть впросак. Мне привелось, как и многим телезрителям, видеть фильм кинематографистов ГДР, заснявших одну такую западногерманскую гадательницу. Она выглядела довольно вульгарно и уж во всяком случае менее романтично, чем любая цыганка из табора.

И все-таки… — размышлял я, глядя на огромный зал камеры «Светлана», где мерно, громко и загадочно вздыхала от внутренних взрывов какая-то огромная труба, отсчитывая контакты с микромиром. — Неужели можно представить себе наш мир единым, но слоистым?.. Все в нем происходит с неумолимой последовательностью и даже одновременно для всех его слоев (я сам обрадовался этой спасительной мысли), однако если «протыкать колоду карт» иглой под неким углом, то отверстия окажутся в разных местах воображаемой карты, соответствуя прошлому или будущему — под каким углом поставить иглу сигнала!

Только мысленно следя за ходом этих размышлений, можно было понять мой неожиданный вопрос бородатому физику, объяснявшему нам с профессором Поддьяковым суть открытого здесь «Серпуховского эффекта» — элементарные частицы, оказывается, могут проникать одна сквозь другую.

И я спросил, думая о своем:

— А миры и антимиры, смещенные во времени, не могут проникать один через другой, подобно элементарным частицам?

Профессор Поддьяков один понял меня, а бородатый физик удивился и хмуро заметил, что «Серпуховский эффект» не подтвердился экспериментально.

Михаил Михайлович заговорщицки подмигнул мне. Серпуховский эффект не подтвердился, элементарные частицы не проникают одна сквозь другую. А миры и антимиры? А что видят ясновидящие?

Возможна ли шахматная партия с Полом Морфи? У прославленного гроссмейстера, к которому я обратился с фантастическим предложением, было богатое воображение.

— Не берусь спорить, возможно ли сыграть с Полом Морфи, но я с удовольствием сыграл бы, — сказал он.

Теперь дело было за мной и профессором Поддьяковым, находившемся в заграничной командировке. Я дал в адрес конгресса, в котором он участвовал, телеграмму:

«ДОСТОЙНЫЙ ПАРТНЕР НАЙДЕН».