Тайна нуля - Казанцев Александр Петрович. Страница 10

Надя обернулась к Никите, стоявшему подле взлетолета, и помахала ему рукой:

— Ты дал слово! — крикнула она.

ТАЙНА НУЛЯ

Отправившись в университет, Надя захватила с собой складной дельтаплан, чтобы попасть на базу дельтапланеристов и там, уже вооружась, как она думала, представленным по ее просьбе профессором Дьяковым математическим доказательством существования «парадокса времени», долететь до Звездного городка и потребовать от Никиты выполнения данного ей слова — отказаться от космического полета. Но вместо желанного доказательства Дьяков передал Наде для опровержения теории абсолютности мысль о неучтенном отношении масс улетевшего и оставшегося тел. Она про себя назвала его «коэффициентом любви», поскольку должна была утвердить им выкладки Эйнштейна во имя своего чувства к Никите.

Однажды, летя на дельтаплане, она с математическим изяществом доказала теорему своего прапрадеда Георгия Ивановича Крылова. Тот увлекался недоказуемой Великой теоремой Ферма и пришел попутно к выводу, что число в любой степени раскладывается нацело на два других, в степени на единицу меньшую. Значит, на высоте все возможно!

Выбежав на балкон, откуда открывался старый город за излучиной реки, она даже не взглянула на небо, где предостерегающим веером протянулись перистые облака, предвещая перемену погоды.

Дельтапланеристка прыгнула, развернув над собой крыло складного дельтаплана, и сразу почувствовала, что теряет высоту.

Она вложила в управление прозрачным крылом все свое мастерство и дотянула до обзорной площадки, откуда туристы наслаждались видом старого города за рекой, с высотными зданиями, увенчанными, как и башни Кремля, своеобразными шатрами — символами былой старины.

Промелькнула балюстрада обзорной площадки, и земля стала словно проваливаться под Надей. Это был склон Ленинских гор, ведущий к берегу реки. Здесь, как и рассчитывала Надя, ее аппарат попал в восходящий воздушный поток, позволивший ей набрать высоту.

Надя направила дельтаплан вдоль реки, чтобы подняться еще выше, и пролетела над метромостом, с которого спрыгнул в памятный день Никита Вязов.

Дальше показалась старая теплоцентраль. Там теплый поток воздуха поможет подняться еще выше.

Неподалеку она вдруг увидела взлетолет, пассажиры которого с нарастающим удивлением следили за своим необычным воздушным спутником. Ведь полеты на дельтаплане были не приняты. Они казались слишком опасными из-за неудобства посадки.

Надя не думала о своем полете. Дельтаплан был послушен ее движениям. Она снова вспомнила разговор в кабинете Дьякова.

— Михаил Михайлович! — говорила она. — Мне совершенно необходимо, чтобы звездолет не вылетел, не унес в иное время… впрочем, неважно кого! Для этого требуется доказать, что Эйнштейн прав и что при достижении космическим кораблем скорости света происходит сокращение длин в направлении движения, чего я, признаться, понять никак не могу.

— Ну, в этом я могу вам помочь. Неверно говорить о физическом сокращении длин в направлении движения с субсветовой скоростью. Это все равно, что утверждать, будто человек превращается в лилипута, если на него посмотреть в перевернутый бинокль. Происходит не изменение размеров, а лишь их искажение, причем не только длины самого тела, но и масштаба длин в направлении этого движения. Сокращения воспринимаются лишь неподвижным наблюдателем, который смотрит словно через искажающий оптический прибор на удаляющееся тело и видит не реальные размеры мчащегося тела, а лишь его сплющенное «изображение».

— Как в кривом зеркале? — обрадовалась Надя.

— Если хотите, в кривом, вернее, в цилиндрическом, изменяющем размеры лишь в одном направлении.

— Как в самоваре! Когда отраженные его поверхностью люди кажутся худыми, тощими. — И Надя украдкой взглянула на профессора.

— Если вы хотите сказать «вроде меня», — улыбнулся Дьяков, — то, пожалуйста, не стесняйтесь.

— А время? — взволнованно спросила Надя.

— Наблюдатель смотрит, если можно так выразиться, через «цилиндрическую деформирующую оптику» и воспринимает за правильные — на самом деле искаженные — размеры «изображенного» пространства, но звездолет в нем движется с реальной скоростью! И потому кораблю, чтобы преодолеть уменьшившееся в представлении наблюдателя пространство, потребуется меньше времени. Потому для земного наблюдателя время на корабле будет течь медленнее!

— Значит, «парадокс времени» существует, и улетевшие с субсветовой скоростью звездолетчики вернутся уже после нас?

— Видите ли, считалось, что теория абсолютности, отбросившая постулат Эйнштейна о невозможности превзойти скорость света, представляет собой более прогрессивное воззрение. А я вам сейчас докажу, что взгляды эти сдерживают развитие человечества.

— Как это?

— Если бы скорость межзвездного полета принималась ничем не ограниченной, то это ничуть не приблизило бы к человеку звездные дали.

— Почему? Ведь скорость может быть какой угодно большой?

— А разогнаться до нее нужно? С каким ускорением? Если космонавт посвятит разгону всю свою жизнь, то и в таком случае ускорение не может превысить ускорение земной тяжести. При этом скорость света достигается за год. Если разгоняться в течение, скажем, полувека, то за это время будет пройдено со средней скоростью в двадцать пять световых лет в год всего лишь тысяча двести пятьдесят световых лет, то есть около одной десятой пути до центра Галактики, где расположена наша Солнечная система. Вот и получается, что сторонники теории абсолютности вынуждены ограничиваться лишь крохотным уголком Вселенной.

— Значит, и в теории абсолютности есть предел?

— Да. Зато в теории относительности этот предел кажущийся. Как только наш космолет за год разгона достигнет скорости света, время у него остановится. Следовательно, за один миг он преодолеет любые расстояния в миллионы и миллионы световых лет и доберется не то что до ядра: нашей Галактики (каких-нибудь сто тысяч световых лет!), но и до туманности Андромеды и любых далеких галактик, квазаров и других загадочных объектов, видимых или еще не видимых в наши приборы. С позиции теории относительности Человеку доступен весь мир. С позиции теории абсолютности — один ничтожный закоулок.

— Но как доказать, что эта теория, сулящая человеку безмерное могущество, верна, и абсурдные положения, будто бы вытекающие из нее, вовсе не компрометируют саму теорию?

Профессор Дьяков рассмеялся.

— Что ж! Тут вам придется помогать самой себе! Видите ли, милая поклонница Софьи Ковалевской, в науке уже сейчас дебатируется вопрос о правомерности формул Лоренца, использованных Эйнштейном и принимающих в расчет лишь отношение скорости летящего тела к световой без учета отношения улетевшей и оставшейся масс — скажем, комара и земного шара, или раскрученного детского волчка и Вселенной. Попробуйте-ка так скорректировать формулы Лоренца-Фицджеральда, чтобы, не меняя получающихся с их помощью результатов, тем не менее учесть отношение масс улетевшего и оставшегося тел, чтобы их нельзя было поменять местами и поставить земной шар вместо комара!

Огромный город проплывал под Надей и одновременно двигался вместе с Землей и Солнечной системой, принадлежащей всей Вселенной с ее созвездиями и галактиками. Масса их определяется бесконечностью. Совершенно ясно, что Надя не в силах двигать всю Вселенную. Отношение же ее собственной массы, как и комара, к этой бесконечно большой Вселенной равно нулю!

Нуль! Что же это такое? Как вводить его в формулу, если он ничто? Впрочем, так ли это? Никита Вязов в шутку называл модули своего звездолета нулями. А эти нули должны были получать энергию «нулевого вакуума». Ведь каждая частичка вакуума характеризуется нулем, то есть отсутствием численных значений для его физических свойств, но это не значит, что их не было до соединения вещества и антивещества в кванты вакуума. По существу, вакуумный нуль — это результат сложения равных по значению, но обратных по знаку свойств материальных частичек вещества и антивещества! Значит, нуль может оказаться не просто нулем, а следствием реальных процессов и действий, в том числе и математических! Природа не терпит пустоты. И нет этой пустоты в вакууме, состоящем из материальных квантов.