Другой глобус (СИ) - "kammerherr". Страница 22

Выйдя на крыльцо, Чехович начал медленно осознавать ситуацию. Набирая номер приятеля на смартфоне, он подумал, что встреча с ним теперь становилась не просто жестом вежливости — очень желательно, чтобы Тедди находился «под боком», когда придет ответ из университета. В зависимости от того, каким будет этот ответ, его юридическая помощь еще может понадобиться.

— И что тебя удивило? — спросил Тедди, когда Эдвард пересказал ему разговор со строгой университетской чиновницей. — Разве у вас, в России частную информацию сообщают любому человеку с улицы, по первому требованию? Давай, дуй в Нью-Йорк, дождемся ответа вместе. Мне теперь самому это интересно, ты уже заразил меня своим проектом. Когда твой самолет?..

Было уже около полуночи, когда Тедди встретил его в аэропорту имени Кеннеди, в Нью-Йорке. Еще минут сорок они добирались до дома. Утром адвокат Бернштейна должен был быть в суде, так что даже посидеть, отметить встречу не получилось.

Два дня Чехович, предоставленный самому себе, бродил по Нью-Йорку. Тедди возвращался домой только вечером, и тогда его приглашали к семейному ужину — только в это время и удавалось пообщаться. Периодически Эдвард заглядывал в почту. Ответ из Стэнфорда пришел только вечером третьего дня. Английский язык не делал его менее казеным, чем наши официальные документы, но главное — он был положительным.

«Рассмотрели ваше обращение… Сообщаем… Главное, естественно, в самом конце: «Господин Герхард Клосс проживал в Нью-Йорке по адресу»…

Тедди был уже дома, Чехович протянул ему смартфон.

— Ты уже посмотрел адрес Оури? — спросил он, прочитав документ.

Эдвард засмеялся как ребенок, получивший подарок, о котором он мечтал всю жизнь:

— Зачем? Этот адрес — он ткнул пальцем в смартфон — я и так никогда не забуду.

Глава 11

То еще ощущение — увидеть в зеркале незнакомца!

Как будто кто-то, помимо его воли, сделал ему пластическую операцию, а заодно изменил и весь облик, к которому он успел привыкнуть за 42 года, и который ему нравился. А то, что он увидел в зеркале, ему не нравилось категорически.

Отто даже оглянулся, чтобы убедиться, что за его спиной никто не стоит, хотя знал, что в доме, кроме них с женой, никого быть не могло. Впервые за этот год он надел штатский костюм вместо военного мундира, и поразился произошедшей с его внешностью перемене.

Для предстоящей операции новый облик — это, конечно, хорошо. Неприятно было другое. Согласно документам, изготовленным для него в спецотделе, он теперь был не сотрудник Абвера Отто Майнкопф, а швейцарский коммерсант Янн Гройслер, владелец шоколадной фабрики в Берне, прилетевший в Штаты по делам фирмы. А именно коммерсантов Отто терпеть не мог и считал их вторыми по вредности для рейха после евреев. Тем более, что очень часто между первыми и вторыми не было никакой разницы.

В группе, кроме них с Зигертом, было еще три человека — «технический специалист», как деликатно назывался специалист по «жучкам» и прочим техническим устройствам, предназначенным для добычи информации, связист — для поддержания связи с «центром», и «ищейка», которую, как и капитана Зигерта, включил в состав группы сам Шенке. Когда Майнкопф, указав на последнюю фамилию в списке, спросил, кто это, шеф ответил:

— Ищейка. — И заметив, как округляются глаза у полковника, усмехнувшись, пояснил:

— Возможно, рукопись по-прежнему хранится в доме, в тайнике — в том же или в другом. Но он ее найдет даже под землей. Виртуоз!

Все пятеро должны были добираться в Штаты самостоятельно, по документам, изготовленным для них в спецотделе, Майнкопф — через Швейцарию, остальные — через Швецию. Через 2 часа с военного аэродрома Темпельхоф вылетает самолет, который должен доставить его в маленький приграничный городок в Швейцарии, из которого он уже «своим ходом» будет добираться до Берна, а оттуда — в Штаты. Через три дня группа встречается в Нью-Йорке, на квартире, уже снятой для нее их сотрудником в США (сразу же получившим прозвище «американец») неподалеку от дома Клосса.

Отто еще раз осмотрел себя в зеркале, стараясь привыкнуть к своему новому облику и новому статусу. Ну, да ладно — в конце — концов, как сказал Шенке, ему придется играть роль Янна Гройслера только до прохождения таможенного контроля в Штатах.

Был один нюанс. Клосс знал его в лицо и, несмотря на весь его маскарад, наверняка узнает при встрече — художник же, все — таки, какой — никакой. Этого никак нельзя было допускать. А так как «жили» они по соседству, буквально в одном квартале от его дома, такая ситуация была не исключена. Поэтому Отто решил, — и сказал о своем решении группе, как только все собрались, — что будет выполнять роль «мозгового центра», выходя из квартиры только в самых необходимых случаях и только в то время, когда вероятность встречи с Клоссом будет минимальна — определять это каждый раз должен будет «технический специалист».

Для начала, нужно было узнать, где находится рукопись — ведь не факт, что художник держит ее дома. Узнать это должна была помочь «специальная аппаратура» в его доме, а чтобы ее установить, пришлось «вычислять» распорядок дня — его и семьи. Этим и занялся на первых порах Зигерт. Впрочем, это оказалось самой легкой частью «операции».

— Эти американцы наивные, как дети! — начал он свой отчет, когда вечером группа собралась для подведения итогов первого дня. — Никаких секретов, вся информация открыта. Я просто пришел в Ассоциацию молодых художников и администратор курса живописи любезно сообщил мне расписание лекций «мистера Клосса».

Почти неделя ушла на то, чтобы убедиться, что Клосс действительно работает по этому расписанию, а его жена каждое утро отвозит в школу детей, на что у нее уходит около часа. А на то, чтобы проникнуть в это время в дом, нашпиговать его аппаратурой и набросать план обоих этажей, у Юргена ушло меньше 15-ти минут…

Отто часто вспоминал их разговор с Зигертом после совещания у шефа, и фразу своего помощника о таланте Клосса. Якобы таланте… Где он его увидел? В чем заключается этот талант? Нарисовать толстую бабу с высшей воинской наградой Германии на заднице — это и есть талант?! Государство дало достойную оценку этому таланту — Майнкопф вспомнил костер на Потсдамерплатц, и как тот огонь согревал его душу. Этот мальчишка хочет сказать, что он лучше разбирается в живописи, чем Министерство культуры?..

Он пытался убедить самого себя, и это ему почти удалось. Но все — таки, в его логической цепочке было одно слабое звено — Отто знал, какое. Если бы только Зигерт… Тогда, летом 32-го весь Берлин только и говорил, что о Клоссе и его рисунках. И та выставка, с которой все началось, была очень популярной, за билетами стояли очереди. Все берлинские газеты писали о ней, а тот судебный процесс вызвал громкий скандал… Даже если предположить, — а так оно наверняка и было, — что весь этот ажиотаж вызвала сама тема клоссовских рисунков, все равно… О каком — нибудь никчемном и бездарном художнике столько говорить и писать не будут. Что же в них было такого, в этих работах, кроме глумления и издевательства над германской армией, что увидели они все, и не вижу я?..

Ах, как ему не терпелось снова встретиться с Клоссом и показать ему, наконец, кто он есть на самом деле!

Но надо было узнать, где находится рукопись. А для этого приходилось ждать, когда Клосс или кто-то из его домашних сами предоставят необходимую информацию. Это было самое трудное для Отто — ждать.

«Технарь» целыми днями просиживал за своей аппаратурой, один внешний вид которой вызывал уважение к техническому прогрессу. За эти дни он, должно быть, узнал много интересного о личной жизни Клосса, но пока что, не узнал главного. Время шло, работы, кроме Юргена, ни у кого не было, но остальные могли, по крайней мере, иногда выходить в город и представлять себя туристами, а Майнкопф был лишен даже этой возможности.