Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос. Страница 61

Зной сушил, в горле пересохло, мучила жажда. Сколько рек течет в мире, как устремляются от скалы к скале их воды, как проносит влагу свою из конца в конец по всей земле Израиля река Иордан, изливаясь в Мертвое море и исчезая в нем, а для него не было даже капли воды, чтобы напиться! Он вспомнил о воде, и жажда его возросла. Ему стало дурно, в глазах потемнело. Два лукавых демона, похожие на зайчат, выскочили из раскаленного песка, поднялись на задних лапках, пустились в пляс, затем обернулись, заметили пустынника, радостно взвизгнули и стали прыжками приближаться к нему. Они поднялись ему на колени, прыгнули на плечи — один прохладный, как вода, другой теплый и душистый, как хлеб. Он вожделенно протянул руки, чтобы схватить их, но те резво прыгнули и пропали в воздухе.

Он закрыл глаза, собрал рассеянные голодом и жаждой мысли, стал думать о Боге — и не чувствовал больше ни голода, ни жажды. Он думал о спасении людей.

О, если бы День Господень пришел с любовью! Разве Бог не всесилен? Почему же Он не сотворит чуда — не заставит сердца их расцвести прикосновением Своим? Ведь распускаются же каждый год на Пасху от Его прикосновения пни, травы и тернии? Пусть же однажды утром люди проснутся и сердца их будут в цвету!

Он улыбнулся. Внутри него расцвел мир. Царь-кровосмеситель принял крещение, очистил душу, прогнал жену брата своего Иродиаду, и та вернулась к мужу. Первосвященники и знать распахнули свои кладовые и сундуки и поделили богатства свои между бедняками. А бедняки вздохнули полной грудью, изгнав из сердец ненависть, зависть и страх… Иисус посмотрел на руки: секира, врученная ему Предтечей, покрылась цветами, и теперь он держал расцветшую ветку миндального дерева.

В этой радости прошел день, он взобрался на камень и уснул. И всю ночь видел во сне текучие воды и танцующих маленьких зайчат, слышал странный шорох и чувствовал ищущие его влажные ноздри… Ему почудилось, что около полуночи подошел голодный шакал и стал принюхиваться к нему. Мертвечина? Или еще не мертвечина? Шакал остановился на миг в нерешительности, и Иисусу стало жаль его. Ему захотелось разорвать себе грудь и накормить шакала, но он удержался от этого, потому как берег свою плоть для людей.

Незадолго перед рассветом он проснулся. Крупные звезды запутались в небе, воздух был бархатно-голубым. «В этот час просыпаются петухи, — подумал Иисус, — просыпаются села, люди открывают глаза и смотрят в окно на вновь пришедший свет. И младенцы тоже просыпаются, начинают плакать, и матери спешат дать им наполненную молоком грудь…»

На какое-то мгновение мир, с его людьми, домами, петухами, младенцами и матерями, сотворенными из воздуха и утреннего инея, — мир этот всколыхнулся над пустыней. Сейчас взойдет солнце и поглотит его… Сердце пустынника сжалось.

«О, если бы я мог сделать этот иней вечным! Но промысел Божий — бездна, а любовь Его — страшная пропасть: Он взращивает один мир, затем уничтожает его, как только тот начинает приносить плоды, и взращивает уже другой мир».

«Кто знает, может ли любовь держать секиру…» — вспомнились слова Крестителя, повергшие его в ужас. Иисус посмотрел на пустыню. Она стала дикой и огненно-красной и двигалась под солнцем, которое взошло сегодня яростным, опоясанным мглой подул ветер, и ноздри учуяли смрад смолы и серы. Перед мысленным взором возникли погруженные в смолу вместе со всеми своими дворцами, театрами, тавернами и притонами Содом и Гоморра. «Смилуйся, Господи, — взывал Авраам, — не сжигай их. Разве Ты не милосерд? Сжалься над творениями Твоими». «Я справедлив, — ответил Бог, — и потому сожгу их!»

Стало быть, таков путь Божий? Стало быть, великий позор, если сердце — этот ком земли, эта мягкая глина — взывает к Нему: «Остановись!» Что есть наш долг? Смотреть вниз, высматривать на земле следы Божьи и следовать за ними? «Я смотрю вниз и ясно вижу над Содомом и Гоморрой очертания стопы Божьей, ибо стопа Божья — это все нынешнее Мертвое море: Бог опустил на землю стопу Свою, и погрузились в глубины дворцы, театры, таверны, притоны — Содом и Гоморра! Сделает Он еще шаг, и погрузится в глуби вся земля: цари, первосвященники, фарисеи, саддукеи — все пойдет ко дну!»

Сам того не осознавая, он стал кричать, распалил свои мысли, разъярился, забыл, что колени не в силах выдержать тяжести его тела, и попытался было встать, чтобы следовать по стопам Божьим, но, задыхаясь, рухнул навзничь.

— Я не могу! Неужели Ты не видишь меня?! — закричал он, подняв глаза к раскаленному небу. — Не могу! Зачем Ты избрал меня? Это выше моих сил!

Крича, он видел чернеющего на песке козла, который лежал навзничь с распоротой утробой. Вспомнилось, что когда он, наклонившись, заглянул козлу в помутневшие глаза, то увидел там собственное лицо.

— Я — козел отпущения, — прошептал он. — Я… Бог поместил его на пути моем, чтобы я увидел, кто я есть и куда иду…

И вдруг он зарыдал, бормоча сквозь слезы: «Я не хочу… Не хочу… Не хочу оставаться один. Помогите!»

И когда он плакал, согнувшись, подул приятный ветерок, смрад смолы и падали исчез, и мир наполнился благоуханием, а вдали послышался звон — то ли браслеты, то ли смех, то ли журчание воды. Пустынник ощутил свежесть на веках, под мышками, в горле.

Он поднял глаза. На камне перед ним сидела змея с женскими глазами и женской грудью и, виляя, языком, смотрела на него. Пустынник в ужасе отпрянул. Змея ли это? Женщина ли? Или лукавый дух пустыни? Наподобие того Змия, что, извиваясь вкруг запретного древа в Раю, соблазнил первого мужчину и первую женщину к совокуплению и сотворению греха… Послышался смех, и игривый женский голос сказал:

— Я сжалилась над тобой, Сыне Марии. Ты закричал: «Не хочу оставаться один. Помогите!» — я сжалилась над тобой и пришла. Чего ты желаешь от меня?

— Я не желаю тебя. Не тебя я звал. Кто ты?

— Твоя душа.

— Моя душа?! — Иисус в ужасе закрыл глаза.

— Твоя душа. Тебе страшно оставаться одному. Того же боялся некогда и твой прапрадед Адам. «Помогите!» — воскликнул он, плоть и душа его сжались, и из бедра его вышла женщина, чтобы разделить его одиночество…

— Нет! Я не хочу! Я помню яблоко, которое ты дала вкусить Адаму, и ангела с мечом!

— Ты помнишь, и потому страдаешь, кричишь и не можешь отыскать свой путь — я укажу тебе его. Дай руку, не оглядывайся, оставь воспоминания. Посмотри, как вздымается моя грудь, — следуй за мной, муж мой! Она безошибочно поведет тебя по пути истинному.

— И меня ты тоже поведешь ко сладостному греху, а затем — в ад. Я не пойду, путь мой иной.

Раздался издевательский хохот, и показались острые, ядовитые зубы:

— Ты хочешь следовать за Богом — за орлом, червь? Ты, Сын Плотника, вознамерился взвалить на себя прегрешения целого народа? Разве тебе недостаточно собственных прегрешений? Да как ты мог набраться наглости думать, будто твой долг — спасти людей?!

«Она права… Она права… — подумал, содрогаясь, пустынник. — Что за наглость желать спасти людей!»

— Открою тебе некую тайну, любезный Сыне Марии… Голос змеи стал ласковым, а глаза ее — игривыми. Словно вода, соскользнувшая с камня и текущая, переливаясь тысячами оттенков, приблизилась она к ногам пустынника, затем поднялась и свернулась у него на колене, рывком обвила его бедра, стан, грудь, опустилась на плечо, и пустынник невольно склонил голову, чтобы слушать ее. Змея лизнула языком ухо Иисуса, и послышался необычайно соблазнительный голос, доносившийся откуда-то совсем издали, — может быть, из Галилеи, с окрестностей Геннисаретского озера:

— Магдалину… Магдалину… Магдалину…

— Что? — встрепенулся Иисус. — Что — Магдалину?

— …Спаси! — теперь уже повелительно прошипела змея. — Не Землю — Землю оставь в покое — спаси ее, Магдалину!

Иисус тряхнул головой, чтобы прогнать змею, но та взметнулась и стала играть языком у него в ухе, говоря:

— Прекрасно и свежо ее многоопытное тело, многие народы обладали им, но Бог предопределил его для тебя еще в годы твоего детства — возьми же его! Бог сотворил мужчину и женщину с таким расчетом, чтобы они подходили друг к другу, как ключ и замочная скважина. Отомкни же ее. Там, внутри нее, сидят, сбившись в кучу от холода, твои дети и ждут твоего дуновения, чтобы согреться, встать и выйти к солнечным лучам… Слышишь? Подними глаза, кивни мне. Только кивни мне, дорогой, и в тот же миг я принесу тебе твою жену на освежающем ложе.