Тринадцать подвигов Шишкина - Петров Олег Георгиевич. Страница 25

4

Вот что бы ни твердили законченные материалисты про объективную реальность, но мысль человеческая передаётся-таки на расстояние. Ну, разве что, пока в этом возможно убедиться в сфере интимно-родственных отношений.

Праздник-то грянул! В последнюю августовскую субботу.

Накануне, не столько надрываясь над план-конспектами, сколько карауля окончательное превращение дров в печке в безопасные угли, Александр засиделся далеко за полночь.

В одиннадцатом часу дня исцеляющий сон молодого сельского интеллигента нарушили властные звуки автомобильного клаксона.

С трудом оторвав голову от подушки, Александр взглянул в окно.

«Оп-ля-ля! Да никак родня подкатила!»

Натянув треники и куртку, он выскочил за калитку, у которой стояли Шишкины-родители.

За их спинами зеленела «персоналка» Шишкина-старшего и таращился фарами тупорылой, цвета хаки кабины «уазик»-грузовичок с битком набитым кузовом, тщательно увязанным брезентом.

– Ну, здравствуй, сын! – протянула руки Альбина Феоктистовна.

– Мама! Папа! – поочерёдно обнял родителей обрадованный Александр. – Вот не ожидал!

– А я-то рассчитывал на хлеб-соль, оркестр! – прогудел Шишкин-старший, величаво озирая окрестности.

Потом перевёл глаза на ворота, глянул через раскрытую калитку во двор и поморщился:

– Тебе кто так бестолково чурок навалил?

– В смысле? – не понял Александр.

– Не в смысле, а в полном его отсутствии! – рокотнул отец. Снова оглядел ворота. – А-а, ну понятно… Здесь свалили, туда перетаскали… Нет бы ворота освободить… Болодя! – обернувшись, позвал своего водителя. Того, вообще-то звали Володей, но в громовых устах бати отчётливо звучала не третья, а вторая буква алфавита. – Болодя, скажи Михаилу, пусть к калитке задом сдаёт. Во двор не въедем, с улицы таскать придётся.

Лениво потягиваясь, «Болодя» подошёл и заглянул в калитку – самолично убедился, что облегчить предстоящий объём работ не выйдет. Помрачнев, направился к «уазику» и буркнул пару фраз покуривавшему в кабине коллеге. Незамедлительная лаконичная вербальная реакция последнего на услышанное завершилась невнятным: «…мать!»

Грузовичок загудел, неуклюже развернулся поперёк улицы и, дрожа, видимо, от негодования, сполз задними колёсами в подобие уличного кювета, потом, уже с натугой заревев двигателем, подтянулся задним бортом к калитке. Водитель Михаил вывалился из кабины, прошествовал к калитке и тоже обозрел заросший лебедой двор и холм из чурок с внутренней стороны ворот. Сунул в рот новую сигарету, засмолил и принялся развязывать верёвку на брезенте.

Поймав себя на прямо-таки новогоднем, детском и радостном, ожидании-любопытстве – а что там у Дедушки Мороза в его мешке? – Александр встрепенулся и устремился вслед за родителями в дом.

Альбина Феоктистовна уже стояла посреди кухни. Ужас плескался в её округлившихся глазах.

– И в такой антисанитарии… Сашенька! Ну так же нельзя!

Сергей Петрович появился уже из боковой комнаты:

– Просторные хоромы! Богато тут, однако, с жилфондом! Ладно, – обратился он к сыну, – давай одевайся по-человечьи, а то что-то спишь долгонько, – надо мужикам помочь барахло стаскать.

Оглядел с усмешкой баночный рядок на кухонном подоконнике и уже супруге скомандовал:

– А ты, мать, столбом не стой, давай-ка обедом займись. Щас мы тебе твои коробки притартаем.

И первыми в квартиру занесли три коробки из багажника «Волги».

Из кузова «уазика» в квартиру въехал новенький холодильник «Саратов», тут же включенный в розетку. В его заурчавшее нутро Альбина Феоктистовна принялась трамбовать содержимого одной из коробок. Всё не вошло. Но так, видимо, и предполагалось. Подоконник на кухне принял остальное.

Убогость кухонного стола спряталась под нарядненькой клеёнкой. И маман Шишкина тут же принялась нарезать и раскладывать по тарелочкам всякие гастрономические вкусности.

Вторая коробка оказалась набита тарелками, чашками, сковородками, ложками, вилками и т. п., оттуда же были извлечены электроплитка, электрочайник и утюг, замотанные в нечто объёмное. Это «нечто» оказалось комплектом штор на четыре окна. Маман Шишкина тут же громко похвалила себя за то, что прикупила простенькие, но вполне симпатичные карнизы на четыре окна. Окон, правда, включая кухонное, было пять, но в отношении последнего, заявила маман, можно обойтись и занавесками, которые тоже оказались среди «мягкого инвентаря».

Содержимое третьей коробки тоже можно было отнести к «мягкому инвентарю» – несколько комплектов тщательно проглаженного постельного белья, полотенца и прочие тряпочные прибамбасы, типа трусов, маек, пары дюжин носков и т. д. и т. п.

Тем временем запахи гастрономических вкусностей нагло расползлись уже по всей квартире. Неизвестно, как это действовало на всех остальных, но Александра с рабочего ритма разгрузочно-носильных работ сбивало. Благо, они уже подходили к концу. Восемь рук, восемь ног и четыре мужских горба при любом раскладе эффективнее, чем половина от этого.

В квартиру въехали новенький письменный стол тёмно-коричневой полировки, новенькая, такой же масти полутораспальная кровать, три новеньких полумягких стула, кресло, узкий шифоньер (опять же, в тон столу и кровати), торшер, настольная лампа. Из городского домашнего очага к хозяину вернулись магнитофон «Романтик» и транзисторный радиоприемник «Океан». Он составлял предмет особой гордости для Шишкина-младшего, потому как был единственной стоящей вещью, приобретённой им на кровно заработанные во время вожатства в пионерлагере денежки. И было чем гордиться! Без преувеличения, это изделие Минского завода «Горизонт» лучшее на бескрайних просторах Советского Союза, обставило даже – к маме не ходи! – знаменитую рижскую «Спидолу». Вот, наверное, покусали локти латыши – сами же передали одну из разработок ВЭФа братьям белорусам.

Последним из салона «Волги» в квартиру был бережно и торжественно внесён портативный телевизор «Юность».

– Владей! – пророкотал Александру отец, довольный произведённым эффектом. – Только что к нам в ОРС поступили!

Чайник, заправленный водой из десятилитровой пластмассовой канистры, вскипел. Все уселись за стол и смели с тарелок сыр, колбасу, шпроты с маринованными огурчиками, сладкие болгарские помидоры из пузатой банки и прочее. Особенно, за милую душу, ушли разогретые в сковородке на электроплитке голубцы.

После этого угрюмый Миша укатил на своём «уазике» обратно в город, и куда-то подалась на «Волге» Альбина Феоктистовна. Тем временем Шишкин-старший и Шишкин-младший занялись оконными карнизами.

– А вы как меня нашли? – озарило наконец-то Александра спросить. – Да ещё столько всего накупить! – Он обвёл рукой новый интерьер.

– Ха! – самодовольно изрёк с табуретки Шишкин-старший, орудуя молотком. – Да ты уехать не успел, как мать начала меня изводить. Тре-е-вога! Всеобщая мобилизация! Позвонил я Потапу Потаповичу, поинтересовался. Про выделенную тебе квартиру узнали. Ну, подкупили барахла, меблировки. А тут… Подъехали к школе, там какой-то замухрын и показал, где ты обосновался. Хорошо! Рядом! – Отец излучал оптимизм.

Вернулась мать. Следом Володя занёс два сверкающих оцинкованных ведра, набитых всякими кульками и бутылька́ми, огромный веник и красный эмалированный таз. Александр подивился факту материнской телепатии и мысленно затушевал в своём списке сразу несколько строк.

Маман тут же взялась гладить шторы, расстелив на кухонном столе вчетверо сложенное казённое одеяло. Одновременно отслеживала ход обустройства жилища сына. Обустройство осуществлялось в шесть рук. Шишкин-старший и Шишкин-младший продолжали прилаживать над окнами карнизы для штор, а Володя оказался на подхвате у маман Шишкиной: что принести, кому чего подать, как расставить мебель.

– Три комнаты – это хорошо! – вещала, водя утюгом, Альбина Феоктистовна. – Вот это, Сашенька, будет твоим кабинетом, – ткнула она пальцем в «первую залу». – Володя, стол, стулья и кресло – сюда! И торшер! Его – к креслу, в этот угол, к отапливаемой стене! В тихий зимний вечер здесь приятно будет посидеть с книгой. Так… А кровать – в дальнюю комнату! – Маман Шишкина отставила утюг и прошагала во «вторую залу». – Да! Это – спальня. Шифоньер, Володя, сюда. И пожалуйста, – она брезгливо оглядела армейскую койку, – разбери и вынеси на веранду этого панцерного уродца! Боже мой… Сашенька! Ты спал на этом под сиротской дерюгой! Как хорошо, что я захватила твоё любимое одеяло! А это простыни?! Креста на них нет!