Повелитель императоров - Кей Гай Гэвриел. Страница 3

Бывают вещи похуже деревенской практики в Бассании, решил он на следующее утро, и с тех пор ни разу не усомнился в этом, хотя иногда проснувшееся честолюбие, манящее и опасное, как куртизанка из Кабадха, пыталось убедить его в обратном. Рустем провел большую часть взрослой жизни, стараясь казаться старше своих лет. Но он еще не стар. Пока не стар. И он спрашивал себя не раз в сумерках, когда обычно являются подобные мысли, как бы он поступил, если бы в его дверь постучали благоприятный случай и риск.

После, оглядываясь назад, он не мог вспомнить, раздался ли в тот день стук в дверь. Все последующие события происходили с головокружительной быстротой, и он мог его не запомнить. Однако ему казалось, что наружная дверь просто с грохотом распахнулась без предупреждения, чуть не ударив пациентку, ожидающую у стены, и внутрь ворвались солдаты, до отказа наполнив тихую комнату хаосом внешнего мира.

Рустем знал одного из них — командира: тот уже давно служил в Керакеке. Сейчас лицо этого человека было искажено, глаза выпучены, вид возбужденный. Когда он заговорил, его голос визжал, как пила дровосека. Он крикнул:

— Ты должен идти! Немедленно! В крепость!

— Несчастный случай? — спросил Рустем со своего коврика, нарочно сдержанно, не обращая внимания на властный тон солдата и пытаясь восстановить спокойствие при помощи собственного хладнокровия. Это входило в курс обучения лекаря, и он хотел, чтобы его студенты увидели, как он это делает. Приходящие к ним люди часто бывали возбуждены, а лекарь не мог себе этого позволить. Он отметил, что лицо солдата обращено на восток, когда он произнес первые слова. Нейтральное знамение. Этот человек принадлежит к касте воинов, конечно, а это может быть и хорошо, и плохо, в зависимости от касты заболевшего человека. Ветер дует с севера — это нехорошо, но за окном не видно и не слышно птиц, а это служит некоторым противовесом.

— Несчастье! Да! — выкрикнул солдат, его никак нельзя было назвать спокойным. — Пойдем! Это Царь Царей! Стрела!

Хладнокровие покинуло Рустема, словно новобранца, оказавшегося лицом к лицу с сарантийской кавалерией. Один из учеников потрясенно ахнул. Женщина с катарактой взвыла и рухнула на пол бесформенной грудой. Рустем быстро встал, стараясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Вошли четыре человека. Несчастливое число. Вместе с женщиной пять. Можно ли ее сосчитать, чтобы избежать дурного предзнаменования?

Быстро подсчитывая добрые знаки, он подошел к большому столу у двери и схватил свою маленькую полотняную сумку. Поспешно уложил в нее несколько трав и горшочков и взял кожаный футляр с хирургическими инструментами. Обычно он посылал вперед ученика или слугу со своей сумкой, чтобы успокоить находящихся в крепости и чтобы его самого не увидели поспешно выбегающим из дома, но при данных обстоятельствах нельзя было вести себя, как обычно. Это же Царь Царей!

Рустем чувствовал, как сильно бьется его сердце. Он старался дышать ровно. У него кружилась голова. По правде говоря, он боялся. По многим причинам. Важно было не подавать виду. Он взял посох, нарочно медленно двигаясь, надел на голову шляпу. Повернулся к солдату, лицом на север, и сказал:

— Я готов. Мы можем идти.

Четверо солдат выскочили из дверей впереди него. Рустем задержался и сделал попытку сохранить какой-то порядок в комнате, которую покидал. Бхарай, его лучший ученик, смотрел на него.

— Вы можете попрактиковаться с хирургическими инструментами на овощах, а потом на кусочках дерева, используя щупы, — сказал Рустем. — Оценивайте друг друга по очереди. Отошлите больных домой. Закройте ставни, если ветер усилится. Разрешаю вам развести огонь в очаге и зажечь масляные светильники.

— Хорошо, учитель, — с поклоном ответил Бхарай. Рустем вышел вслед за солдатами. Он остановился в саду, снова повернулся лицом на север, сдвинув ступни, и сорвал три побега бамбука. Они могут понадобиться ему в качестве зондов. Солдаты нетерпеливо ждали на дороге, возбужденные и испуганные. Воздух вибрировал от их тревоги. Рустем выпрямился, шепотом помолился Перуну и Богине и повернулся к солдатам. В этот момент он заметил Катиун и Яриту у входа в дом. В их глазах застыл страх. Глаза Яриты казались огромными, даже издалека. Наверное, один из солдат рассказал женщинам, что происходит.

Он ободряюще кивнул обеим и увидел, как Катиун хладнокровно кивнула ему в ответ, обнимая за плечи Яриту. С ними все будет в порядке. Если он вернется.

Он вышел через маленькую калитку на дорогу, сделал первый шаг правой ногой и взглянул вверх, не будет ли знамений от птиц. Но ни одной не было видно: все они укрылись от поднимающегося ветра. Никаких знамений. Жаль, что прислали четырех солдат. Кому-то следовало быть умнее. Однако с этим уже ничего не поделаешь. В крепости он сожжет благовония, чтобы умилостивить богов. Рустем покрепче сжал посох и постарался принять невозмутимый вид. Он сомневался, что ему это удалось. Царь Царей. Стрела.

Внезапно он остановился на пыльной дороге.

И в то самое мгновение, когда он остановился, обозвав себя глупцом, и собрался вернуться в приемную, хотя знал, что это очень дурная примета, у него за спиной раздался голос.

— Папа! — позвал этот тоненький голосок.

Рустем обернулся и увидел, что держит его сын в обеих руках. Сердце его на мгновение остановилось, по крайней мере, ему так показалось. Он с трудом сглотнул, замер у самой калитки и заставил себя еще раз сделать глубокий вдох.

— Да, Шаски, — тихо ответил он. Он посмотрел на маленького мальчика в саду, и на него снизошло странное спокойствие. На него смотрели ученики и пациенты, стоящие тесной кучкой на крыльце, солдаты на дороге, женщины у дверей. Дул ветер.

— Этот человек сказал… Он сказал — стрела, папа.

И Шаски протянул вперед маленькие ручки и подал отцу хирургический инструмент, который вынес во двор.

— Он действительно так сказал, — серьезно ответил Рустем. — Значит, мне надо взять это с собой, не так ли?

Шаски кивнул головой. Его темно-карие глаза смотрели серьезно, он держался очень прямо, словно жрец с жертвоприношением в руках. «Ему семь лет, — подумал Рустем. — Да хранит его Анаита».

Он снова вошел через деревянную калитку, наклонился и взял у мальчика тонкий инструмент в кожаном футляре. Он когда-то привез его из Афганистана, прощальный подарок от тамошнего учителя.

Солдат действительно упомянул о стреле. Рустема охватило неожиданное желание положить руку на голову сына, на темно-каштановые кудрявые волосы, ощутить тепло маленькой головки. Конечно, все дело в том, что он, возможно, не вернется из крепости. Это могло стать последним прощанием. Невозможно отказаться лечить Царя Царей, а в зависимости от того, куда вошла стрела…

У Шаски было такое напряженное лицо, словно он каким-то сверхъестественным образом это понимал. Конечно, он не мог понимать, но мальчик только что избавил его от необходимости возвращаться в приемную, после того как он уже вышел за калитку и сорвал бамбуковые побеги, а это было очень плохой приметой. Или ему пришлось бы послать кого-нибудь за инструментом.

Рустем обнаружил, что не в состоянии говорить. Он еще секунду смотрел вниз, на Шаски, потом поднял взгляд на жен. Им он тоже не успевал ничего сказать. Мир все же ворвался в дверь их дома. То, чему суждено случиться, произойдет.

Рустем повернулся и быстро вышел в калитку, а потом зашагал вместе с солдатами по круто уходящей вверх дороге под порывами северного ветра. Он не оглядывался назад, зная, что это дурная примета, но был уверен, что Шаски все еще стоит там и смотрит на него, один в саду, прямой, как копье, маленький, как тростинка на речном берегу.

Винаж, сын Винажа, комендант южной крепости Керакек, родился еще южнее, в крохотном пальмовом оазисе к востоку от Кандира, питаемом родниками островке редкой растительности, окруженном со всех сторон пустыней. Конечно, в этой деревне был базар. Смуглые мрачные жители песков обменивались с ее жителями товарами и услугами. Они приезжали верхом на верблюдах, потом снова уезжали, исчезая вдали за колеблющейся линией горизонта.