Тигана - Кей Гай Гэвриел. Страница 141

Он уехал вместе с Алессаном, Дэвин. К этому времени они, наверное, уже тоже добрались на север. Альенор смотрела вдаль, мысли ее летели, словно птицы сквозь тьму, через разделяющие их мили, туда, где будет решаться судьба всех, когда наступит летнее солнцестояние.

Две женщины, темные и светлые волосы которых перемешал ветер, долго стояли вместе на стене замка, деля между собой тепло, ночь и время ожидания.

Давно говорят, иногда в насмешку, иногда с изумлением, граничащим с благоговением, что, по мере того как дни в Сенцио становятся все жарче, все жарче разгораются и ночные страсти. Гедонистическое самоублажение в этой северной провинции, благословленной плодородной почвой и мягкой погодой, вошло в поговорку на Ладони и даже за морями. В Сенцио можно было получить что угодно, если ты готов за это заплатить. И если готов сражаться, чтобы это удержать, часто прибавляли посвященные.

К концу весны в тот год можно было ожидать, что нарастание напряжения и ощутимая угроза войны уменьшат ночную страсть сенцианцев — и бесконечной череды их гостей — к вину, любовным утехам в разнообразных сочетаниях и потасовкам в тавернах и на улицах.

Кто-то мог и правда так подумать, но не те, кто знал Сенцио. Собственно говоря, было даже похоже, что грозные предзнаменования катастрофы — то, что барбадиоры скопились на границе Феррата, что все больше кораблей флотилии Играта бросали якорь у острова Фарсаро, у северо-западной оконечности провинции, — только пришпоривали разнузданность ночей в городе Сенцио. Здесь не было комендантского часа уже сотни лет. И хотя эмиссары обоих захватчиков с удобствами расположились в противоположных крыльях так называемого Губернаторского замка, жители Сенцио продолжали похваляться, что живут в единственной свободной провинции Ладони.

Эти похвальбы с каждым проходящим днем и с каждой проведенной в сибаритстве ночью все более превращались в пустой звук, а весь полуостров готовился к большому пожару.

Перед лицом этого быстро приближающегося вторжения город Сенцио просто увеличивал и без того маниакальный темп своих ночных развлечений. Легендарные питейные заведения, такие, как «Красная Перчатка» или «Тетрарх», каждую ночь были заполнены потеющими, шумными клиентами, где им подавали крепкие, необоснованно дорогие напитки и поставляли бесконечный поток доступной плоти, мужской и женской, в лабиринте душных комнатушек наверху.

Хозяева гостиниц, которые по каким-то причинам не гарантировали клиентам продажную любовь, вынуждены были предлагать другие приманки. Для Солинги, хозяина таверны под тем же названием неподалеку от замка, хорошая еда, приличные вина, пиво и чистые комнаты служили гарантией существенного, хоть и не роскошного, дохода. Его клиентами были в основном купцы и торговцы, не склонные участвовать в ночном разврате или, по крайней мере, есть и спать среди всеобщего разгула. Заведение Солинги также гордилось тем, что и днем, и ночью, предлагало лучшую музыку, которую только можно найти в городе.

В данный момент, незадолго до обеда, в один из дней конца весны, посетители бара и обеденного зала почти полной таверны наслаждались музыкой странного трио: арфист из Сенцио, игрок на свирели из Астибара и молодой тенор из Азоли, который, если верить возникшим пару дней назад слухам, был тем самым певцом, который исчез прошлой осенью после исполнения ритуальных обрядов на похоронах Сандре д'Астибара.

В ту весну в Сенцио ходило множество разных слухов, но этому мало кто поверил: невероятно, чтобы такая знаменитость пела в сборной труппе вроде этой. Но у молодого человека действительно был исключительный голос, и игра остальных двоих ему не уступала. Солинги ди Сенцио был необычайно доволен тем, как они повлияли на его прибыль за последнюю неделю.

По правде говоря, Солинги принял бы их на работу и поселил у себя даже в том случае, если бы они пели не лучше кабанов во время гона. Солинги уже более десяти лет был другом темноволосого человека, который теперь называл себя Адриано д'Астибар. Другом, и более чем другом; по случайности, почти половина всех постояльцев в эту весну были людьми, приехавшими в Сенцио специально на встречу с этими тремя музыкантами. Солинги держал рот на замке, разливал вино и пиво, руководил поварами и служанками и каждую ночь молился Эанне, богине Огней, перед сном, в надежде, что Алессан знает, что делает.

В тот вечер клиенты, наслаждавшиеся вдохновенным исполнением тенором баллад Чертандо и отбивающие ритм на стойке бара, были грубо прерваны, когда входная дверь распахнулась и впустила новую, довольно большую группу посетителей. Ничего особенного в этом не было, разумеется. Но тут певец прервал балладу на середине припева и с приветственными криками устремился к вошедшим, второй музыкант быстро положил свирель и спрыгнул со сцены, а арфист отставил арфу и тоже последовал за ними, хоть и с меньшей поспешностью. Энтузиазм их объятий мог дать повод к циничным выводам относительно характера отношений между встретившимися мужчинами, учитывая, как с этим обстояло дело в Сенцио, если бы в новой компании не было двух очень красивых девушек. Одна была с коротко стриженными рыжими волосами, а другая с волосами цвета воронова крыла. Даже арфист, мрачный, неулыбчивый человек, был почти против воли втянут в этот круг. Его прижал к своей костлявой груди похожий на труп наемник из Кардуна, возвышавшийся над всеми остальными.

А через секунду произошла еще одна встреча. Она произвела совсем другое впечатление на собравшихся и даже приглушила возбуждение здоровающихся музыкантов. Встал еще один человек и почтительно подошел к пятерым только что вошедшим людям. Те, кто смотрел внимательно, заметил, что у него дрожат руки.

— Баэрд? — спросил он.

На мгновение воцарилось молчание. Затем человек, к которому он обратился, сказал «Наддо?» таким тоном, который могли интерпретировать даже самые невинные жители Сенцио. И все сомнения исчезли, когда эти двое мужчин обнялись.

Они даже заплакали.

Многие мужчины, разглядывавшие двух женщин с откровенным восхищением, решили, что их шансы на беседу и, кто знает, на что еще, возможно, выше, чем кажется на первый взгляд, если все мужчины из новой компании такие же, как эти двое.

Алаис после Тригии жила в постоянном возбуждении, из-за которого ее бледные щеки почти всегда горели румянцем, и она сама не подозревала, какую тонкую красоту это ей придавало. Теперь она знала, почему ей было позволено поехать с отцом.

С того момента, когда шлюпка «Морской Девы» вернулась на корабль в залитой лунным светом гавани Тригии и доставила ее отца, Катриану и еще двух человек, которых они поехали встречать, Алаис поняла, что здесь речь идет о чувстве, большем, чем дружба.

Потом темнокожий мужчина из Карду окинул ее оценивающим взглядом и посмотрел на Ровиго с насмешливым выражением на морщинистом лице, а ее отец, поколебавшись всего мгновение, сказал ему, кто она такая. А потом тихим голосом, но с восхитительным доверием к ней, он объяснил, что эти люди, его новые партнеры, на самом деле делают здесь и чем он тайно занимался вместе с ними уже много лет.

Оказалось, что их встреча на дороге у дома с тремя музыкантами прошлой осенью, во время Праздника Виноградной Лозы, не была простым совпадением.

Напряженно прислушиваясь, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного вытекающего из него смысла, Алаис оценивала свою реакцию и безмерно радовалась, обнаружив, что не боится. Голос и манеры отца имели к этому непосредственное отношение. И тот простой факт, что он ей все это доверил.

Но другой человек — они называли его Баэрд — сказал Ровиго:

— Если ты действительно решил отправиться с нами в Сенцио, то нам надо найти на побережье место, где можно высадить твою дочь.

— А почему? — быстро спросила Алаис прежде, чем Ровиго успел ответить. Она почувствовала, как заливается краской, когда все посмотрели на нее. Они находились внизу, под палубой, в тесной каюте отца.