Тигана - Кей Гай Гэвриел. Страница 57

Она с горечью наблюдала, как брат стал взрослым в те первые лето и осень, горевала о его исчезнувшей улыбке, потерянном смехе. Его детство закончилось слишком быстро, но она не знала, как те же жестокие уроки и лишения избороздили ее собственное лицо, худое и непривлекательное. В конце лета ей исполнилось шестнадцать, а ему осенью пятнадцать. На его именины она испекла пирог для ученика, старухи матери, брата и себя. Гостей не было: сборища любого рода были в тот год запрещены. Мать улыбнулась, когда Дианора дала ей кусок темного пирога, но Дианора знала, что эта улыбка не имеет никакого отношения ни к одному из них.

Брат это тоже знал. Противоестественно серьезно он поцеловал мать в лоб, потом сестру и ушел из дома на ночь глядя. Конечно, было запрещено покидать дом после наступления темноты, но что-то все время толкало его бродить по улицам, мимо там и сям продолжающих тлеть пожарищ почти на каждом углу. Похоже было, что он бросает вызов патрулям игратян, подзадоривая их поймать его. Наказать его за то, что ему исполнилось всего четырнадцать лет перед началом войны.

Однажды ночью двоих солдат зарезали. В ответ быстро соорудили двадцать колес смерти. Шесть женщин и пятеро детей оказались среди тех, кого подняли на эти колеса умирать. Дианора знала большинство из них; не так много народа осталось в городе, они все друг друга знали. С тех пор по ночам ей приходилось прилагать усилия, чтобы защитить мозг от постепенно замирающих детских воплей.

Больше солдат не убивали.

Брат продолжал гулять по ночам. Она обычно лежала без сна, пока не слышала, что он вернулся. Он всегда нарочно производил какой-нибудь шум, чтобы она его услышала и смогла уснуть. Каким-то образом он знал, что она не спит, хотя она никогда не говорила ни слова.

Он был бы красив, с темными волосами и глубоким взглядом карих глаз, если бы не был так худ и если бы его глаза не были обведены темными кругами от горя и бессонных ночей. В первую зиму еды было мало: большая часть урожая сгорела, остальное конфисковали, и Дианора старалась изо всех сил накормить их пятерых. Но с выражением его глаз она ничего не могла поделать. В тот год такой взгляд был у всех. Она его видела в зеркале.

Следующей весной игратяне открыли для себя новый вид спорта. Возможно, это было неизбежно, как одна из злокачественных опухолей, выросших из глубоко посеянных семян мести Брандина.

Дианора помнила, что стояла у окна наверху в тот день, когда это началось. Она смотрела, как брат и ученик — который уже перестал быть учеником, разумеется, — шагают через залитую ранним утренним солнцем площадь, направляясь к месту работы. Над головой плыли белые облака, подгоняемые ветром. Небольшая компания солдат появилась с противоположной стороны и окружила мальчиков. Ее окно было открыто, чтобы проветрить комнату и впустить свежий бриз, и она все слышала.

— Помогите нам! — проблеял один из солдат с кривой усмешкой, которую она могла разглядеть из окна. — Мы заблудились, — простонал он, а остальные быстро окружили мальчиков. Товарищи встретили его слова насмешливым хохотом. Один из них толкнул другого локтем.

— Где мы находимся? — умоляющим тоном спросил солдат.

Осторожно опустив глаза, ее брат назвал площадь и ведущие от нее улицы.

— Что толку! — пожаловался солдат. — На что мне названия улиц? Я даже не знаю, как называется этот проклятый городишко, в который я попал! — раздался смех, и Дианора вздрогнула, услышав его.

— Нижний Корте, — быстро пробормотал ученик, так как брат молчал. Но они заметили это молчание.

— Какой город? Ты мне скажи, — более резко произнес солдат и толкнул брата в плечо.

— Я вам только что сказал, Нижний Корте, — громко вмешался ученик. Один из солдат ударил его в висок. Мальчик пошатнулся и чуть не упал, но не поднял руку к голове.

Сердце Дианоры громко стучало от страха, она увидела, как брат поднял глаза. Его темные волосы блестели в лучах утреннего солнца. Она подумала, что он собирается ударить солдата, который нанес этот удар. Подумала, что он сейчас погибнет. Дианора стояла у окна, вцепившись руками в подоконник. На площади внизу воцарилось страшное молчание. Солнце светило очень ярко.

— Нижний Корте, — произнес ее брат, словно давясь словами.

С хриплым хохотом солдаты их отпустили.

В то утро отпустили.

Двое мальчишек стали излюбленными жертвами этой компании, которая патрулировала район между Дворцом у Моря и центром города, где стояло три храма. Ни один из храмов Триады не был разрушен, только статуи, стоящие внутри и снаружи. Две из них изваял ее отец. Молодая, соблазнительно грациозная Мориан и огромная, первобытная фигура Эанны, протянувшей вперед руки, чтобы сотворить звезды.

Мальчики начали выходить из дома все раньше, ходили окольными путями, пытаясь избежать встречи с солдатами. Но чаще всего солдаты их находили. К тому времени игратянам стало скучно, и сами попытки мальчиков ускользнуть от них уже служили развлечением.

Дианора обычно становилась у того самого окна наверху, когда они уходили через площадь, словно, наблюдая за происходящим, она участвовала в нем и могла разделить их боль на троих и таким образом облегчить их участь. Солдаты почти всегда настигали их, когда они подходили к площади. Она наблюдала и в тот день, когда их игра приняла скверный оборот.

На этот раз была середина дня. Всего полдня работы, из-за праздника Триады, который завершал весенние дни Поста. Игратяне, как и барбадиоры на востоке, тщательно избегали вмешиваться в дела Триады и ее жрецов. После обеда мальчики вышли из дома на работу.

Солдаты окружили их на середине площади. Казалось, им никогда не надоедало это развлечение. Но в тот день, едва их лидер успел начать знакомые причитания насчет того, что он заблудился, на площади появилась компания из четырех купцов, поднявшихся в гору из гавани, и одного из солдат посетило вдохновение, рожденное чистой злобой.

— Стой! — хрипло рявкнул он. Купцы резко остановились. В Нижнем Корте подчинялись приказам игратян, в какой бы форме они ни отдавались.

— Подойдите сюда, — прибавил солдат. Его товарищи посторонились, и купцы оказались напротив мальчиков. Дианору охватило в тот момент дурное предчувствие, словно холодный палец прошелся по спине.

Четверо торговцев доложили, что они из Азоли. Это было видно по их одежде.

— Хорошо, — сказал солдат. — Я знаю, какие вы там все жадные. Теперь слушайте меня. Эти отродья сейчас назовут вам свой город и свою провинцию. Если вы сможете повторить мне то, что они скажут, даю слово и клянусь именем Брандина, короля Играта, я дам первому же, кто сумеет это сделать, двадцать золотых игратов.

Это было целое состояние. Даже со своего места, высоко над площадью и спрятавшись за окном, Дианора видела реакцию торговцев из Азоли. Это было до того, как она закрыла глаза. Она знала, что сейчас произойдет и как это будет больно. Ей так сильно захотелось, чтобы ее отец сейчас оказался жив, что она чуть не заплакала. Но там внизу стоял ее брат, среди солдат, которые их ненавидели. Она заставила себя проглотить слезы и открыть глаза. И стала смотреть.

— Ты, — обратился солдат к ученику — они всегда начинали с него, — твоя провинция когда-то называлась иначе. Скажи им, как.

Она увидела, как мальчик — его звали Наддо — побледнел от страха, или гнева, или от того и другого. Четверо купцов, не замечая этого, наклонились вперед, выжидательно глядя на него. Дианора увидела, как Наддо бросил на ее брата взгляд, словно искал совета или просил прощения.

Солдат перехватил этот взгляд.

— Прекрати! — рявкнул он. Потом вытащил меч. — Если хочешь жить, назови имя.

Наддо очень ясно произнес:

— Тигана.

И, разумеется, никто из купцов не мог повторить это слово. Ни за двадцать золотых игратов, ни за сумму, в двадцать раз большую. Дианора различала в их глазах разочарование, обманутую жадность и страх, который всегда возникал, при столкновении с магией.