Бесценная - Кей Мэнделин. Страница 32

— К чему? Чтобы вы принялись мстить?

Либерти не имела понятия, как близко Эллиот подошел к той опасной черте, отделявшей его от слепой ярости при мысли, какие страдания выпали на ее долю за последние десять лет. Она не только несла на себе печать презрения в кругу знакомых Ховарда, но, как ему теперь стало понятно, прислуга в Хаксли-Хаусе тоже смотрела на нее косо, не жалуя почтением. Женщине, которая, как все были уверены, состояла в любовницах у хозяина дома, не было места среди горничных и лакеев. Дэрвуд представил, как Либерти, всеми презираемая, сидит у холодного камина в своей тесной комнатушке, где единственные ее наперсницы — книги. Эти мысли привели его в ярость, которую ему стоило немалых сил унять, не дать выплеснуться наружу.

— Что-то вроде того, — произнес он наконец.

— Я ведь, кажется, не просила вас становиться демоном мести.

— Вы стали моей женой, Либерти. Следовательно, это дает мне известные права.

Либерти закатила глаза к небу:

— В который раз замечаю, вы до сих пор живете в средневековье. Сейчас не двенадцатый век. Уверяю вас, я отнюдь не жду, что вы облачитесь в доспехи и немедленно броситесь защищать мою честь.

— А Ховард это делал?

— В некотором роде.

— Сколько вам было тогда?

— Шестнадцать. Я работала белошвейкой и была страшно бедна. Боюсь, вскоре вы сами убедитесь, что я отнюдь не блещу женскими талантами. Не умею готовить, не умею играть на фортепьяно и даже букеты не умею составлять.

Дэрвуд легким движением провел пальцем по ее обнаженному животу.

— Зато умеете точно рассчитать прибыль по капиталовложениям. Вам также ничего не стоит вычислить сложный процент. Подобные умения у женщины я всегда находил чертовски привлекательными.

При этих словах Либерти разразилась заливистым смехом, что привело Дэрвуда в неописуемый восторг.

— Эллиот, вы неисправимы.

— Я вам уже говорил, что мы найдем полное взаимопонимание. По крайней мере, смею надеяться, на всю жизнь останемся друзьями.

— Я тоже на это надеюсь.

. — Кстати, скажите мне, значит, вы работали белошвейкой?

— Верно. Я осиротела, еще будучи ребенком. Поэтому воспитание получила в приюте Невинных младенцев, что в Уэст-Энде. Там меня и обучали искусству шитья.

— То есть вместо того, чтобы развивать ваш ум и память, вас учили делать стежки?

— На тот случай, если это ускользнуло от вашего внимания, напоминаю, что у молодых женщин возможность выбирать работу себе по душе не столь велика. Моя удивительная память скорее мешала мне. Как правило, работодатели предпочитают, чтобы у прислуги была короткая память — слугам незачем долго помнить то, чему они стали свидетелями.

— Однако вы знали, что память у вас на редкость цепкая?

— Разумеется. Иначе как, по-вашему, я научилась читать и писать? Мне было достаточно один раз взглянуть в книгу, как я торбас усваивала все, что в ней написано. Кстати, и с Ховардом я познакомилась потому, что он забыл номер газеты. Я как раз отправляла последний заказ за день, когда случайно ее обнаружила. Там было объявление об аукционе, и в перечне выставляемых на торги предметов значилась инкрустированная драгоценными камнями пудреница.

— И вам захотелось пудреницу? — изумился Дэрвуд.

— Мне захотелось взглянуть на нее. У меня остались смутные воспоминания о матери и совершенно никаких — об отце. Но одно мне запомнилось как наяву: я сижу на коленях у матери, а она пудрится из украшенной сияющими камнями пудреницы. Должно быть, я была тогда очень мала, года два-три. Сама не знаю, почему картина эта так врезалась мне в память, но я, как сейчас, помню, что, пока она пудрилась, я наблюдала за матерью в зеркало.

Дэрвуд на мгновение задумался.

— И в особенности вам запомнилась ее пудреница?

— Вы правы.

— А комната запомнилась?

— Нет. Только пудреница.

— Хм!

— Скажите, что означает задумчивое выражение ваших глаз? Должна ли я понимать, что вы сделали какое-то открытие?

— Нет, скорее никакого, — ответил Дэрвуд. — Просто мы чаще запоминаем то, что, скажем так, находится не на своем месте, что-то странное или непривычное. Учитывая вашу удивительную память, я бы предположил, что интерьер комнаты был вам хорошо знаком. Но поскольку это не так, — он пожал плечами, — кто знает, что все это может значить? Вы тогда были совсем ребенком.

— Верно.

Дэрвуд поспешил перевести их разговор в первоначальное русло. Ему потребовалось чуть больше времени на раздумья, потому что в голове у него зародилась одна идея.

— Если правильно понял, вы познакомились с Ховардом Ренделлом из-за аукциона?

— Верно. Я знала, что в зал меня наверняка не пропустят, однако не смогла устоять перед соблазном проскользнуть внутрь. Помещение, где проходили торги, я отыскала еще накануне вечером и осталась ждать на улице, пока не подвернется удобного случая.

— И так вы встретили Ховарда?

— И так я встретила Ховарда, — негромко повторила Либерти. — Когда он выходил из кареты, то случайно выронил часы. Они докатились до моих ног. Я подняла их и протянула ему. И по какой-то причине, которая мне остается до сих пор непонятной, он спросил меня, зачем мне понадобилось прятаться в темноте.

— И вы рассказали ему о пудренице?

— Угадали. Он, кстати, заинтересовался моим рассказом. Мне же до этого не доводилось беседовать с людьми такого ранга. Разве что на обыденные темы. Я не смогла удержаться перед искушением вступить с ним в разговор.

— Представляю, какое впечатление произвело на молодую девушку внимание такого человека, как Ховард!

— Я сказала ему, что хотела бы одним глазком взглянуть на пудреницу. Что рассчитываю всего на несколько секунд попасть внутрь, чтобы убедиться, что это действительно та вещь, которая врезалась мне в память.

— И что же он сделал?

— Велел подождать в карете, пока обо всем договорится, после чего исчез внутри. Его не было около получаса. За это время я уже несколько раз подумывала, не лучше ли унести ноги. Я уже была в том возрасте, когда разум подсказывает, что юной девице следует опасаться таких мужчин, как Ховард. Однако желание взглянуть на пудреницу оказалось сильнее. Когда он наконец вернулся, оказалось, что он приобрел ее для меня.

Дэрвуд прищурился:

— Разве вам никто не говорил, что, принимая такой подарок, вы обрекаете себя на скорую расплату?

— Разумеется. И я бы ни за что не приняла от него этот дар, если бы не узнала драгоценную вещицу. Даже если эта пудреница и не принадлежала моей матери, она была точно такая же. Моя память не могла меня подвести.

— И вы об этом сказали Ховарду?

— Угадали. Я объяснила ему свойства моей памяти, точно так же как рассказала это вам. И тогда он не задумываясь предложил мне место компаньонки Миллисент Ренделл. Миллисент тогда как раз переехала в нему, после того как скончался ее муж, родной брат Ховарда.

— А вас не смутило приглашение переехать в его дом?

— Для меня любое предложение было лучше того прозябания, на которое я тогда была обречена. Кроме того, мне казалось, что, в случае чего, смогу постоять за себя. Однако, как выяснилось, в этом не было необходимости. Ховард не выказывал ни малейших намерений вступить со мной в неподобающие отношения. С его разрешения я занялась самообразованием, читая книги в его библиотеке. А с его делами я ознакомилась, помогая ему вести деловую корреспонденцию. Сначала я для него писала то одно письмо, то другое. Затем он поручил мне проверять инвентарные книги. Так постепенно я вошла в курс всех его деловых начинаний.

— И тогда он всюду стал брать вас с собой?

— Да. Мы проводили вместе большую часть времени, — ответила Либерти, потупив взор. — Общество сделало из этого свои выводы.

— Ну, это в привычках общества! — воскликнул Дэрвуд, протягивая к ней руку. В его ладони ее рука казалась такой маленькой и беззащитной. — Мне трудно даже представить, как больно вам было. Но, боюсь, вам трудно представить, как я вам сочувствую.