Своя игра. Тетралогия (СИ) - Соколов Юрий Юрьевич. Страница 131

– Так то управляющий! Самого Генриха! Он у себя в замке сколько крестьян видит? Для него, извини, и я деревенщина. А у стражников на воротах глаз наметанный. У тебя взгляд слишком смелый и прямой для простолюдина. Осанка воина. И руки – на руки свои глянь. Это не руки сельского жителя! Кинжал слишком хорош и дорог. И под каким предлогом ты собираешься в деревнях закупаться? Крестьянин покупает овощи у крестьян?.. Лучше тебе прикинуться горцем с юго‑востока. Они у нас нередко селятся. Которые на воинской службе себя не показали, частенько опускаются, много пьют и занимаются как раз мелкой торговлей.

– Ну, давай попробуем горца.

Леви кликнул слугу, и тот приволок требуемое: лохматую шапку, похожую на папаху, и пузырек жидкости темного цвета. А больше ничего.

– Смажь средством лицо и руки, – предложил Леви. – И переодевайся опять в свое. Горцы лапти не носят, только сапоги. Штаны и рубахи любят добротные. Плащ у тебя подходящий… А я тебе соответствующую личину сделаю.

Я выполнил. Слуга принес зеркало. Я посмотрелся – красота! Из мутноватого стекла на меня глядел смуглый носатый субъект среднего возраста, похожий на грузина с рынка из старой советской комедии. Только кепки блином не хватает. Надел папаху – сходство стало не так заметно, зато вид я приобрел совершенно алкашный. И еще мне захотелось заорать: «Аллах акбар!».

– Вот так лучше! – довольно сказал Леви. – Привяжется кто с расспросами – скажи, что как раз при «Веселой бочке» и живешь. Телега готова: овощей я приказал накидать сразу. Незачем тебе по деревням ездить даже и с моей личиной. Старосты знаешь какие въедливые попадаются? Вызовешь подозрение – в момент донесут… И Мыка с собой возьми. Он за лошадью присмотрит, если тебе потребуется отлучаться. Винца прихлебывай почаще, чтоб запах изо рта шел.

Глава 16

Я поблагодарил хозяина, посыпался порошком из шкуры лешего и вышел наружу. У черного хода стояла старая обшарпанная повозка со снятым верхом. На ней громоздились затянутые грязными тряпками корзины. На передке притулился к борту пузатый кувшин с вином; рядом валялась большая глиняная кружка. На задке сидел болтая босыми ногами давешний немой пацан. У впряженной в повозку пегой лошади был подбит один глаз, и казалось, что животное задорно подмигивает. Не захотевшая остаться с Люцифером Весточка гордо восседала на хомуте. Я плюхнулся на водительское место, подстелив себе под пятую точку пук соломы, и взял вожжи. Лошадь покосилась на меня, весело заржала и бодро зашагала к воротам, хромая на левую заднюю ногу. Усталый гризли при виде нас ухмыльнулся в бороду и сказал: «Ого!». Я представил картину маслом, как ее видел он, плеснул в кружку из кувшина, заломил папаху и от избытка чувств затянул: «Из‑за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные, острогрудые челны».

Обогнув ограду харчевни, наше транспортное средство влилось в ручеек повозок, движущихся по направлению к Каритеку. Постепенно он становился все более полноводным. Мы многих обгоняли – пегая оказалась довольно ходкой скотиной. Время от времени она оглядывалась на меня, точно спрашивая: «Хорошо иду?» – и махала хвостом, отгоняя мух. Подпрыгивали на камнях колеса. Немилосердно скрипел расхлябанный кузов. Побулькивало в кувшине.

На меня мало кто обращал внимание – видимо, подвыпивший торговец с гор действительно был для местных привычным явлением. Лишь отдельные ксенофобы бурчали себе под нос фразы типа: «Понаехали!», и смотрели косо. Причем, судя по их виду, большей частью они сами были понаехавшими в Оргойское королевство откуда‑то еще, только двадцать, тридцать или сорок лет назад.

Несмотря на почти всеобщее равнодушие, я чувствовал себя неуютно, и по мере приближения к Каритеку нервничал все больше. План проникновения в город, который казался до крайности дерзким и опасным, но осуществимым, когда я его разрабатывал, теперь представлялся безумным и самоубийственным. Мне больше не удавалось себя уверить, что столица герцогства сейчас едва ли не самое безопасное место, поскольку охотиться на меня будут где угодно, но только не там, а маги на воротах прощупывают отнюдь не всех подряд – на это никакой маны не хватило бы. Конечно, они проверяют только подозрительных, а я уже убедился, что никому не внушаю подозрений. Однако инстинкт самосохранения не слушал доводов разума, стращал как только мог, и под его нажимом еле удавалось удержать себя от того, чтобы немедленно повернуть лошадь и возвратиться в «Веселую бочку». Рядом не было Люцифера, который мог бы меня подбодрить. Я все чаще наливал себе вина – уже не для показухи, и к моменту появления на горизонте городских стен изрядно назюзюкался.

Да и хрен с ним! Помирать так с музыкой. Не хочу безвылазно сидеть в Гинкмаре, боясь высунуться в обитаемые места. Сейчас мне надо в Каритек – значит, побываю там, пусть даже поездка станет роковой. Оказавшись в Версуме, я обрел вечную жизнь. Не райскую, – но она действительно будет продолжаться бесконечно долго. И не глупо ли принимать в расчет какие‑то временные неприятности, которые могут со мной приключиться?

А могут, кстати, и не приключиться. Кто сказал, что меня гарантированно схватят на воротах при въезде в город? Или уже в нем? Или на выезде?

Инстинкт сказал? Пусть он заткнется. Прекрасно помню, как он ошибался. Это случалось миллион раз.

Я опять плеснул из кувшина в кружку. А хорошее вино у Леви! Помогает в минуту жизни трудную. Щас спою! Что там у нас дальше‑то с челнами? «На пере‑е‑еднем Стенька Ра‑а‑азин…»

Мык на задке беззаботно хрустел взятым из ближайшей корзины огурцом. Законно взятым. Уговор у нас такой: скромная плата плюс харчи.

Пегая игогокнула: «Хорошо иду?»

Отлично, старушка! Да ты лучшая лошадь после Люцифера!

Стражники на Малых торговых воротах не уделили мне и единого взгляда. Дежурный маг, правда, посмотрел. Брезгливо поморщился и отвернулся. Я мысленно показал ему язык.

Аллах акбар? Воистину акбар! Он всегда помогает верующим в него. И даже неверующим!

За воротами вероятность опознания резко упала. Поток повозок с тракта стал растекаться по городу тонкими струйками, распадаясь на отдельные капельки. Я поехал прямо, добрался почти до Храма Всех Святых и остановил лошадь напротив Колдовского переулка. Отсюда открывался отличный вид на дом тетушки Молли, включая входную дверь. Я бы с удовольствием встал и в переулке, но не заметил там торговцев. А вот выше и ниже по улице они уже заняли удобные места, и продолжали занимать. В том числе с товарами вроде моих. Здесь точно выделяться не буду.

Мык быстренько выпряг пегую и положил перед ней заслуженную охапку сена. Я тем временем снял тряпки с корзин и организовал на телеге прилавок. Подходи, налетай, подешевело!.. Но несмотря на поздний уже час покупателей пока не предвиделось. Народ в честь Дня беззаботности дрых допоздна, и выползать наружу начнет нескоро.

Ноэль и Жюстина, конечно, тоже еще спали. И, что хуже всего, могли за весь день вовсе не выйти. Но это не беда: не появятся в приемлемые сроки, я найду способ проникнуть к ним – если не сам, так Мыка пошлю. Торговцы, которым не удавалось распродаться на улицах и площадях, нередко ходили по домам или нанимали пацанов вроде моего. Буду вести осаду, сколько терпения хватит, а потом начну штурм. Наверно, после обеда. Сейчас нельзя: Молли завернет, не позволит будить жильцов. Она сама только встала – вон, ставни в лавке открывает. Жаль, окон Ноэля мне не видно: не подать знака, когда зашевелится. А на окно Жюстины бесполезно смотреть. Она ставнями управляет дистанционно, если вообще о них вспоминает.

Улица понемногу оживлялась. В переулке по‑прежнему было мертво. Приготовившись к долгому ожиданию, я не сразу поверил глазам, когда дверь дома Молли отворилась и в проеме показалась Жюстина. Она сощурилась на солнце, посмотрела вправо и влево и выбрала направление налево. То есть ко мне. И чего мучилась с выбором, спрашивается? Только сюда и можно идти: Колдовской переулок заканчивается тупиком, питейных заведений в той стороне нет. А ты ведь за выпивкой, родная? Что, некого послать?