Своя игра. Тетралогия (СИ) - Соколов Юрий Юрьевич. Страница 65

Собственное остроумие так подняло Эрму настроение, что он даже позабыл обижаться на Свэна.

– Пойдет, командир? – с шутовским задором спросил он. – Все правильно сделал? Уверен, гаденыш справится! Извернется и пожрет. И водицы испить сможет. Он талантливый!

– Пойдет, пойдет! – смягчился Свэн, выпуская пар. Видно, воображаемая картина, как я пытаюсь добраться до еды и воды, его развеселила. – А теперь спать, парни! И не беспокойтесь ни о чем. Если дезертир решится натравить на нас своего маунта, я сумею с ним совладать.

«Надеюсь, Люцифер услышал это, – подумал я. – И не станет нападать на Свэна, когда тот останется бодрствовать один. Ведь управляющий не врет. Действительно с лучшим боевым конем справится. А Люц пока не лучший – не в обиду ему будь сказано».

– Я услышал,  – сказал Люцифер. Общение с помощью мыслесвязи приводило к тому, что зачастую конь знал, о чем я думаю, даже когда я не обращался к нему напрямую. – И я трезво оцениваю свои возможности, поверь. Но пойми: я не хочу жить без тебя. Я не смогу бесконечно смотреть, как тебя мучают, или знать об этом. Завтра Свэн передаст тебя Грюнбергу, а тот отвезет в свой замок. После этого я уже не сумею причинить нашим врагам серьезного ущерба. Из замка в Каритек тебя вывезут под усиленной охраной из лучших бойцов. Нападу на них – погибну без всякой пользы. А я нападу, потому что когда ты окажешься в Каритеке, я даже не смогу быть поблизости. Мне не проникнуть в город.

– А здесь ты погибнешь с какой пользой?  – попытался урезонить я упрямца, отчего‑то не желающего существовать отдельно от меня. Нашел сокровище, тоже мне! Я кто угодно, только не сокровище… И тут у меня возник интересный вопрос, который я и не замедлил задать: – Слушай, а если мы одновременно погибнем в бою, то попадем в Мир Теней вместе?

– Да. Или нам будет легко найти друг друга.

– Тогда делаем вот что. Тут рядом со мной из земли выпирает корень дерева. Я мог бы попробовать перетереть о него веревки. Бежать у меня не получится, но после Свэна на часы встанут Вуд и Эрм. Они оба тебя боятся, и если ты их атакуешь, в первые секунды растеряются. Я воспользуюсь суматохой и добуду оружие. Тем временем проснутся остальные и нас убьют. Однако мы погибнем сражаясь и отправимся на тот свет неразлучными. Как тебе такой вариант?

– Подходит!  – воодушевился Люцифер. – Не хотел тебя расстраивать, но раз ты сам сказал… Ты прав: побег для тебя, скорее всего, невозможен. И лучше пасть со славой, чем…

– «Не хотел тебя расстраивать!»  – передразнил я его. – Я что тебе – двенадцатилетняя девочка, начитавшаяся рыцарских романов с хэппи‑эндами в конце каждой главы?.. Короче, готовимся. В смысле – я готовлюсь. Ты уже готов, как понимаю.

Хорошая штука – мыслесвязь. Во‑первых, дает возможность общаться скрытно и на расстоянии. Во‑вторых, вслух я сейчас и двух слов не произнес бы. Язык распух, губы слиплись, во рту и в глотке обстановка как в пересохшей канализации. Перво‑наперво надо попить. Потом подумать, как это я буду перетирать веревки под бдительным взором Свэна. Корень за мисками с водой и едой – откачусь к нему, когда попью, это не проблема и подозрений не вызовет. Но дальше?.. Костер еле горит, и подбрасывать в него дрова слишком часто Свэн не будет. Но вдруг у него ночное зрение хотя бы как у меня? Вдруг лучше?

Ладно, гадать не буду. Попью и займусь веревками. Так осторожно и скрытно, как только смогу. А там посмотрим.

Воины завалились на лежанки, управляющий остался на страже. Извиваясь червяком, я сантиметр за сантиметром подполз к мискам. Пить придется именно рекомендованным Эрмом способом: мордой в корытце. И при этом аккуратно, чтоб миску не перевернуть. Конечно, Свэн мне от жажды умереть не даст – нальет еще, если расплескаю. Но кто знает, как скоро он это сделает.

Сперва я смочил губы и разлепил их. Набрал чуть‑чуть воды в рот, погонял ее там и сглотнул. Повторил процедуру. Пересохшая канализация понемногу оживала, превращаясь в функционирующую. Каждый глоток еще на пути к пищеводу наполнялся нестерпимой горечью. Начавшая выделяться слюна обладала густотой клея и была едкой, как соляная кислота. Она превращала воду в густую отвратительную слизь, которую хотелось выплюнуть. Однако полоскание рта для меня при наличных запасах живительной влаги – недоступная роскошь.

Ополовинив миску, я откатился к корню, заодно оказавшись рядом со сброшенной с меня Эрмом эгидой. Периодически буду делать вид, что хочу натянуть ее как‑нибудь на себя: это оправдает мои упражнения с веревками, буде управляющий что‑то заметит. Действовать нужно аккуратно, чтобы кору с корня не сорвать. Иначе он станет скользким, и об него уже и нитку не перетрешь. Только бы Свэн не проявил великодушие и не накинул на меня эгиду сам! Тогда не будет повода шевелиться… Хотя разве это беда? Я опять захочу пить, и сброшу шкуру перед тем, как подкатиться к миске. Если Свэн окажется добр повторно, я захочу есть, и его труды опять пойдут насмарку.

Нет, повод шевелиться я найду! И с каждым часом будут слабеть путы.

Однако Свэна не потянуло на сочувствие ко мне и однажды. Он поглядел на мою возню возле эгиды, усмехнулся, отвел взгляд и стал смотреть в сторону.

Я знал, сколько времени у меня в запасе, но не знал, насколько прочны веревки. Треть ночи – не так мало, если они плохи, и очень мало, если хороши. И освободить руки – только половина дела. Как потом развязать ноги, чтоб Свэн ничего не заметил? Не сядешь же и не станешь развязывать. И еще управляющий мог проверить целостность пут прежде чем передавать смену Вуду и Эрму.

Почти неслышный шум трения пеньковых волокон о корень полностью заглушали звуки ночного леса. Дул легкий ветерок, от которого шелестела листва деревьев, шуршали в траве мелкие зверьки. В самом лагере потрескивали головни в костре, сопели и покряхтывали спящие бойцы, переступали с ноги на ногу и всхрапывали лошади.

Измордовали меня так крепко, что каждые полминуты приходилось прерываться и отдыхать. Во время вынужденных перекуров я наблюдал за Свэном с удвоенным вниманием: не только для того, чтоб отслеживать, не наблюдает ли он за мной, но и с внезапно пробудившимся интересом. Управляющий вел себя как‑то странно. Вроде бы так, как и положено добросовестному часовому – и в то же время не так. Он часто вставал, обходил лагерь, прислушивался – и опять садился, уставившись в одну точку по правую руку от меня. Отнюдь не пустым взором задумавшегося о всяком‑разном человека! Брови то и дело сходились на переносице, руки сжимались в кулаки, в глазах отражалась напряженная работа мысли. Куда это он там смотрит?

Наконец я не выдержал и спросил Люцифера:

– На что пялится этот тип? Тебе видно?

– Сейчас скажу, только сменю позицию,  – ответил конь. – Та‑а‑ак… Кажется, он глядит на твои вещи. Они как раз лежат в том месте.

И среди них денежная сумка Грюнберга, осенило меня. Именно о ней и думает Свэн.

Завтра он передаст меня и казну виконту. Награды не получит ни за то, ни за другое, раз в опале. А когда Пенелопа родит, ему и вовсе крышка. Пока Грюнберг медлит – все еще надеется, что ребенок окажется похож на него. Однако из слов Эрма и поведения воинов следовало что его надежды не оправдаются. Очевидно, они знали что‑то, чего не знал виконт. Так часто случается – о многих делах рабы, слуги и низшие чины осведомлены гораздо лучше господ.

И вот сейчас Свэн здесь, вдали от виконта. В сумке много денег. Кроме нее в лагере полно добра, которое можно легко продать. А дальше – свобода, безопасность от гнева Грюнберга и приличных размеров состояние на безбедную жизнь. Правда, без Пенелопы, но баб везде полно.

От свободы, безопасности и состояния управляющего отделяет самая малость – четверо спящих солдат и я. Меня можно не считать, а эти четверо, которые давно ни во что не ставят командира… После их смерти добра на продажу станет еще больше.