Domnei - Кейбелл Джеймс Брэнч. Страница 23

– О Мелицента, – громко воскликнул Перион, – я достиг своей цели. Подойди же ко мне!

Она тут же повиновалась, так как ее единственная радость – угождать Периону. Спускаясь по лестнице, она думала о том, как похожи эти темные ступени на те временные невзгоды, которые она преодолела, служа Периону.

Он стоял совершенно неподвижно, обливаясь потом: схватка была ужасна. Она подошла к нему, обойдя убитых. Его после такой кровопролитной битвы слегка трясло. Вокруг воины Периона подбирали раненых.

Факелы отбрасывали во все стороны дрожащие, колеблющиеся тени.

Мелицента и Перион смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

Думаю, что в первое мгновение Перион был разочарован. Он надеялся встретить девушку, которую когда-то оставил на Фоморской Отмели.

Увидел же он женщину, все еще прекрасную, но женщину, которая была ему незнакома. Так закончились поиски Мелиценты. Их любовь попрала Время и Судьбу. И тогда Время и Судьба решили отомстить: это была не та девушка, которую любил Перион в далеком Пуактесме; эта была не та девушка, за которую он сражался еще десять минут назад. А Перион – как он впервые понял – был уже не тем Перионом, которого просила вернуться к ней та девушка. Легче было представить Периона, который любил Мелюзину…

Затем Перион понял, что, возможно, любовь – сила слишком величественная, чтобы ее обсуждали мелкие люди, которыми она правит. Он посчитал, что это мнение разумно. Не могу сказать, какую такую тайну разгадал Перион. Многие наблюдали восход солнца и удивлялись необыкновенному сочетанию красок. Но безмятежность, благоговение и очищение, связанные с этим ежедневным чудом, огромная самоуверенность, которая каким-то образом излучается, так что созерцающий одновременно и бессилен, и влюблен, не являются всецело делом небесных оттенков. Так случилось и с Перионом. Он познал нечто, что не мог объяснить. Он познал такую радость и такой ужас, которые невозможно выразить. Резко поднялся занавес. И знакомый мир, который был известен Периону, оказался вдруг всего лишь нарисованным на этом занавесе.

И, пораженный, он впервые увидел Мелиценту…

Думаю, он увидел на ее лице образовавшиеся морщины, но он знал, что для него эта одинокая женщина стала этой ночью королевой, которую шумно приветствовал ее народ. Думаю, он скорее обожал, чем любил, как любой мужчина, столкнувшийся с божественным и изумительным безрассудством женского выбора. И однако, я думаю, Перион вспомнил Айрара де Ментора, который когда-то давным-давно сказал о женщинах и их любви так: «Они гораздо мудрее вас, и они всегда заставляют нас становиться лучше благодаря своей непоколебимой вере, что мы лучше, чем есть на самом деле».

Думаю, Перион понял, что юный Айрар де Монтер был прав. Печаль, тайна и красота мира, куда Всевышний – может быть, в насмешку – поместил самодовольного Периона, показались графу де ла Форэ просто невыносимыми. Я думаю, новая, более прекрасная любовь поразила его, как удар меча.

Я думаю, он молчал потому, что словам не было места, Я знаю, что он встал на колени – забыв о победе и сражении – перед этой незнакомкой, которая не была той Мелицентой, которую он искал долгие годы, и все его мысли о потерянной юной Мелиценте исчезли, как туман на восходе солнца.

Я думаю, что это был высший час ее торжества.

(На этом повествование обрывается.)

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вот так, довольно-таки внезапно, обрывается история любви Периона и Мелиценты. Единственная известная нам рукопись кончается так же неожиданно, как и началась, и напоминает отрывок музыкального произведения. Таким образом, возникает догадка, что существовал какой-то более значительный текст. Но поскольку о последующих приключениях возлюбленных можно говорить, так сказать, лишь с точки зрения свободного теоретизирования, то кажется более полезным здесь коротко остановиться на сохранившихся фрагментах «Романа о Лузиньяне», поскольку история Мелиценты и Периона, представленная в этой книге, не более чем перевод на английский, с некоторыми незначительными добавлениями, рукописи, опубликованной впервые в 1546 году.

Поль Вервиль в своей монографии о Никола де Кана считает возможным, что «Роман о Лузиньяне» был напечатан в Брюгге издателем Коларом Мансионом примерно в то же самое время, когда Мансион опубликовал «Десяток королев». Но, пока не будет обнаружен экземпляр этой книги, для нас единственным доказательством того, что роман имеет продолжение, является лишь фрагментарная рукопись № 503 в Оллонбианской библиотеке.

Поль Вервиль. Заметки о жизни Никола де Кана.

Руан, 1911, с. 112.

Среди бесчисленного множества рукописей в Британском музее, возможно, нет ни одной, которая дала бы хоть какой-то намек для дальнейшего расследования. В целом «Роман о Лузиньяне», если доверять внешнему виду, является досужим и претенциозным пересказом легенды о Мелюзине; но в сохранившейся рукописи Мелюзина фигурирует весьма незначительно. У нас имеются только последние главы того, что является первой половиной или, вероятно, первой третью законченного повествования. Рукопись о приключениях Мелюзины фантастическим образом обрывается на эпизоде, происшедшем намного раньше того времени, с которого начинают рассказ хорошо известные версии Жана д'Арраса и Тюринга фон Рингольтингена. Поскольку легенда о Мелюзине, как обычно принято, начинается с усыновления графом Эммериком самого младшего сына Мелиценты Раймондина де ла Форэ и внезапной смерти графа от рук собственного племянника.

Но посредством нескольких элизий эпизодическая история о Мелиценте и любивших ее мужчинах была вырвана из основного повествования. Этот обрывок можно резонно считать завершенным произведением, несмотря на его внезапное начало, так как, хотя нам и не рассказывается ничего определенного о более ранних взаимоотношениях Периона и Мелюзины, они вряд ли так уж важны. Размышления о запутанности хронологии повествования и любопытной обработке легенды об Агасфере, в которых Никола разительно отличается от своих предшественников Матфея Парижского и Филиппа Мускеского, а также о вероятном ходе дальнейших событий полезно отнести на счет великолепной изобретательности Вервиля.

В любом случае почти не остается сомнений, что полный роман охватывает жизнь трех поколений, повествуя о том, как сын Периона Раймондин женился на Мелюзине и стал основателем дома Лузиньянов и как этот дом с трудом избежал разрушения внуком Периона Жофри Большезубым.

Одна черта этого произведения требует особого комментария. События в истории о Мелиценте вращаются вокруг «domnei» – рыцарской любви, «Frowendienst» миннезингеров или, как мы неуклюже перевели слово, не имеющее точных эквивалентов, «женопочитания». Вот почему роман о Мелиценте, ценой потери вразумительности, назван «Domnei».

На самом деле, в современных языках не существует слова или словосочетания, которое могло бы определить или хотя бы обозначить тот особый рыцарский подход к жизни. И дело не в том, что вся жизнь рыцаря была пронизана любовью, а в том, что «domnei» – это не столько предпочитание какой-то одной женщины, сколько своего рода философия.

«Совокупность мнений и идей, привязанностей и привычек, – пишет Шарль-Клод Фориель», – которая побуждала рыцаря посвятить себя служению прекрасной даме и с помощью которой он стремился доказать свою любовь к ней и заслужить ответное чувство, выражалась одним словом «domnei».

И это, конечно, справедливо. Однако необходимо добавить, что «domnei» – это не только сочетание привычек, привязанностей и мнений; это также болезнь и религия, которые совершенно непередаваемым образом переплетались между собой.