Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович. Страница 55
В начале 1915 года кабаре “Альпийская роза” на Дмитровке считалось излюбленным местом сборища московской богемы. Здесь можно было встретить многих – купцов, военных, студентов, наезжих провинциалов, чиновный люд, артистов, золотую молодежь.
Зрительный зал редко пустовал. Выступления Икара, Мильтона и Араго привлекали многих. Немало шума поднималось и вокруг весьма откровенных балетных постановок в кабаре.
А одно имя царило над всеми, только что названными, и если даже оно было одно только в театре, все равно зал был бы переполнен и дрожал бы от взрывов аплодисментов. Имя это было… Вертинский. Григорий Владимирович Молдавцев, антрепренер и владелец кабаре “Альпийская роза” на Дмитровке, природным чутьем настоящего театрала сразу же оценил по достоинству представшую перед ним однажды вечером высокую худую фигуру Антоши Бледного.
Молдавцев умел разбираться и знал настроение и вкусы тогдашней московской, а значит, и вообще российской публики.
Одним внешним видом Антоша уже был для Молдавцева находкой, но это был лишь примитив и его надо было еще отшлифовать, обработать и тогда выпустить на сцену.
Через несколько недель такой образ был создан, отшлифован и еще через месяц уже гремел на всю Москву.
Когда в один из субботних вечеров в промежутке между выступлениями Икара и Мильтона на сцену, задрапированную черными и темноватыми материями и погруженную в полумрак разноцветного освещения, медленно и как бы воздушно выплыла бесшумная анонсированная фигура паяца в желтом с бахромой шутовском колпаке и пышном жабо, переполненный зал пытливо смолк. Странно было, признаться, видеть угловатый грим лица страдальца с ласковой и нежной грустью в мимике и телодвижениях – в смешном шутовском наряде и колпаке.
И еще более странным показалось публике, что этот паяц вместо обычных трафаретных веселых фраз и шуток заговорил вдруг о тоске, о чем-то несбыточном.
В образе печального Пьеро
Новый жанр затронул наболевшую чувствительность человеческих сердец и едко разбередил в душе тоску о нежности, ласке и любви, придавленную господствовавшими тогда криками о войне и смерти, о могилах, о сиротах.
Психологически момент для выступлений Антоши был подобран более чем своевременно, и удачностью этого момента отчасти и объясняется невиданный еще в столице успех, сопутствовавший дебютам Антоши.
Уже пятое выступление нового кумира прошло как бенефисное. Публика встречала и провожала его овациями. Сцену заполняли цветами и подарками. После каждого выступления театральные служители гуськом по специальным подмосткам заносили на сцену корзины цветов и букеты.
Артисту дарили цветы, портсигары, деньги, кольца. Женщины снимали с себя браслеты и бросали ему на сцену. Мужчины посылали трости с золотыми и серебряными набалдашниками. В корзинах с цветами обнаруживались и сюрпризы в виде живых мопсов, кошечек, попугаев и др.
Артист завоевал в один какой-нибудь месяц поклонение и стал популярнейшим человеком. Песенки его распевались без исключения всеми. Через бесхитростные, задушевные слова и напевы “Лилового Негра”, “Кокаинеточки”, “Трех пажей” и других песенок разочарованного во всем Пьеро вышел на большую сцену новый артист – “Антоша Бледный”, он же – Антон Вертинский»[36].
Как упоминалось, развиться в полной мере популярности маэстро помешала начавшаяся в 1914 году война.
Мужественно пройдя через лишения и испытания в качестве медбрата, поборов кокаиновую зависимость, в 1916 году артист вернулся в Москву и продолжил выступать на эстраде. Его «печальные», столь созвучные эпохе «песенки» были свежи и интересны. Москва переживала бум Вертинского. Теперь Александру Николаевичу не приходилось думать о хлебе насущном: от предложений антрепренеров не было отбоя.
А. Вертинский в годы Первой мировой войны
Не верилось, что буквально год-другой назад он в поисках средств к существованию рассказывал еврейские анекдоты в дрянных театриках и подрабатывал статистом на студии Ханжонкова. Весной 1914 года к молодому актеру обратился скульптор Сергей Меркуров с просьбой выступить моделью для задуманного им памятника Ф. М. Достоевскому. Вертинский ответил согласием. К 1918 году монумент был закончен и установлен на Цветном бульваре, а в 1936-м перенесен на Божедомку (ныне ул. Достоевского). Даже не зная предыстории, в фигуре гениального писателя легко угадывается нечто от грустного клоуна Пьеро. Может, трагический излом рук тому виной? «Отличный был натурщик. Усвоил мой замысел, принял правильную позу.
А как держал свои изумительные пластичные руки!..»[37]
Вертинский позирует скульптору Меркурову…
И вот – результат. Памятник
В октябре 1917-го, в день московского бенефиса артиста, случилась революция.
Подобно многим представителям интеллигенции, Вертинский не принял новых реалий. Прогремела на всю Россию великая песня Александра Вертинского «На смерть юнкеров» и укатилась эхом вслед за мятущейся Белой армией на юг империи…
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Несколько лет музыкант кочевал с концертами по обезумевшей стране, пока в 1920 году не отбыл в Константинополь.
Только в 1943 году ему удастся вернуться в советскую Россию, а до этого он объедет с концертами десятки стран мира, напишет много песен, будет выступать и в шикарных ресторанах, и «в притонах Сан-Франциско». Простора для творчества не было. Приходилось выживать. Александр Николаевич предпринимает неудачную попытку открыть ресторан в Турции.
В Бессарабии «по необоснованному обвинению вследствие интриг некой влиятельной дамы» оказывается в тюрьме, «где покоряет сердца воров блатным «Александровским централом» и «Клавишами». Его сокамерник – «международный аферист» сумел передать крупную денежную сумму для подкупа чиновников и освобождения. Жулик сделал это бескорыстно, из любви к искусству….
Освободившись из заточения, в 1923 году певец отправляется «покорять Европу». Начав с Польши, он с успехом гастролирует по многим странам (Латвия, Германия, Франция) и в итоге оседает в Париже. Творческий и финансовый расцвет приходится именно на парижский период в его судьбе. Помимо мирового признания как артиста он долгое время являлся совладельцем роскошного кабаре на Елисейских Полях.
Алла Баянова оставила блестящую зарисовку о появлении артиста перед публикой «Большого Московского Эрмитажа» в Париже в конце 20-х годов:
«…Когда зал утих, Вертинский начал петь в “Синем и далеком океане”. Все сидели затаив дыхание, онемевшие, очарованные. А когда он эту фразу произносил – “тихо опускаются на дно”, – он обе руки тихо до плеч поднимал, а потом также медленно опускал. Длинные, длинные пальцы, красивые, словно вырисованные Мастером белые руки. И мы, околдованные, видели эти корабли, которые опускались на дно…
…Александр Николаевич обладал каким-то поистине волшебным даром воздействия на людей, у него был сильнейший заряд магнетизма. Люди сидели и слушали, открыв рты. А потом тишина и последние слова – “Где-то возле Огненной Земли…” – и он делает жест своей божественной рукой, показывая куда-то далеко-далеко… Потом рука опускается и падает… Всё. Мертвая тишина… И тишину вдруг как изнутри взорвало: “Браво! Браво!”