Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 32

Сегодня, когда существует достаточное количество авторитарных режимов с рыночной экономикой, подобное сочетание репрессивного аппарата и «законов рынка» не кажется странным, но почти сто лет назад революционный радикализм считался немыслимым без столь же коренных перемен в социальном укладе и экономической жизни. Благодаря контрасту с российскими большевиками, Муссолини, с его «самоограничением», выигрывал в глазах итальянцев.

Тем не менее депутаты и сенаторы двухпалатного итальянского парламента почти сразу ощутили тяжелую руку нового главы кабинета. Муссолини пришел к ним с настроением Кромвеля, разгоняющего «Долгий парламент». Возможно, внешняя бескомпромиссность скрывала некоторые колебания премьера, но в любом случае Муссолини неизбежно должен был использовать единственный имевшийся у него рычаг влияния на парламент – воинственно настроенные легионы чернорубашечников. Так он и поступил.

Вождь фашистов в первом же своем выступлении перед депутатами ясно дал понять, что новое правительство не будет ограничено контролем законодателей. Муссолини прибегнул к своей излюбленный риторике: сперва угрожая, а затем протягивая руку примирения, но уже за «ответные уступки». «Я мог бы воспользоваться победой. Я мог бы превратить это темное и серое здание в солдатский бивуак. Я мог бы разогнать парламент и сформировать чисто фашистское правительство. Тем не менее я составил правительство коалиционное, чтобы призвать на помощь истощенной Италии всех – независимо от партий, – кто хочет спасти ее». Доходчиво обрисовав безвыходное положение нижней палаты, он заявил: «Мы требуем всей полноты власти, ибо хотим полной ответственности и возлагаем ее на себя».

На практике это подразумевало наделение кабинета Муссолини временными чрезвычайными полномочиями, какими обычно обладало итальянское правительство в военный период. Теперь же речь шла о приведении в порядок экономического положения, финансов страны и административного аппарата. «Я принес палате зеркало, – патетически воскликнул Муссолини, – всмотрись и либо изменись, либо исчезни!» Депутаты благоразумно предпочли «измениться». Трепеща, а более же всего полагаясь на то же, что и король – чернорубашечники-де утонут в болоте итальянской правительственной практики, – законодатели послушно проголосовали за предоставление чрезвычайных полномочий. Муссолини хочет взять на себя ответственность? Что ж, прекрасно! Пусть сломает себе шею или хотя бы растеряет популярность – таким в те дни было общее мнение среди умеренных противников фашизма. Либералы и консерваторы палаты и вовсе были довольны – ведь фашисты «выбивали дух» из левых, доселе контролировавших итальянский парламент и своими обструкционными действиями тормозивших любые реформы. Теперь левые вынуждены были замолчать – проголосовав за доверие правительству, палата наделила его декреты статусом законов. В конце концов, ведь это временная мера, не так ли? Разумеется, сенаторы также поддержали «правительственную диктатуру» как вынужденный ответ на серьезные вызовы последнего времени.

Трудно переоценить этот быстро достигнутый успех в деятельности новоиспеченного премьера. Хотя «фашистская революция» и закончилась совсем недавно триумфом, легко вообразить, с какими проблемами столкнулся бы Муссолини, прояви депутаты достаточно упорное сопротивление. Угроза разогнать парламент была эффектной, но могла оказаться не слишком эффективной. Вряд ли силовое решение придало бы правительству стабильности – напротив, это привело бы к непредсказуемым, но, безусловно, негативным последствиям для экономического положения страны.

К тому же тронуть королевских сенаторов фашисты не посмели бы, а значит, в своих действиях против законодателей Муссолини неизбежно вынужден был бы остановиться у «врат Сената». Подобная ситуация цугцванга сильно осложнила бы положение нового правительства, но осенью 1922 года ни о какой кооперации между депутатами и сенаторами, обеими палатами и королем, либералами и социалистами и речи быть не могло. Муссолини мог блефовать в своих угрозах, но, как и прежде, его противники были слишком разобщены, запуганы и бессильны, чтобы с решимостью отстаивать свои позиции. Проявленная фашистами после победы умеренность в который раз привела к тому, что правые и центристы сочли их меньшим злом, нежели итальянских левых. И Муссолини отбросил парламент в сторону, располагая менее чем сорока депутатскими местами из пяти сотен наличествующих и не имея ни одного сенатора-фашиста.

Получив карт-бланш от короля и парламента, новый премьер рьяно принялся за работу, охваченный желанием доказать всем, что Муссолини – это «человек, который решает проблемы». Как всегда рисуясь, он живописал об огромных трудностях на пути у его правительства: «Я унаследовал корабль, давший течь во многих местах».

Чиновники, привыкшие тянуть свой воз вполсилы, сразу же почувствовали суровый характер нового хозяина. Муссолини начал наводить дисциплину с того, что было понятно его практическому уму – с опозданий на работу, долгих обеденных застолий и ранних уходов домой. Работники министерств дрожал в ожидании звонка, а то и визита самого главы правительства – проносясь быстрым шагом по коридорам, Муссолини заглядывал в кабинеты, и горе тому чиновнику, которого в этот момент не оказывалось на месте!

Некоторые сотрудники, проработавшие с новым премьером бок о бок не один год, жаловались впоследствии на то, что для южанина он был слишком холоден – редко интересовался личными делами служащих, не проявлял наружных признаков доброжелательства или заботы. Но было бы несправедливым совершенно отказать Муссолини в эмпатии или утверждать, что власть сделала его бесчувственным, – многочисленные свидетельства опровергают подобные утверждения. Скорее можно говорить о банальном нежелании тратить лишние усилия на поддержание образа «отца нации» в узком кругу технических исполнителей: он не собирался очаровывать своих подчиненных, он ждал от них исполнительности, а не любви.

Никаких полумер, никаких поблажек! Не дозвонившись однажды своему министру и узнав, что тот в это время обедал, дуче в сердцах назвал это «буржуазной» привычкой – крайне сильное выражение для Муссолини. Не было ли это свидетельством остававшихся у него рудиментов прежней идеологии? Будущее даст утвердительный ответ на этот вопрос. Интересно, что спустя десяток лет аналогичный случай произойдет с другим социалистом, не оторвавшимся от своих корней. Как-то поздним вечером германский фюрер попытался дозвониться до министра иностранных дел и получил обидный выговор от последнего: он-де уже лег спать и просит не беспокоить его в неурочный час. Характерно, что в обоих случаях министры недолго задержались на своих постах.

Хотя вся эта кампания по укреплению дисциплины сама по себе имела крайне малое практическое значение, она отражала процесс постепенной замены вальяжных либерально-аристократических «господ» во власти армией безликих чиновников-винтиков. «Господа» были уже не нужны, требовались детали, и при этом в большом количестве. Муссолини, который так рьяно взялся за разгон целой армии бюрократов, вскоре увеличил их ряды в несколько раз – одних только министров стало вдвое больше, не говоря уже о параллельных исполнительных структурах.

То, что энергичный 39-летний премьер заставлял своих подчиненных «демонстрировать резвость», мало влияло на эффективность работы государственного аппарата, так же как привычка Муссолини проверять физическое состояние своих генералов методом внезапных забегов не увеличивала боеспособность итальянской армии. В конце концов, глупый министр может приходить на работу раньше всех, обходиться без обеда и возвращаться домой за полночь, а бездарный генерал – быстро бегать, легко влезать в седло или отдавать приказы громовым голосом.

Суть проблем страны была в другом, однако все эти усилия демонстрировали внутреннюю решительность Муссолини – он в самом деле собирался расчистить авгиевы конюшни, а не просто стать еще одним «голодным» политиком, дорвавшимся до «кормушки». И этот импульс, этот сигнал не мог не остаться незамеченным, не мог не вызвать ответа. Нация увидела наконец то, что желала увидеть давно – новый премьер не щадит чиновников и не стремится обогатиться сам.