Навеки твоя (СИ) - Устинова Мария. Страница 21

Я остановилась на пороге: Андрей подбирал с пола исписанные листки, зажав сигарету в углу кривого рта. Беспомощно наблюдала, как он несет неровную стопку к мусорному ведру, и сердце онемело. Колени стали слабыми, чуть не падая, я схватилась за стену.

— Не смей!

Он остановился, исподлобья глядя на меня, а затем бросил стопку на стол. Листы разъехались, часть посыпалась на пол. Это мои чувства. Я собрала их и спрятала под упаковку салфеток, чтобы не мозолили глаза.

— Не трогай, — попросила я и не смогла ничего добавить. Не знаю, как объяснить, сколько значат для меня смятые листы и неровные строчки. — Мне нужен дневник. Скажи охране, чтобы передали…

Андрей подошел, пальцами провел по щеке. В зрачке блестел отблеск, придавая взгляду безумие, а изо рта, когда он заговорил, шел дым.

— Прости, ласточка. Я все передам, — он гладил меня, побуждая взглянуть на него, когда я опустила глаза. — Не смущайся. Ты такая красивая, когда голая. Такая нежная… Я знаю, что ты любишь забивать себе голову, Дина. Я займусь твоими врагами. Выясню имя политика и уберу его. Тебе не нужно об этом больше думать. От меня еще ни одна цель не ушла.

Он усмехнулся, словно это его забавляло.

— На эксгумацию съездим вместе.

— Тебе туда нельзя, Андрей. Там будет полиция.

— Ничего, — он улыбнулся, пытаясь подбодрить меня. — Человека, которого ты видишь перед собой и известного киллера Рема не связывают между собой. Полиция не знает, кто я. Мелочь криминальная. Я же забрал компромат. Доказательств нет.

Помедлив, он ласково поцеловал меня взасос. У языка был горький вкус дыма.

— Подожди в постели, ласточка. Мне нужно побыть одному.

Я легла в остывшую постель и, завернувшись в покрывало, смотрела в потолок. Наверное, так должно было случиться. Он бы меня не отпустил после смерти мужа. Андрей хотел быть моей опорой. Он меня попробовал, это свело его с ума. Он не остановится теперь, такое начнет творить… И от этого мне не по себе. Андрей меня насовсем захочет, а не на три дня.

Он вернулся минут через пятнадцать, и до утра заставил забыть обо всем.

До эксгумации я пряталась в квартире. Мне передали все, что я просила, Андрей приносил все необходимое, сильно ограничив мои контакты с внешним миром. Оставался на ночь, утром уходил. Дни я проводила за кухонным столом, погрузившись в работу над рукописью. Мне нравилось собирать текст, как мозаику: из фрагментов моих чувств, болей и воспоминаний. В ход шли цветные осколки, слова, случайно брошенные Эмилем. Тысячу раз я пыталась перенести на страницы наше прощание. Как он выглядел, когда уходил: выражение глаз и лица, тепло пальцев, как держал меня за подбородок, говорил — «люблю»… Каждую деталь. И всякий раз не удавалось. Вместо полноцветного портрета — бледное подобие. Нельзя это описать. Невозможно. Нет таких слов. Не существует…

Андрей видел, что я пишу, но ничего не говорил. Понял: мне это необходимо.

Эмиль остался где-то там, в тумане прошлого. В замершем ничто, куда живым лучше не входить. Я выбрала жизнь, а он остался в моем дневнике. Воспоминания должны оставаться на бумаге.

Несколько дней пролетели незаметно. В шесть утра меня разбудил звонок Алексея Юрьевича.

— Дина Сергеевна, вы готовы? Возможно, будет пресса.

На кладбище я оделась так, как понравилось бы Эмилю. В строгое черное платье до колен, туфли на шпильке. Уложила волосы, долго смотрела в зеркало, пытаясь справиться с выражением бледного лица, пока меня не позвал Андрей.

Я должна выглядеть холодно. Не смогла остановить это издевательство и тело мужа извлекут из земли, но ни одной слезы они не получат. Андрей тоже был в черном: рубашка, джинсы. Мы совсем разные — как леди и бродяга. Он был в черных очках, и я взяла свои.

— Держись, — прошептал Андрей, когда я вышла из ванной. Сжал пальцы, целуя, ободряюще улыбнулся. — Я буду рядом.

На кладбище было прохладно. Могилу оцепили, на ней хозяйствовали органы. Мы — родственники и сторонники умершего — группкой стояли под сенью плакучей ивы. Я в центре, Андрей по левую руку. Справа от меня юрист, и вокруг — стена охраны. В гибких ветвях шелестел ветер. Пресса снимала, но меня — мельком, наверное, они подойдут потом. Сейчас их внимание полностью было занято могилой.

Я смотрела, как ее вскрывают. Внутри все разрывалось от боли, но глаза остались сухими. Сняли черную гранитную плиту, начали копать. С памятника смотрели глаза мужа: пустые, жестокие. Глаза хищника, убийцы и изощренного лжеца. Я так тебя любила… Но сумела с тобой проститься. Оторвать от себя.

Мой муж умер, и как бы я ни любила, как бы ни боготворила его, и не мечтала быть рядом, его больше нет. Мертвые не возвращаются.

— Я любила тебя, — одними губами произнесла я, чувствуя, как по щекам ползут прощальные слезы.

Андрей захватил мою ладонь двумя руками и прижал к груди. На глазах у всех ткнулся в пальцы губами. Слева мгновенно щелкнула вспышка: завтра на новостных сайтах будут обсуждать, кто целует пальцы вдовы криминального авторитета Ростова. Может быть, Даша тоже их увидит… Но думаю, если Андрей не сказал ей прямо, она уже поняла…

Из могилы показался гроб. Полицейские подхватили его под низ, но кто-то не удержал и с глухим звуком он ударил об землю. Картинка поплыла, внутри возникла буря эмоций и, не понимая, что делаю, я сбросила с себя руки Андрея, Алексея Юрьевича, и пошла к могиле.

— Вдова! — выкрикнул кто-то, предупреждая.

Покачиваясь, я остановилась над гробом. Мокрые от злых слез глаза застыли, когда грязную, в комьях земли и глине, крышку столкнули вбок.

Глава 20

Андрей подоспел вовремя: резко отвернувшись, я спрятала лицо у него на груди и хрипло разрыдалась.

— Идиоты! — заорал он на них, гладя меня по спине. — Ну всё, всё…

Я цеплялась за него, чуть не разрывая рубашку. Перед глазами стояло обшитое некогда белым атласом нутро гроба, и покоившееся в нем полусгнившее тело. Плоть облепила череп с темными провалами запавших глаз. Но больше всего поразил открытый в немом крике безгубый рот. Только светлые волосы прежние. Черный костюм с белыми манжетами сорочки напоминал день похорон…

— Господи, — рыдала я в полубезумном бреду. — Эмиль!

Увиденное разъедало глаза. Это он… Мой муж. К этому зрелищу я готова не была. Андрей попытался меня увести, но я завопила, приседая. Темные очки свалились на землю. Меня загородили, но все видели истерику. Сообразив, что мы уходим, к нам бросилась пресса.

— Госпожа Кац!

Меня впихнули в прохладный салон джипа. Андрей остался снаружи, я не слышала, что он сказал журналистам. Кажется, послал их. Сел рядом и обнял меня, словно крылом укрыл сгорбленное тело.

— Какой я дурак, — шептал он, — позволил тебе прийти…

В окно постучали. В машину заглянул мужчина в форме. Тот самый, из Следственного комитета. Я вздохнула, расправляя плечи, и попыталась вернуть себе нормальный вид.

— Я с ним поговорю, Андрей. Я в порядке.

— Уверена? — он убрал волосы от лица, чтобы видеть глаза — они не лгут — и я кивнула.

Андрей выбрался наружу, а мужчина занял его место. В руках была папка, он открыл ее, внутри оказалась ручка на шнурке. Долго и молча что-то писал, словно я подследственная, а он по привычке мотает нервы. Может, так и есть.

— Мы приносим извинения, — медленно сказал он. — Опознание проводят в морге после подготовки, в виду психологического состояния родственников. Крышку поднял стажер. Ему объявят выговор. Вы подтверждаете, что в могиле захоронен ваш муж, госпожа Кац?

— Да, — хрипло сказала я, перед глазами снова появились льняные волосы на изуродованном разложением черепе. Пытаясь сдержать плач, я закрыла лицо руками. Перед человеком в погонах было стыдно плакать, показывать свою слабость.

— Благодарю вас, — голос звучал очень сухо, без сочувствия.

Я рассматривала жесткий профиль. А может быть, это была не случайность? Трудно поверить, что допустили такую оплошность, спихнув вину на стажера. Может быть, кто-то хотел показать содержимое гроба, чтобы посмотреть реакцию?