Давай никогда не встретимся (СИ) - Лайкова Алёна. Страница 33

– Я не помню, – ответил я с улыбкой и пошёл дальше по холлу. Мельком взглянул в одно из огромных зеркал. Худой, бледный, на вид старше своего истинного возраста. Журналистка побежала за мной, и пришлось отвечать. – Это было какое-то наитие. Мне вдруг захотелось воспользоваться своей жизнью по полной и раскрыть свой талант. Как будто бы это моя единственная возможность жить так, как хочется мне самому.

– Эм… Хорошо, спасибо, – удивлённо протянула журналистка. Зачем-то переглянулась с фотографом. – Чем Вы порадуете нас сегодня?

Я пожал плечами и посмотрел в камеру одним из тех загадочных взглядов, которые так нравились читателям газет.

– Сегодня я приготовил для вас кое-что новенькое. Услышите сами через час. А сейчас простите, мне нужно идти.

И, поклонившись, я удалился в приготовленную мне гримёрку. Лишь там, вдали от жадного внимания людей, я бросил в сторону шляпу и сел прямо на край стола. Запрокинув вверх голову, радостно и глубоко вдохнул сладковатый воздух помещения. Выбранный путь приносил мне определённое удовольствие. Конечно, неполное – чего-то по-прежнему не хватало, я так и не понимал, чего. Однако музыка приглушала это чувство, запрятывая куда-то в уголки души, и становилось уже не так тошно. Я был молод, талантлив, богат; мир рукоплескал мне, и я просиживал ночи за инструментом, раз за разом подбирая всё новые облачённые в музыку чувства. Этот образ жизни казался настолько естественным, что не оставлял никакого времени на сомнения.

И всё же что-то было не так.

Встряхнувшись, я спрыгнул на пол и прошёлся по комнате. Слегка подрагивающей рукой достал из портфеля ноты и перелистнул их, проверяя, всё ли взял. Всё нужное было на месте. Слабо улыбнувшись, я вышел из гримёрки и поспешил сверкающими золотом коридорами к сцене. Нужно было отрепетировать вместе с оркестром. От них вечно какие-то беды.

Игра всегда вдохновляла. То великое состояние, способствовавшее якобы рождению у творческих личностей идей, приходило ко мне в работе. Муза явно любила моё трудолюбие. Сев за рояль, я не торопясь разложил ноты. Отдал нужные копии музыкантам. Оставалось лишь дождаться, пока они ознакомятся со своими партиями. Расправив плечи, я окинул взглядом огромный, бесконечный зрительский зал. Длинные ряды бархатных алых кресел уходили вверх, давая всем возможность хорошенько разглядеть мою угловатую фигуру. За годы выступлений я уже привык к такому, но при виде этого зала даже у меня захватывало дух.

– Мы готовы, маэстро, – послышалось сзади, и я кивнул. Чуть поморщился. Дольше всего я привыкал именно к новому званию.

– Хорошо. – Я опустил руки на клавиши и прикрыл глаза. По привычке первые ноты брал вслепую. – Тогда начали.

Смычок тронул струны на удивление хорошо. Короткое вступительное соло, и присоединился я, сначала дополняя скрипку, а потом своим неистовым напором заставляя ту беспомощно затихнуть. Вплелись тарелки. Я перебирал пальцами, почти танцуя, и музыка отражалась от высоких стен и потолков. Разум трепетал в восторге. Я на секунду прикрыл глаза, отдаваясь этому единству с пением инструментов и вдруг…

Вдруг что-то поменялось. Словно в чёрно-белый мир плеснули красок. Я замер, забыв, как дышать. Душа внутри трепетала растерянно и счастливо, и впервые с самого моего рождения я чувствовал себя целостным, полным… Живым.

– Всё в порядке, маэстро? – спросил подошедший дирижёр.

Музыка прервалась вместе с моим оцепенением.

– Да-да, всё хорошо, – ответил я и улыбнулся. – Просто восхитительно.

Это была правда. Я не понимал, в чём дело, но определённо что-то изменилось в самой Вселенной, в воздухе, в солнечном свете и жужжании электрических ламп. И, что самое главное, это изменение напрямую касалось меня. Будто недостающий смысл моей жизни взяли и вписали в мир, позволяя мне наконец по-настоящему дышать. Я прикрыл глаза, позволяя этому чувству пропитать каждую клеточку.

– Продолжаем.

И я заиграл вновь, но уже с другой, никогда мне ранее неведанной силой.

Концерт прошёл феерично и принёс мне такой оглушительный успех, по сравнению с которым все прошлые победы казались ничтожными.

По прошествии лет, которые были счастливее всей моей прошлой жизни в целом, я отдыхал в номере после очередного концерта. В дверь постучались. Приоткрыв один глаз, я нехотя поднялся с кресла.

– Войдите.

В номер заглянул швейцар и, найдя меня взглядом, заискивающе улыбнулся.

– Вас хочет увидеть один молодой музыкант. Он приехал с отцом. Говорят, мальчик очень талантлив.

Я махнул рукой, собираясь отказаться, и вдруг замер. Знакомое чувство радостного предвкушения, словно перед встречей со старым знакомым, разлилось в сердце.

– Пригласите его, – сказал я, и швейцар, кивнув, закрыл дверь.

Я потрясла головой, приходя в себя. Увиденное потрясло меня настолько, что несколько мгновений я даже не реагировала на тормошащую меня Надю. Что за глупость? То есть всю ту единственную жизнь, которую повезло прожить спокойно, я невольно звала его? Торопила его рождение, подгоняла, ждала… Может, композитором я была больна не только телом, но и мозгом? Я вздохнула, переводя рассеянный взгляд на Надю. Или это тонкий намёк памяти на то, что ждёт, когда избавлюсь от принца? Вот ещё. Не собираюсь я страдать по этому чудаку. А всё-таки почему нас из жизни в жизнь так настойчиво тянуло друг к другу? Раньше я не задумывалась над этим, принимая как данность, но теперь, после новых воспоминаний, вопрос вызвал у меня неподдельный интерес. А правда, почему? Чтобы уж точно не избежали проклятия? Для этого хватило бы Его Величества Случая, раз за разом сводившего нас вместе. Нет, притяжение душ явно было определенно какими-то другими соображениями, некими факторами, скрытыми от меня. В этом заключалась своеобразная опасность. Получается, победив, я рисковала одновременно проиграть? Глупости. В конце концов, это моя душа, и я прекрасно знала, что ей нужно. Ей нужно одно – свобода. В том числе от вынужденной смерти ради этого идиота.

– Если не играешь, то начинай работать, – буркнула Надя, откидываясь на спинку складного стула. Кажется, ей нравилось меня слушать.

– Хорошо, – ответила я, отбрасывая мысли в сторону.

Та жизнь была лишь недоразумением. Да и была ли она на самом деле? Не зря воспоминания о ней казались такими призрачными, странными, не зря вынырнули из подсознания с таким трудом. Может быть, это лишь коварная ложь проклятия, его автора или собственной души, призванная удержать от убийства? В таком случае я тем более ей не поддамся.

Подав эспрессо серьёзной даме с внешностью учительницы, без интереса проследила, как та садится за столик. Настроение испортилось окончательно. Не зря, ох не зря я блокировала все видения из прошлого! Пора бы жить настоящим. Унеся гитару в подсобку, я облокотилась на стойку, пристально разглядывая входную дверь. Снаружи мелькали прохожие, одинаковые, как родственники, и небо нависало над их головами, цепляясь за верхушки деревьев. Я провожала взглядом человека, гадая, кто он, и, чуть теряя из виду, переключалась на следующего. Нехитрое занятие здорово успокаивало мысли. Я взглянула на очередного прохожего, явно сворачивавшего к «Кофе Тайму», и вздрогнула. Чертыхнулась сквозь зубы. Опять он! Откуда только?!

– Оль, – начала было Надя, но я, не дослушав, ринулась в подсобку.

Влетев в крохотное помещение, захлопнула дверь. Снаружи звякнул колокольчик.

– Здравствуйте! – Его приятный, беззаботный голос я бы ни с кем не спутала. – Американо с собой, пожалуйста.

– Секундочку. – Дверь подсобки открылась, и внутрь заглянула сердитая Надя.– В чём дело? Этот посетитель твой.

– Надь, – я внушительно посмотрела на неё, добавляя во взгляд немного мольбы. – Я обслужу хоть всех следующих клиентов до единого, только, пожалуйста, не его. Это вопрос жизни и смерти.

– Что за глупости! – недовольно воскликнула девушка. Я слышала, как там, за её спиной перетаптывается у стойки моя судьба. – Ты его едва видела. В чём сложность?