Владимир Мономах, князь-мифотворец - Боровков Дмитрий Александрович. Страница 30
По свидетельству Ипатьевского списка «Повести временных лет» киевский князь заболел весной 1113 г., после Пасхи: «А скончался благоверный князь Михаил, которого звали Святополком, месяца апреля в 16 день за Вышгородом, привезли его в ладье в Киев, и привели в надлежащий вид тело его, и возложили на сани. И плакали по нему бояре и дружина его вся; отпев над ним полагающиеся песни, похоронили в церкви святого Михаила, которую он сам построил. Княгиня же его щедро разделила богатство его по монастырям, и попам, и убогим, так что дивились люди, ибо такой щедрой милостыни никто не может сотворить. После того на десятый день устроили киевляне совет, послали к Владимиру, говоря: “Пойди, князь, на стол отчий и дедов”. Услышав это, Владимир много плакал и не пошел, горюя по брате. Киевляне же разграбили двор Путяты тысяцкого, напали на евреев, разграбили их имущество. И послали вновь киевляне к Владимиру, говоря: “Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, что не только Путятин двор или сотских, но и евреев пограбят, а еще нападут на невестку твою, и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят и монастыри”. Услышав это, Владимир пошел в Киев» {192}.
Еще одна, менее подробная репрезентация событий дана в «Сказании о чудесах», где говорилось, что после смерти Святополка «наступил раздор, и среди людей началась крамола, и поднялся ропот. Тогда собрались все люди, в первую очередь самые старшие и знатные мужи, и, пойдя от собрания всех людей, просили Владимира, чтобы он пришел и утишил крамолу. И, придя в Киев, усмирил он мятеж и людское волнение и принял княжение над Русской землей» {193}.
Некоторые исследователи склонялись к тому, чтобы, противопоставляя эти тексты, приписывать инициативу призвания Мономаха тому или иному слою киевского общества. Так, М.С. Грушевский первоначально полагал, что инициатива приглашения Мономаха исходила от киевлян, а позднее — приписал эту инициативу аристократии {194}. Эволюцию в обратном направлении претерпели взгляды И.Я. Фроянова, который сначала трактовал призвание Мономаха как совместную акцию аристократии и городской общины, а позднее — только как волеизъявление горожан {195}.
М.Д. Присёлков, следуя за второй точкой зрения Грушевского, высказал предположение, что летописное свидетельство о приглашении Владимира на княжение всеми киевлянами малодостоверно, и предполагал, что действительности более соответствует информация «Сказания о чудесах», где инициаторами приглашения Владимира выступают представители киевской знати. Эта тенденция была подхвачена И.И. Смирновым, Б.А. Рыбаковым, П.П. Толочко и другими советскими историками, под пером которых Владимир Мономах превратился в ставленника киевского боярства {196}.
Существовала и альтернативная интерпретация событий, в большей степени базирующаяся на рассказе Ипатьевской летописи, сторонники которой (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв, В.И. Сергеевич, И.А. Линниченко и др.) {197} предполагали, что призвание на княжение Мономаха было организовано киевскими горожанами. Наконец, была предложена и третья точка зрения, вокруг которой консолидировались исследователи, рассматривавшие факт призвания в Киев Мономаха как совместную акцию знати и горожан (А.Е. Пресняков, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин и др.) {198}.
Характеристика киевского восстания 1113 г. как «революции», восходящая к М.С. Грушевскому и М.Н. Покровскому {199}, способствовала появлению гипотез о том, что инициаторами приглашения в Киев Мономаха являлись «демократические элементы», наполненные «революционным духом», к которым перед лицом беспорядков примкнули «церковные чины» и «представители высших классов», — самое удивительное заключалось в том, что автором подобного представления, наполненного марксистской риторикой, являлся преподававший в Йельском университете Г.В. Вернадский {200}.
В этом диапазоне исследовательских оценок киевских событий 1113 г. трудно понять, какие политические силы привели Владимира Мономаха на киевский стол. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что вряд ли стоит противопоставлять друг другу информацию из Ипатьевского списка «Повести временных лет» и «Сказания о чудесах», поскольку оба этих памятника сложились в княжение Мономаха и в любом случае отражают «промономаховскую» тенденцию интерпретации событий. В «Повести временных лет» с одной стороны фигурирует политически пассивное окружение Святополка («бояре» и «дружина»), оплакивавшее его кончину, а с другой стороны — политически активное городское население (киевляне), которые на «совете» решают отправить делегацию в Переяславль к Мономаху [5], дабы призвать его на стол «отца и деда». Мономах, по-видимому, не сразу решился принять предложение делегатов.
По всей видимости, в тот момент, когда киевская делегация находилась в пути, ситуация в Киеве внезапно обострилась: был разграблен двор тысяцкого Путяты и начались грабежи дворов, принадлежавших евреям. Так как переяславский князь не спешил прибыть в Киев, киевляне отправили к нему новую делегацию, которая стала запугивать Мономаха усилением беспорядков. Решающим аргументом, заставившим его поторопиться, по всей видимости, стала угроза возложения на него ответственности за возможное разграбление монастырей. В «Сказании о чудесах» акцентируется внимание на том, что вокняжения Владимира в Киеве желали «все люди», но более всего «самые старшие и знатные» или (согласно оригинальному тексту) «большие и нарочитые мужи». Это позволяет предположить, что интересы городских масс в данном случае совпадали с интересами «нарочитых мужей», поскольку и те и другие рассматривали Владимира Мономаха как гаранта социальной стабильности в Киеве. Но если и «люди» и «нарочитые мужи», по сути дела, желали одного и того же, кто же начал устраивать грабежи в городе?
Надо думать, что к восстанию, возникшему в сложившемся вакууме власти, оказались причастны не все киевляне, а только те, которые были недовольны экономической политикой Святополка. Этим радикально настроенным элементам киевского социума противостояли более умеренные слои населения, использовавшие обострение ситуации для воздействия на переяславского князя, которого с политической точки зрения можно назвать ставленником «консервативного лагеря», стремившегося к сохранению общественного порядка, хотя трудно сказать, насколько этот лагерь был социально дифференцирован, поскольку под определением «киевляне» на протяжении XI в. на страницах «Повести временных лет» в большинстве случаев подразумевалась совокупность городского населения в целом.
Но это далеко не единственный вопрос, вытекающий из анализа киевского восстания 1113 г., так как для полноты картины предстоит решить вопрос о правомерности действий киевлян с точки зрения междукняжеских отношений. Здесь также существует несколько конкурирующих точек зрения. Сторонники одной из них (В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв, М.К. Любавский, И.И. Смирнов, Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко и др.) {201} предполагают, что приоритетные права на киевский стол (по так называемому принципу родового старшинства) принадлежали одному из Святославичей, а сторонники другой (М.М. Щербатов, В.И. Сергеевич, М.С. Грушевский, И.У. Будовниц, А.П. Толочко, и др.) {202} считают, что эти права (в соответствии с «отчинным» принципом замещения столов) должны были принадлежать сыну Святополка, волынскому князю Ярославу. И в том, и в другом случае Владимира Мономаха следовало бы рассматривать как узурпатора киевского стола, однако источники не дают оснований усомниться в легитимности его вокняжения. Напротив, в Ипатьевском списке «Повести временных лет» мы читаем: «Владимир Мономах сел в Киеве в воскресенье. Встречали же его митрополит Никифор с епископами и со всеми киевлянами с честью великой. Сел он на столе отца своего и дедов своих, и все люди были рады, и мятеж утих» {203}.