Кража - Астафьев Виктор Петрович. Страница 31

Паралитик взвился, выловил костыль из-под кровати и скачком ринулся к Толе Мазову.

В руке у него блеснул короткий сапожный ножик.

— Эй, ты! — преградили ему дорогу ребята, разом повскакивавшие отовсюду. — Драться начистую!

Паралитик не хотел и не умел драться начистую. Для этого надо силу, а у него ее не было. Но Толя тоже осатанился, кричал что попало, рвался к Паралитику. Его держали.

— Да я его вместе с ножиком! Пусти! Пусти, говорю! Чувырлы боитесь! Недоделка боитесь!

На Тольке треснула рубаха.

Все-таки он добрался до Паралитика. Тот выдернул руку с ножом, но кто-то выбил костыль, и Паралитик повалился на пол. Толя сверху нырнул на него и напоролся бы на ножик, но вдруг увидел кованый ботинок. Деменков прижал к полу сухую желтую руку с ножиком!

— Ш-шя! — послышался грозный окрик Деменкова. — Чего хай подняли? Начистую так начистую! Но молча!

И раскатились ребята по комнате.

И сразу стало в ней два лагеря.

У дверей Паралитик, Деменков, Батурин, Борька Клин-голова. Попик почему-то сидел на тумбочке, по-восточному созерцательно сложив ноги калачиком. За опрокинутыми кроватями грозно стоял, отдыхиваясь, Толя без рубахи. На грудь его с расцарапанного лица капала кровь. Паралитик специально отращивал ногти: если не хватало силы — рвал ногтями. Толя слизывал с губ кровь, глотал ее, забывая сплюнуть, да так же в забывчивости все поправлял и поправлял волосы, спадающие на лоб.

К Толе молча пододвинулись Мишка Бельмастый, Женька Шорников, Глобус и все остальные ребята.

Дверь трещала, зыбалась.

Кто-то ломился в комнату.

На узких слинялых губах Паралитика дрожали слезы, рубаха на нем тоже была распластана, он пытался заправить ее в штаны.

— Гроши! — протянул грозную, властную руку Деменков, и его черные, затяжелевшие глаза — сплошные зрачки — закатились под густые брови.

— Н-на! — харкнул Толя кровью.

— Гроши! — повторил Деменков, стряхивая кровавый плевок с ладони.

Дверь прогибалась. Ее взламывали.

— Н-на! — снова харкнул Толя и чуть не попал Деменкову в лицо. Плевок шлепнулся прямо в белую бухающую дверь.

Деменков глухо зарычал, метнулся, сцапал парнишку за горло. Толя всхрапнул и повалился спиной на тумбочку. Тумбочка упала, и Толя упал. Из тумбочки вывалились книжки, чернилка-непроливашка, карандаши. Уже задыхаясь, хрипя, Толя крутанулся, нащупал ручку с пером «Союз» и воткнул ее во что-то мягкое раз, другой… Деменков вскрикнул, разжал каменные пальцы.

— Начистую, сука! Начистую-у-у!..

Толя отскочил за тумбочку и передавленным голосом выкрикнул, размахивая ручкой, с которой брызгала кровь:

— Не будет по-вашему! Не-бу…

— Ш-шя! Хохотальник порву!..

— Тут тебе не тюрьма!

— Ш-шя!

Р-раз! Толя грохнулся через кровать головой в пол. Увидев над собой ботинок с подковкой, сграбастал ботинок. Деменков тоже упал и, схватившись с Толей, покатился на полу. Он добирался до Толиного горла, подтягивал его к себе, а тот долбил его обломком ручки в лицо, рвал зубами, пинался, бил головой. Деменков никак не мог совладать с парнишкой, хотя тот был куда слабее его. Руки Деменкова скользили по голому, мокрому от крови телу противника.

Возник костыль, заплавал, замельтешил перед Толькиным лицом и, сверкнув блямбой, опять улетел.

Паралитика сшибли.

Мишка Бельмастый вовсю лупил Паралитика его же костылем.

Деменкова тоже ударили сверху чем-то тяжелым. Он вскочил, слепо бросился на ребят.

Оскаленное лицо Деменкова заливало кровью.

— Ребята! Откройте, ребята!.. — кричал за дверью Репнин. — Откройте!

Но уже никто ничего не слышал.

— Угроблю! Всех угроблю! — хрипел Деменков, и от него с разбитыми лицами один за другим отлетали разъяренные ребятишки.

Паралитик, разбрызгивая кровь, колотился головой о стену, не мог найти свой костыль. Борька Клин-голова бестолково прыгал по кроватям, тумбочкам и почему-то отмахивался подушкой.

Фокусник! Он и в драке фокусник!

В ход пошли железные прутья из кроватей. Кто-то сунул прут Толе в руку, и он с диким ликованием вытянул этим прутом Деменкова раз-другой. Деменков пятился, загораживался рукою, выжидая момент, чтобы выхватить железный прут и забить им, захлестать этого бесстрашного в ярости парнишку.

И в это время в комнату ударило холодом и снегом. Это Зина Кондакова вынесла полрамы, влезла в окно, промчалась к двери, вырвала стул из дверной ручки. Вбежал Репнин с намыленной щекой, в нижней рубахе.

— Ребята, что вы?! Деменков, негодяй! Мазов! Прекрати! Что вы делаете?! Стой!

— Пош-ш-шел ты!..

— Катись!..

— Отсыпься, пока самому не попало!

Репнин поймал Деменкова и с неожиданной силой швырнул его из комнаты так, что тот загремел коваными ботинками о порог и грохнулся в коридоре на бильярд.

— Р-разойдись! — с офицерским зыком рявкнул Репнин, выкидывая из комнаты ребят одного за другим.

Толя пытался поднялся с пола и не мог. Паралитик бился рядом с ним, хватаясь за стены и оседая на половицы, заляпанные кровью.

— Косарь! Дайте мне косарь! — выл он. — Пор-р-ре-жу-у-у!.. Пор-р-ре-жу-у-у!

Деменков громко отсмаркивался в коридоре кровью, вытирался подолом рубахи. Затем, сильно пошатываясь, убрел на улицу.

— Милицию надо! Говорят, Тольку зарезали!..

— Не-е, Глобуса!

— Потрепись!

— Чё ты, чё ты?!

— Тыришься, да?

— Получишь! Гад буду, получишь!

— Сам не получи!

Это малышня, взвинченная, раззадоренная дракой, заедается друг на дружку.

Все население детдома толпилось у двери четвертой комнаты. Толю подняли с пола. Лица его не видать, волосы склеены. Из носу толчками били ключи крови, изрезанная о стекла спина сочилась кривыми темными потеками. Он шел, нащупывая впереди себя рукой дорогу, а от тяжелых вздохов или всхлипов во рту у него тоже булькала кровь. Перед ним оторопело и почтительно расступались. Зина Кондакова, Маруська Черепанова (она уж не прозевает) и еще девчонки подхватили Толю под руки, повели в умывальник.

— Что ж это такое? Что ж это такое? — вздрагивая, твердила Зина. — За что они тебя? Гады! Людоеды! — и умывала его торопливо, неловко. За рукава ей лилась красная вода, и она с отчаянием закричала: — Не останавливается! Врача надо! Умрет!..

— Это они его за деньги за какие-то, — сказала Маруська Черепанова.

Но было не до нее, и никто не обратил внимания на Маруськины слова.

— М-м-м, не-е, — мотал головою Толя и, захлебываясь, кашлял, брызгая на стену кровью. — М-м-м…

На Паралитика, выползшего в коридор, лила воду из графина Маргарита Савельевна и, как малому дитяте, выговаривала:

— Как же это вы? Разве так можно? Вы инвалид. Беречься надо…

Паралитик пытался послать воспитательницу ко всем богам, но вместо ругательств у него, как и у Толи, получалось одно мычание. А Маргарита Савельевна думала, что он соглашается с нею, и все говорила, говорила торопливо, путано.

Кастелянша принесла рубахи — нижнюю и верхнюю, хотела помочь Паралитику переодеться. Он вырвал у кастелянши рубахи. Придерживаясь за стену, добрался до костыля и пьяно поволокся в комнату. Дверь он закрыл стулом, затих там и до вечера вообще никого в комнату не пускал.

По четвертой комнате потерянно, ровно во сне, бродил улыбающийся Малышок и осторожно подбирал стекла, ставил на место кровати, тумбочки, стулья. Девчонки испуганно помогали ему. Выбитое стекло заложили подушкой. На наволочке ее густо краснели брызги.

В умывальник заглянул Репнин, взял Толю за волосы, откинул голову его и, видя, что мальчишка захлебывается кровью, приказал: «Снегу! Быстро!..» а сам торопливо вытирал Толю полотенцем и, не обнаружив ножевых ран на теле мальчика, а только царапины от ногтей Паралитика, облегченно выдохнул: Н-ну, господа хорошие! Ну, гренадеры-воины! Вы меня доведете!..

Толя хотел что-то сказать, но во рту у него опять густо забулькало.

— Молчи уж, рыцарь! — Бросил красное от крови полотенце на умывальник Репнин и быстро пошел на кухню. — Ульяна Трофимовна, где Деменков?