Следы на битом стекле (СИ) - Нарская Рина. Страница 41

**

Выбора у меня не было. Либо оставаться на улице до утра, — с ознобом, температурой и вообще, в предобморочном состоянии, — либо согласиться ночевать у Валентина.

Если честно, мне было уже параллельно. Я настолько ослабла, что боялась, что вообще никуда не дойду — дорога показалась мне бесконечным заколдованным кругом.

Валентин что-то рассказывал, как всегда абсолютно неинтересно и безэмоционально, я молила всех барабашек на свете, лишь бы мне не рухнуть.

Наконец мы пришли.

Я почти не помню, как оказалась в постели. Помню только, что там была женщина. Она дала мне что-то выпить и уложила на кровать, заботливо укрыв одеялом.

*Он*

Середина недели. Конец рабочего дня. Шиномонтажка.

Уже третью смену мы с Севой, как и обещали, пашем у моего отца. Пока не сезон — деньги небольшие, но Севе даже они сейчас позарез нужны. А ещё больше ему нужно место, куда можно пойти после Пыточной. Обычно это гараж. Но у гаража есть существенный минус: там не платят.

— Надо Кота покормить, — вспоминает Сева, попрощавшись с пацанами. — А ещё завтра ж день учителя, — морщится он. — Ты готов?

— Всегда готов, — отвечаю я, яростно отдраивая руки полуметаллической щёткой.

В отличие от Севы, я не могу себе позволить идти через весь город грязным и в рабочей робе. Севе всё равно.

— А я вот совсем не готов. Как представлю, что на меня все смотрят, меня аж мутить начинает… А ещё завтра Наткин дэрэ...

На этом я понимаю, что время душеспасительных бесед настало.

Почти неделю Сева носил панцирь. И я не лез. Я видел, как он тайком переписывается с Зеленовлаской; видел Петровну, что раз пять, с задранным носом, даже не поздоровавшись, прошуршала мимо нас; и в общих чертах понимал, что происходит.

Но теперь сам С е в а дозрел до откровений.

Внимание, вопрос: а дозрел ли до них я?..

— Ты пойдёшь? — осторожно спрашивает он.

— А ты?

— Я не знаю… мы так и не поговорили. Тогда, в столовке… помнишь?.. она что-то надулась. Потом написала, что я холодный, и, типа, устала за мной бегать. Ну, я сказал, типа, устала, и пока. Но завтра же у неё день рождения…

— И чё? — фыркаю я, натягивая водолазку. — Не терпится попить коктейльчиков?

— Каких коктейльчиков? А, да нет, ну просто, мы же вроде как не расставались, и она, наверное, ждёт, что я её поздравлю. И вообще, я подарок приготовил… ещё давно.

— Чё за подарок?

— Цепочку. Ну, на шею, там, она давно хотела… Так ты как думаешь, не ходить?

Я накидываю куртку, кепарь, переобуваюсь, и, только когда мы вываливаемся из подсобки, обмениваемся любезностями с продавщицей, прощаемся с нею же и оказываемся наконец-то на бьющем под дых напитанном влагой свежем воздухе, отвечаю:

— Я думаю, Сев, конечно же, сходи! Обязательно сходи… С Женькой! И засоси её на входе там хорошенько, чтобы Натаха обалдела от такого подарочка!

Сева бьёт по тормозам.

— Ты чего?

— А ничего! — развернувшись, пылю я. — Просто ты задолбал, если честно! Я тебе ещё когда говорил, прежде чем Новенькую окучивать, разберись с Натахой!

— Так я и разобрался…

— В башке своей разберись! — перебиваю я. — Разобрался бы — не задавал бы сейчас тупых вопросов!

— А чё ты-то бесишься?! — уже в затылок мне кидает Сева.

Не дождавшись ответа, нагоняет, и мы идём наравне.

— Тебя почему это так трогает… а, братишка?.. Может, потому что Женька тебе самому нравится?

— Может, и нравится! — крутанувшись к нему, гаркаю я. — А может, я влюбился первый раз в жизни… это что-то меняет?

Рекламная пауза...

Считываю с потерянного взгляда Севы глубинный шок и тут же проклинаю себя за слабость. Чертыхнувшись, топаю дальше.

— Стой, Алекс, стой!.. — Сева опять нагоняет. — Это правда?

— Что правда? — сквозь беззвучный смех проговариваю я. — Ты чё, придурок? Саечка за испуг! Я ж прикалываюсь!

— Правда прикалываешься?

— Есесено, Ватсон!..

Секунда слюнтяйства стоит мне дорого, и почти всю дорогу до дома через гараж Сева пытается вытрясти из меня душу, а я вынужден доказывать, что «нафига козе баян». Однако во двор мы заходим, уже похоронив эту тему.

Расходимся. Поднимаюсь на этаж. И тут он звонит. Походу, соскучился.

— Алекс, зайди на секунду.

— Нафига?

— Ну зайди, покажу кое-чё…

Приходится пересчитать ещё сто тридцать восемь ступенек. И, когда я наконец сталкиваюсь взглядом с встречающим меня на лестничной площадке Севой, он кивает на стенку позади меня.

На ней кричащая кроваво-красная надпись:

«Артём С., я люблю тебя!»

И тут же, ниже: «Севастьянов — чудак», только с другой буквы.

— Как думаешь, Натка написала?

— Какую именно? — дебильничаю я.

— Да не знаю, обе. Они одной же вроде краской… А, вообще, краска это или кровь?..

Он спускается на пролёт и осторожно касается раненой рукой липкой надписи. Я тоже подхожу:

— Думаешь, она тут барана разделывала?

— Да не знаю я, после пилки я уже ничему не удивлюсь…

Нас прерывает гулкий скрип двери, раздавшийся в глухоте сопящего дома, будто треск исполинского дерева.

Глава 33

*Она*

— Доброе утро, соня!

Проснувшись в тихом ужасе от голоса Валентина, я долго не могу понять, как такое вообще возможно. Как я могла оказаться в его квартире? Я что, была пьяна? Но, постепенно восстановив в голове ход вчерашних событий, я немного успокаиваюсь и даже с благодарностью принимаю поднесённую мне кружку чая.

— Кхм, тьфу!!! Что это?! — тут же прыскаю, ощутив во рту очень странный вкус, похожий на вкус ополаскивателя для горла. — Я думала, это чай!

— А это и есть чай, — Валентин забирает у меня кружку, чтобы не расплескала. — Травяной. Тебе полезно, между прочим, — и дождавшись, пока я снова в состоянии пить, передаёт мне её обратно с оттенком ироничной гордости во взгляде: — Мама заваривала.

— Прекрасно! — Приняв варево во второй раз, я поднимаюсь в постели, осматриваюсь, и, заметив наконец, что сверху на мне лишь полупрозрачный домашний топ, едва ли снова всё не переворачиваю: — Блин, Валентин!!! Какого чёрта я не одета, кто раздел меня?! Ты меня раздел? Признавайся!

— Тоже мама, — ухмыльнувшись, он вновь отжимает у меня кружку и ставит её на табуретку. — Да не кипишуй ты, чего я там не видел.

— Я надеюсь, ты ничего там не видел! — продолжаю ошалевать я. — И что ты вообще здесь делаешь, ты должен быть в школе!

За окном ещё светло, а на Валентине его домашняя футболка-палатка, и это как минимум странно.

— Между прочим, с твоей стороны невежливо орать на меня, — заявляет он, неспешно направившись к шкафу. — Всё-таки ты у меня в гостях. В школе сегодня короткий день, я уже отстрелялся. А скоро мне на съёмки…

Говоря это, он вдруг без стеснения начинает переодеваться. И не только футболку, но и спортивные брюки с себя снимает, что повергает меня в очередной шок. Приходится отвернуться, и чтобы куда-то деть глаза, я сначала нахожу единорожку, а, прижав её к себе, обвожу взглядом комнату, снова поражаясь убогости обстановки. Даже не убогости, а неопрятности: кажется, здесь нет ничего чистого, как будто в этой квартире живут какие-то алкаши.

Что с образом педантичного, всегда какого-то напомаженного и благоухающего Валентина как-то не очень сочетается...

Но тут в дверях появляется женщина, по-видимому мама, и всё окончательно встаёт на свои места: её, некогда красивое, лицо одутловато, на тощей сутулой фигуре болтается растянутый халат, а в руках даже с расстояния заметен тремор.

— Здрасти, — сиплым, то ли пропитым, то ли прокуренным голосом приветствует меня она и широко улыбается, сияя ещё хорошими, как ни странно, зубами. — Я мама, тётя Рита.