Курс на юг - Батыршин Борис. Страница 52
– «Рэйли», – встревожился Казанков. – А это, друг мой Вениамин, скверно. У англичан полтора лишних узла ходу, да и пушки не нашим чета. Догонят – солоно придется.
– Не лезь поперед батьки в пекло! – Остелецкий покровительственно похлопал друга по плечу. – Унтер Осадчий не зря три дня по кабакам околачивался. У англичан, что на «Рэйли», что на «Мьютайне», сейчас только стояночные вахты. Остальные лайми на берегу – хлещут ром с мескалем, бьют друг другу рожи да тискают местных сеньорит, какие посговорчивее. Пока соберут команды, пока разведут пары, мы будем уже далеко. К тому же сначала надо понять, что происходит. Конечно, наш друг Бертон сразу догадается, кто виновен в подрыве «Уаскара», но о захвате-то «Ковадонги» он знать не знает! К бабке не ходи, решит, что «Луиза-Мария» дала деру с нами на борту, а канонерка ее преследует.
Сережа задумался. Прожектор с «Рэйли» шарил по гавани, задерживаясь на уходящих судах. Когда луч упирался в «Ковадонгу», приходилось зажмуриваться, закрывать глаза ладонью, спасаясь от невыносимо яркого света.
– А чилийская эскадра, блокирующая Кальяо? Будем прорываться?
– Это еще зачем? – удивился Остелецкий. – Пусть Повалишин разбирается там как знает, а мы свое дело сделали. Пойдем дальше на север, в порт Пайта. В открытом океане нас поди сыщи!
Сильнее ошибиться Вениамин не мог. Британские корабли покинули гавань всего через два часа после «Луизы-Марии» и «Ковадонги». В планы Бертона не входило устраивать эффектную баталию на виду у всего города, а потому ушли англичане тихо, никого не предупредив: стеньги спущены, паруса подтянуты к реям, чтобы не белели в темноте, на палубах – ни звука, ни огонька.
Кептен Трайон, которому Бертон доходчиво объяснил, что им предстоит сделать, велел кочегарам полегче шуровать в котлах. До утра можно не терять беглецов из виду, ориентируясь по искрам, летящим из их труб, самим же оставаясь незамеченными. А как рассветет, они их уже не упустят. Океан, конечно, велик, но торные судовые пути – это всего лишь узкие тропки, с которых не так-то легко свернуть, а от Вальпараисо до Кальяо полторы тысячи миль по прямой, как летит альбатрос. Время есть.
XI
Январь 1880 г.
Тихий океан. Где-то у побережья Перу
Греве поплотнее запахнулся в пончо. Это на берегу стоит удушающая летняя жара, в океане же царствуют холодные ветра, дующие со стороны Антарктиды. Судно весело режет форштевнем индигово-синие волны, следуя в кильватерной струе флагмана их маленькой эскадры. На мостике капитан да фрагата сеньор Серхио Казанков – сейчас он командует «Луизой-Марией», шкипер же Девилль официально считается интернированным, по этому поводу он засел в своей каюте и напивается до зеленых чертей, розовых слонов и прочей сказочной фауны.
Орудия расчехлены, кранцы первых выстрелов выложены на палубу, как это полагается, по уставу корабельной службы. Комендоры (все выходцы из далекой России) бдят; что до матросов-бельгийцев, то многие остались на своих местах, польстившись на тройное жалованье, обещанное бароном на время боевых действий. Их более осторожные товарищи последовали примеру шкипера, для чего в кубрик было спущено три ящика с бутылками черного ямайского рома с подходящей к случаю закуской. И все довольны, усмехнулся барон. Даже Камилла вон как мило беседует со своей подопечной на полуюте, в тени кормового перуанского флага…
– Как она? – спросил Остелецкий.
Он со своими пластунами перебрался на «Луизу-Марию», оставив полдюжины бойцов на «Ковадонге» в помощь Грау. Греве скосил взгляд на дам.
– Да вроде все в порядке. Поначалу заперлась в каюте и заявила, что не выйдет оттуда, пока ей не предъявят возлюбленного. Но потом баронесса подобрала ей миленький туалет для морских прогулок, и девчонка слегка оттаяла. Сегодня даже изволила выйти в салон к завтраку. Но все равно говорит только о том, как воссоединится со своим лейтенантом.
– Боюсь, уже не воссоединится… – Голос Остелецкого был невеселым. – Я тут закончил разбирать бумаги капитана «Ковадонги» – незадолго до нашего побега с эскадры, блокирующей перуанское побережье, прислали авизо с донесениями и рапортами. В ночь на Рождество на рейде Кальяо состоялась стычка миноносок. Потери сторон – по одной боевой единице, чилийцы выловили из воды три мертвых тела перуанских моряков. Среди них… – он замялся, – …среди них и тело лейтенанта Гальвеса. Труп сильно изувечен при взрыве, опознали по именному кортику и остаткам мундира. Капитан «Ковадонги», оказывается, его знал, они познакомились еще до войны, когда лейтенант гостил у брата в Вальпараисо. Он еще пишет, что для несчастного дона Гальвеса, и в особенности для его очаровательной племянницы, это будет тяжелый удар.
– Бедная девочка! – охнул барон. – Как же ей сказать?
– Мой тебе совет, Гревочка: предоставь это супруге. Она женщина умная и деликатная, справится куда лучше нас. И вообще, позаботится о бедняжке, а то после гибели возлюбленного податься ей некуда – не к дяде же возвращаться!
– Пожалуй… – Греве задумался. – Насколько я знаю Камиллу, она будет рада видеть мадмуазель Марию-Эстебанию своей воспитанницей. А там посмотрим. Время, оно лечит…
Из судового журнала канонерской лодки ВМС Республики Перу «Ковадонга»
«… января 1880 г. 12.30 по Гринвичу.
Миновали траверз порта Кальяо. Противник не обнаружен. Ход 8 узлов, запас угля и пресной воды в норме.
Машинисты докладывают о стуках во втором цилиндре.
Состояние и поведение пленных опасений не вызывает».
«… января 1880 г. 12.30 по Гринвичу.
Провели обсервацию. До порта Пайта 255 миль.
13.27 по Гринвичу. На зюйде замечены дымы и мачты двух кораблей. Нагоняют. Ход подняли до 10 узлов. Через полтора часа стук во втором цилиндре усилился, добавилась течь в трубках котла, из-за чего пришлось снизить ход до 8 узлов».
«14.49 по Гринвичу. Ход сбавлен до 7 узлов из-за новых неполадок в машине. Преследователи сблизились на две с четвертью мили; опознаны как фрегат королевского флота “Рэйли” и шлюп “Мьютайн”. Адмирал Грау приказал сыграть боевую тревогу.
15.05. По распоряжению адмирала Грау пленные чилийские кочегары и механики поставлены к машине и топкам. В охрану к ним отрядили пятерых русских “plastuns”. Приказ адмирала – расстреливать за неповиновение – противоречит правилам гуманной войны, о чем я имел честь ему напомнить. Замечание оставлено без внимания.
Случаев неповиновения не наблюдается. Освободившиеся матросы встали к орудиям.
15.38. Ход 8 с половиной узлов, курс норд. Неприятель с дистанции 11 кабельтовых открыл огонь».
– А все чертов Бертон, чтоб ему в аду подобрали сковородку погорячее! – Греве не отрывал глаз от окуляра подзорной трубы. – Голову на отсечение – без него англичане нас нипочем бы не догнали! Это он, мерзавец, тревогу поднял…
Казанков пожал плечами. Бертон или нет, но факт оставался фактом: британские корабли медленно, но верно настигают их маленький отряд.
– Кто командует канонеркой, сам Грау? – осведомился барон. – А что, ему не привыкать, сколько раз ходил в рейды на «Уаскаре»!
– Лейтенант, перуанец, – отозвался Сережа. Он стоял рядом с Остелецким с большим апризматическим биноклем в руках. – Как его бишь… Имя Педро, а фамилию, убей, не припомню. Он до набега на Антофагасту был у адмирала в адъютантах и напросился вместе с ним на торпедеру «Република». Вроде толковый и не трус.
– С «Ковадонги» пишут: «Веду бой!», – крикнул сигнальщик.
Британские корабли синхронно выбросили столбы плотного белого дыма – погонные орудия начали пристрелку.
– Прибавили ход, чтоб им… – выругался Греве. На скулах у него заходили желваки. – Дистанция – миля с четвертью, и она сокращается.