Любовь и «каннибалы» - Клейн Норма. Страница 29

— Ты спас ей жизнь,— произнес Майкл.

— Может быть. Но еще два месяца стоило мне закрыть глаза, и я чувствовал, что снова прыгаю с палубы. Сейчас такое случается раз-два в год, не чаще. И тогда у меня от страха поджилки трясутся.

— Я и не знал, что ты можешь чего-то бояться...

— На самом деле я боюсь очень многого,— спокойно сказал Олаф, глядя в глаза брату.— Одно время я боялся, что не смогу стоять на палубе и смотреть на воду. Я боялся возвращаться сюда, зная, что вся моя жизнь изменится. Я боялся, что умрет мой старик, больной, хилый и беспомощный. А еще я боюсь, что через несколько недель ты уйдешь отсюда, испытывая ко мне то же, что и прежде.

Майкл первым отвел глаза и уставился в стенку.

— Я сам не знаю, что испытываю. Ты вернулся, потому что так было нужно. Я остался, потому что мне больше некуда было идти.

Да, с этим нельзя было не согласиться. Точнее не скажешь.

— Мы никогда не пробовали поговорить по душам.

— Ну, не так уж долго ты бывал здесь.

— Я не мог бросить старика...

— Ты был единственным, кого он любил,— быстро сказал Майкл.— Каждый день я слышал, какой ты замечательный, как ты сам научился делать и то, и это, какой ты герой и какое я ничтожество.— Он замолчал и проглотил комок в горле.— Ладно, это все чепуха! Просто ты был для него родным, а я свалился ему на голову после смерти матери.

— Он так не думал. Нет, ты не прав,— принялся уговаривать Олаф.— Ради Бога, Майкл, вспомни: когда я жил здесь, он ни разу не похвалил меня. И я ведь тоже остался жить, а моя мать умерла. Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы почувствовать себя несчастным. Черт побери, он не это имел в виду.— Олаф закрыл глаза и не заметил удивления на лице Майкла.— Просто он не умел вести себя по-другому. Я понял это спустя много лет — тогда, когда он оказался у меня на руках. Он считал, что в этом и состоят отцовские обязанности. Точно так же он относился и к тебе.

— Он не был моим...— Но на этот раз Майкл не закончил фразу.

— Перед смертью он спрашивал о тебе. Он действительно хотел тебя видеть, Майкл. Много раз он затевал об этом разговор. Он считал тебя совсем малышом. А иногда — да нет, почти всегда — он путал нас, принимал одного за другого и орал на меня за нас обоих.— Говоря это, он улыбнулся, но Майкл не ответил ему улыбкой.— Я не виню тебя ни за то, что ты удрал, ни за то, что ты многие годы жаловался и осуждал его. Слишком поздно, ему уже не объяснишь, что и как. Я не хочу, чтобы и ты слишком поздно понял одну вещь...

— Ты о чем это?

— О том, что ты — вся моя семья.— Он поднялся, положил руку на плечо Майкла и облегченно вздохнул, когда ее не сбросили.— Даже если все войдет в норму, может случиться так, что эта семья будет у меня единственной. Я не хотел бы лишиться последнего.

— Не знаю я, что такое семья,— пробормотал Майкл.

— Я тоже. Может быть, узнаем вместе. Майкл поглядел вверх, потом вбок.

— Может быть. Как бы там ни было, нам придется еще несколько недель терпеть друг друга.

Дай-то Бог, подумал Олаф, стискивая плечо брата. Ох, дай-то Бог!

— Спасибо за выпивку, малыш. Только сделай одолжение, не рассказывай никому о моих кошмарах.

— Заметано. Буду нем как могила.— Олаф отправился обратно в спальню, и Майкл проводил его взглядом.— Олаф!

— А?

Он сам не знал, что хочет сказать. Наверно, что все хорошо и ему тоже хорошо.

— Да нет, ничего. Иди спи.

— Спокойной ночи...

Олаф со вздохом забрался в кровать и заснул, как младенец.

9

Что-то изменилось. Эйджи не могла понять, что именно, но... Шагая между Олафом и Майклом к автобусной остановке, она готова была поклясться, что отношения между ними стали какими-то другими.

Это нервировало ее. Не сделала ли она ошибки, пригласив их в родительский дом? Вдруг они устроят ссору на глазах у всей ее семьи?

Отныне эти двое — часть ее собственной жизни. После всего случившегося она не станет отрицать, что заботится о них больше, чем это велит ей профессиональный долг. Она была уверена, что испытывает к Майклу родственные чувства. Синдром младшего — кажется, так это называется. Кроме того, она не кривила душой, когда говорила Олафу о своей слабости к малолетним преступникам.

Ей хотелось не только избавить Майкла Кеннеди от тюрьмы, но и сделать для него нечто большее.

А со старшим братом Майкла она давно вышла за рамки обязанностей адвоката. Если же называть вещи своими именами, то эта история просто дискредитирует ее. Даже в автобусе она думала о том, как они были вместе. И легче легкого было представить себе, что случится, когда им удастся выкроить несколько свободных часов.

Мама сразу поймет все, подумала Эйджи. Эльза Гайд не упустит ничего из того, что касается ее детей. Интересно, что скажет мать о нем? Как она отнесется к тому, что у ее младшенькой завелся любовник?

Не очень им с Олафом подходят отношения, которые связывают людей, решивших не усложнять друг другу жизнь. Обычно она не давала воли инстинктам, в том числе и сексуальным, и щекотливый вопрос "что будет дальше" ее не особенно тревожил.

Но слишком много она в последние дни думала об Олафе, слишком часто представляла себя неразрывно связанной с ним, хотя давно решила, что замуж не выйдет. А теперь при одной мысли о жизни без него мир становился серым и тусклым...

Это твоя проблема, напомнила себе Эйджи. После всего случившегося они заключили соглашение, и она никогда не отречется от своего дела. Ладно, с этим ей еще только предстоит столкнуться. А вот другая — и очень неприятная — мысль терзала ее уже сейчас. Мысль о том, что она привыкла слишком быстро и слишком часто менять мужчин. Раньше это не приходило ей в голову.

Отгоняя от себя тревожные ощущения, она в течение всей поездки поддерживала непринужденную беседу. Вскоре они вышли на улицу.

— Тут всего несколько кварталов,— сказала Эйджи, приглаживая волосы, подхваченные свежим осенним ветром.— Надеюсь, вы не будете возражать против прогулки?

Олаф поднял бровь.

— Конечно, нет. Эйджи, да ты нервничаешь! Майкл, тебе не кажется, что она нервничает?

— Конечно! Она просто вне себя.

— Да ну вас! — Эйджи первой двинулась навстречу ветру, а мужчины последовали за ней.

— Она нервничает из-за того, что позвала на воскресный обед уголовника,— веселился Олаф.— Теперь ей придется пересчитывать все столовое серебро.

Шокированная, Эйджи было открыла рот, но Майкл за словом в карман не лазил. Он фыркнул и ответил в тон:

— А мне кажется, она волнуется из-за того, что пригласила в гости шведскую матросню. Вдруг он вылакает все пойло и затеет драку?

— Дудки, приятель! Я умею пить и не собираюсь драться. По крайней мере, пока с нами будет сидеть полицейский.

Майкл наступил на подгоняемый ветром сухой лист.

— Если он уйдет, я вызову другого.

Боже мой, да они подшучивают друг над другом, поняла Эйджи. Как братья. Да нет, лучше, чем братья! Она сразу успокоилась и подхватила обоих под руки:

— Даже если вы и встретитесь с Джоном, то очень удивитесь. Он лучше, чем кажется на первый взгляд. А я волнуюсь только потому, что боюсь остаться без обеда. Видела я вас за едой!

— И это говорит женщина, которая сама уплетает за обе щеки, как хоккейный защитник!

Эйджи надменно поглядела на Олафа.

— Просто у меня хороший аппетит! Он усмехнулся в ответ.

— Голубушка, у меня тоже.

В это время рядом с ними остановился автомобиль, и у нее бешено заколотилось сердце.

— Эй! — окликнул шофер.

— Сам ты "эй"! — с облегчением ответила Эйджи и бросилась к машине.

Просунувшись в окно, она чмокнула Юргиса в щеку и улыбнулась его жене.

— Молли, по-прежнему держишь его в ежовых рукавицах?

Сдержанная и элегантная, не в пример своему буйному супругу, Молли улыбнулась.

— Как всегда. Трудные задачи — мое хобби. Юргис ущипнул жену за бедро и кивнул в сторону спутников Эйджи.