Чудаки - Комар Борис Афанасьевич. Страница 16

— Я не малышка. Я Антось.

— Ну, пусть будет Антось, — усмехнулся в усы старшина. — Ты меня, парень, извини. У вас на печи темно. А голос у тебя как у девочки.

— Ну и что, что как у девочки, — совсем не обиделся Антось. И уже по-взрослому добавил: — Переменится когда-нибудь.

— Конечно, переменится. Может быть, у тебя еще такой басище прорежется…

Антосю понравился приветливый старшина. Осторожно, чтобы не разбудить маму, сполз на животе с печи, подошел к столу.

Бойцы надышали, в хате стало тепло, даже на окнах начала оттаивать наладь.

— Значит, интересуешься, что это такое? — снова перевернул старшина ту вещицу пустой колбочкой вниз.

— Угу, — сказал Антось.

— Это, хлопче, не игрушка, а песочные часы! Видишь, песочек сыплется из одной колбочки в другую?

— Вижу.

— Вот как пересыплется, так и знай: прошло пять минут. Это я их в медсанбате у нашего доктора попросил. Скучновато на посту одному, сон одолевает, вот я и смотрю, как сыплется песочек. Все-таки какое-то занятие.

— Разве вы и сейчас на посту?

— Конечно, на посту.

— И спать не хочется?

— Как бы тебе сказать… Чтобы очень хотелось — так нет, немножко… Переход сегодня тяжелый был! Устали мы.

— А можно, чтобы кто-нибудь за вас постоял на посту?

— Почему же нельзя? Вот я покараулю, потом разбужу другого солдата, а сам лягу.

— Так вы ложитесь сейчас, а я посижу. Скажете, кого разбудить, того и разбужу.

— Не положено, хлопче, — улыбнулся старшина.

— Вы не бойтесь. Фашистов теперь у нас в селе нет. Выгнали.

— Знаю, что нет. Дисциплина солдатская такова: спать на посту нельзя, могут судить за это. А мне некогда под арестом сидеть. На фронт надо бы скорее. Где-то и у меня под оккупантами вот такой же, как ты, сынок…

— Вы за него не беспокойтесь, — сказал Антось. — Вот я, когда стояли у нас фашисты, шилом все их сапоги прокалывал.

— И не побоялся?

— Еще как боялся, но все равно прокалывал.

— Отчаянный ты, Антон, парень, как я погляжу, — похвалил старшина и погладил его по голове.

Антось заметил на столе крупинки сахара. Вспомнил, как аппетитно только что ужинал старшина.

— А с чем вы, дядя, ели — с солью или с сахаром? — спросил, будто не знал.

— С сахаром, — ответил старшина. — Э-э, да я тебя сейчас угощу.

— Да нет, не надо. Это я просто так спросил.

Но старшина уже развязывал мешок. Отрезал во всю буханку толстый ломоть, посыпал сверху сахаром и протянул мальчику:

— Бери, ешь.

Антось бережно, чтобы не рассыпать сахар, взял ломоть. И каким же он был вкусным! Нарочно откусывал понемногу, чтобы растянуть удовольствие.

Старшина смотрел-смотрел, как он ест, а потом вздохнул глубоко и склонил голову. Наверное, опять вспомнил о своем сыне.

Когда Антось съел ломоть и поблагодарил, старшина даже не услышал.

«Задремал, — решил Антось. — Надо не отходить от него, а то еще уснет на посту. И на фронт тогда не попадет. А там, дома, будут ждать его, как мы вот с мамой ждем нашего татуся, и не дождутся…»

Набирая кружкой воды, Антось звякнул об ведро: проснется ли? Старшина приподнял голову. На печи заворочалась мама.

— Ну как — наелся? — спросил старшина.

— Вот смотрите, — ударил кулаком по животу Антось. — Как барабан.

— Что же теперь, на печь?

— Успею еще выспаться!

— Гоните его от себя, товарищ, — отозвалась с печи мама. — Ведь он, как репей, пристанет и не отцепится… Антось, ну-ка марш спать!

— И поговорить не дадут! — скривился Антось. — Только и знают: спать да спать…

— Пускай посидит, он мне не мешает, — заступился старшина, и Антось остался возле него.

На дворе выл ветер, свистел в трубе, швырял в окна снегом. Мама опять заснула. Крепко спали и бойцы. Догорала, капая на стол прозрачными капельками, свечка. Антось же сидел и слушал рассказы старшины, расспрашивал о разных местах, где тот побывал, о его сыне — своем ровеснике.

Свечка вот-вот должна была погаснуть. Не помогло ей даже то, что Антось все время соскабливал на столе затвердевший стеарин и клал под фитилек. Старшина достал из мешка другую. И как раз тогда Антосю почему-то очень захотелось спать.

— Когда же вы разбудите солдат? — спросил он. — Уже скоро рассвет.

Старшина посмотрел на спящих, громко зевнул.

— Жаль будить, намаялись за день. Я ведь после обеда в соседнем селе чуток вздремнул. Им же, беднягам, все с машинами пришлось возиться… Ты иди, ложись. — Старшина, наверное, заметил, что Антося разбирает сон.

— Нет, я не хочу, — бодрился Антось, а сам нет-нет да и глянет на печь.

«Ага, ложись, — думал он. — А сам ведь говорил, что одному скучно на посту, в сон клонит. Сейчас он очень усталый, может и в самом деле заснуть».

Старшина рассказывал интересные истории, но Антось уже слушал его невнимательно. Он все время боролся с навязчивым, неотступным сном. Веки как-то сами собой слипались, не раз уже он отворачивался, чтобы потереть рукой. Пил холодную воду, это также немного разгоняло дремоту. Ждал с нетерпением утра, когда поднимутся солдаты. И боялся, что мама проснется и загонит его на печь.

Но вот, наконец, посветлело за окном. Старшина вышел из хаты, а Антось прижался лицом к холодному стеклу. Светало. Уже можно было разглядеть высокие снеговые сугробы под тыном, стволы деревьев в саду, горбатую белую клуню.

Покурив на крыльце, старшина вернулся в хату и был очень удивлен, что Антось до сих пор не на печке.

— И почему ты не спишь, никак не понимаю! Да я на твоем месте так бы захрапел, что и воробьи из-под стрехи повылетали бы.

Как только рассвело, старшина разбудил солдат. Они узнали, что он всю ночь прокараулил, и начали укорять его.

— Что вы, ребята, на меня напали? — прикинулся обиженным старшина. — И совсем не один я караулил. Да и не выдержал бы один, заснул! Вот кто помогал мне, — похлопал он Антося по плечу. — Вместе стояли на посту.

Потом надел на мальчика свою солдатскую шапку-ушанку со звездой, повесил через плечо автомат.

— Может, скажете, не похож на настоящего часового?

— Еще как похож! — подтвердили все.

После того как бойцы умылись, позавтракали и собрались в путь, старшина поблагодарил маму за ночлег и Антося за то, что помогал караулить.

— А это твой солдатский паек. — Старшина вынул из мешка и протянул мальчику целую буханку и мешочек с сахаром.

Антось колебался: брать или не брать?

— Ну чего ты стесняешься? Бери, бери, не отказывайся! Все как положено.

Антось долго стоял в воротах и смотрел вслед солдатам, пока они не исчезли в снеговой дали…

Слива

совсем невелика, с меня ростом. Дедусь ее в прошлом году посадил, а уже уродила. Немного, всего шестнадцать плодов висело на тоненьких веточках.

Когда мы приехали, они были еще зеленые и маленькие, не больше черешни. Теперь уже выросли, похожи на райские яблочки — желтые, золотистые, точно липовым пчелиным медом налиты. А сверху еще и пудрой сизой чуть-чуть присыпаны.

Всем, конечно, не терпелось узнать, какие они на вкус. А больше всех не терпелось Оксане. То и дело спрашивала, когда да когда попробуем.

Но у нас была договоренность: пусть сливы хорошенько созреют, сорвем и попробуем их в день нашего отъезда в Киев.

Росла слива в конце огорода, возле дубовой и кленовой рощицы, за которой начинался лес. Мы с Оксаной почти каждый день наведывались к ней, чтобы полюбоваться красавицами сливами, поглядеть, все ли они на месте, не упала ли какая на землю.

И вот однажды подсчитали — а их пятнадцать!

Думали, ошиблись; пересчитали еще раз — пятнадцать! Поискали в траве — и там не было.

— Ты не рвала? — спросил я Оксану.

— Нет. А ты?

— И я не рвал.

— Может, дедусь захотел попробовать? — подумала вслух Оксана.