Камень, жнец и мандрагора (СИ) - Серина Гэлбрэйт. Страница 13

— Вы… — мама преодолела последние ступеньки и потрясённо уставилась на то, во что превратился результат её многочасовых трудов. — Вы… что вы…

— Да, кажется, он чуть-чуть… или не чуть-чуть… не выдержал напора нашей страсти, — продолжил жнец невозмутимо. Обернулся к тюку, глянул на него так, точно только сейчас обнаружил плачевное состояние поклажи. — Не волнуйтесь, мы наведём порядок, будет как новенький…

— Нет-нет, не надо, — мама взмахнула рукой, будто пытаясь отгородиться от чересчур ретивого без пяти минут родственника. — Ничего не надо… я сама. Идите, идите…

— Там куча ненужного барахла, не думаю, что оно действительно пригодится в Скарро, — авторитетно добавил Алессандро и приобнял меня.

За бёдра.

Только мамино присутствие удержало меня, чтобы не сбросить вконец охамевшую длань, а пуще того располосовать её когтями. Понимаю, что представление затеяно сугубо ради родительницы, но попу-то мою зачем лапать? И ведь чувствую, что оглаживает в открытую, и попу, и бёдра, хотя мамин глубоко несчастный взор устремлён исключительно на тюк и за конечностями жнеца она явно не следила.

— Подумайте, действительно ли оно вам нужно, тащить этот скарб в такую даль. Налегке будет быстрее, удобнее и проще. Доброй ночи, мама, — и Алессандро, переместив наконец руку повыше, увлёк меня к лестнице.

Глава 5

Путь в Скарро делился на два этапа.

Первый — по воздуху. Отбывающие на праздник горгульи переодевались в удобные открытые костюмы, меняли ипостась и, подхватив сумки, саквояжи и заплечные мешки, поднимались на крыло. Летели семьями и небольшими группами до ближайшей к родовому городу точки сбора, чьё местоположение не то чтобы держалось в строжайшем секрете, скорее о них благоразумно не распространялся. Из своей практики я знала, что нечто похожее можно найти у многих других видов, особенно тех, кто в стародавние времена жил в одном месте, но позже расселился по всем обитаемым землям. Там, в искомой точке, начинался второй этап пути.

Мама поднялась ни свет ни заря, если вообще ложилась спать этой ночью, и приступила к подъёму других членов семьи. Нас с Алессандро будить не пришлось: жнец так и просидел на стуле до самого рассвета, глядя в окно взором бессменного часового на посту, мне же удалось только подремать урывками. Едва мы накануне переступили порог моей спальни, как Алессандро руку убрал и превратился в уже знакомого слугу Смерти, отстранённого, сдержанного и неразговорчивого. Извиняться и объяснять свой поступок он не стал, и я так и не решила для себя, надо оно мне было или нет. То есть объяснения ни к чему, тут всё очевидно, и извинения, по большому счёту, тоже не нужны, спектакль двух актёров затеян исключительно ради меня и моей мамы, но…

Но мог бы и слово молвить, так, мол, и так, всё ради тебя, дорогая, и твоего спасения от праведного маминого гнева, а на деле я вовсе не имел желания заваливать тебя на этот дурацкий тюк, целовать так, что губы потом ещё добрых полчаса горели, будто подожжённые по-настоящему, и щупать твою зад… попу. И ведь не скажешь, что губы горели потому, что прикосновение жнеца меня обожгло и причинило боль. Да и вообще ощущения странные остались. Понятно, что сработал эффект неожиданности и возник диссонанс из-за недавних заявлений Алессандро о его нелюбви даже к лёгкому физическому контакту, а так-то ничего особенного и не произошло.

Впрочем, как бы там ни было, я тоже сочла за лучшее промолчать.

К немалому моему удивлению, мама не пересобрала тюк за ночь заново. Она сделала то, чего я от неё не ожидала, — переложила одну часть вещей в личные сумки свои, мужа и младших детей, другую вручила Фиану, а третью оставила дома. Я даже глазам своим не поверила, обнаружив, что остатки тюка отодвинуты к стене и никто явно не намеревается тащить их на своём горбу до самого Скарро. Неужели замечание Алессандро возымело-таки эффект? Правда, родительница при том косилась на нас с открытым осуждением. Нет, её не заботила попытка предаться страсти прямо в холле, ей категорически не понравилось, что именно мы выбрали в качестве импровизированного ложа любви.

Киана на нас глянула с толикой изумления, догадавшись по отсутствию маминых упрёков в свой адрес, что мы её не выдали. Азуру хотелось ещё поболтать о трупах и методах поднятия и упокоения, но мама спуску сыну не давала и окликала всякий раз, как только тот останавливался возле нас и пытался вернуться к излюбленной теме. Фиан, собирающийся лететь с родными и потому объявившийся с утра пораньше, удивился моему возвращению не меньше мамы накануне. Его супруга Жадея, длинноволосая блондинка, смотрела на меня с наполовину суеверным, наполовину паническим ужасом, как, должно быть, при жизни Алессандро обычные люди смотрели на некромантов. Моего первого племянника загодя отвезли к родителям Жадеи, которые так и так не отправлялись в Скарро по причине пригляда за кучей внуков. Наскоро представившись впервые увиденной золовке и её жениху, Жадея торопливо ретировалась к свекрови и до самого отлёта не сказала мне ни слова. Фиан тоже не задержался в нашем с Алессандро скромном обществе — задал пару-тройку дежурных вопросов о моей жизни вне родового города, получил столь же скупые ответы и был таков. Кроме папы да Азура, все члены семьи старались выдерживать между собой и нами хотя бы небольшую дистанцию и избегали лишний раз обратиться даже по какой-нибудь ерунде.

И да, было на редкость неприятно и где-то обидно. Знала ведь, что примерно так и будет, если не хуже, но одно дело воображать что-то мысленно и совсем другое — испытывать это наяву, здесь и сейчас.

Терпение, Хэлли, терпение. Подумаешь, собственная семья смотрит как на парию и отступницу. Будем считать, что я на работе, занята поисками особо редкого растения, чья добыча неизменно сопряжена с рядом трудностей.

Зато я поняла, откуда взялась уверенность Алессандро, что идея с подставным женихом прокатит. Моя родня была в таком ужасе от моего возвращения, ещё и с партнёром-человеком, что на мелкие детали, из коих складывались взаимоотношения двоих, попросту не обращала внимания. Алессандро демонстративное игнорирование со стороны моей семьи смущало мало, он на каждого смотрел с благодушным интересом, отвечал, если спрашивали, помогал папе, когда тот просил что-то ему подать или подтянуть ремни на сумке. Я отметила, что жнец даже держаться стал чуть иначе, более живо, раскованно и свободно, из речи исчезли раздражающий нудный пафос и сухой нравоучительный тон. Пожалуй, не знай я, кто этот весёлый панибратский красавчик на самом деле, и ни за что не догадалась бы.

Мама совершила контрольный обход дома, удостоверилась, что всё заперто, закрыто и выключено, и последней вышла на площадку на крыше, где ожидали остальные. Все, кроме Азура, сочли своим долгом одарить Алессандро быстрым взглядом, исполненным настороженного любопытства и недоумения, и только затем приступили к смене ипостаси. Разобрав свою часть багажа, мужчины первыми поднялись на крыло. За ними последовали Киана и Жадея и лишь мама продолжала буравить нас с Алессандро недобрым взором. Я глянула на невозмутимого женишка, сделала шаг в сторону и сменила ипостась. Потянулась с хрустом, расправила крылья и, подхватив саквояж, взлетела.

— Халциона, а твой летать-то умеет? — поинтересовался Фиан.

— Люди не летают, только падают, — возразил Азур.

— Тогда на кой он с нами попёрся? — вопросила Киана.

— Киана, — грозно нахмурился папа.

— А что я такого сказала, па? — тут же вскинулась сестра. — Правда ведь.

Маме наконец надоело гипнотизировать жнеца, и она присоединилась к семье. Алессандро оглядел опустевшую площадку, поправил ремень сумки за спиной, вытянул перед собой руку и медленно повернулся вокруг собственной оси.

— Что он делает? — испуганно прошептала Жадея.

— Магичит, — со знанием дела ответил Азур.

Замкнув незримый круг, Алессандро пошевелил пальцами, словно перебирая струны невидимой арфы, и резко опустил руку. Воздух вокруг жнеца сгустился на мгновение навроде давешней фантомной тучки, разошёлся пыльной желтоватой волной, обозначая границы круга и немного смазывая очертания фигуры, и Алессандро неспешно взмыл вверх.