Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена. Страница 105

— В тех краях, откуда я родом, оживших мертвецов называют «зомби», — Бомани пытался успокоить хозяйку нарочито размеренным и ровным тоном. — Но чаще всего это никакие не мертвецы. Сильные колдуны могут опаивать людей зельем, после чего те теряют всякую волю и становятся послушными орудиями в руках их повелителей. Колдун может приказать такому зомби работать на него, может приказать убить — и живой мертвец сделает это, а потом не будет ничего помнить.

На этот раз Леон, которому на память тут же пришёл рассказ Анри д’Эрбле о пытавшемся убить его бродяге, бросил быстрый взгляд на Эжени — та, на мгновение встретившись с ним глазами, едва заметно кивнула, давая понять, что их мысли сходятся.

— Но ходят легенды о колдунах настолько могущественных, что они и правда способны воскрешать мертвецов, — продолжал между тем Бомани. — Я не знаю всех подробностей — среди моих родных не было колдунов, да и меня забрали из дома, когда я был совсем ещё молод. Но я знаю, что для ритуала воскрешения используются кровь и кости чёрного петуха. Знаю также, что ритуал следует проводить ночью, лучше всего в дождь или в грозу, потому что молния, как верят некоторые, разрывает завесу между миром мёртвых и миром живых.

— А в ночь нападения неизвестного существа на Жаклин как раз был дождь с грозой! — воскликнула Эжени. Леон видел, что над верхней губой у неё блестят капли пота, а глаза сверкают от возбуждения.

— Существо, напавшее на Жерома Планше, было чёрным — так мне сказала Лаура, — ответил Бомани. — И ваша гостья в первый миг испугалась меня — не потому ли, что напавшее на неё создание тоже имело чёрную кожу? В некоторых легендах говорится, что у воскресших мертвецов кожа становится иссиня-чёрной — и неважно, была ли она при жизни белой, жёлтой, бронзовой, коричневой, как кофейные зёрна, или чёрной, чернее эбенового дерева. Поэтому меня так насторожили слова Лауры о чёрном человеке из леса. А уж когда я услышал про чёрного петуха… Похоже, мясник Жаккар пытался провести ритуал воскрешения — и кажется, у него это получилось.

— Я думал, ты не веришь во всю эту магию и нечисть, — заметил Леон, искоса взглянув на Бомани.

— Приходится верить, — вздохнул тот. — Слишком много всего странного случилось за последний год — да и раньше тоже, если уж на то пошло. Здесь странные места, наполненные магией, и лучше бы вашим друзьям поскорее уехать отсюда.

— Но откуда Пьеру Жаккару знать африканский ритуал воскрешения мёртвых? — Эжени недоверчиво уставилась на негра.

— Мир велик, и рассказанные в нём истории передаются из уст в уста, от одной деревни к другой, из одной страны в другую, — пожал плечами Бомани. — Жаккар мог от кого-то услышать эту историю — перевранную, искажённую, но правдивую по своей сути. Он мог даже неправильно провести ритуал, но таящаяся в здешних краях магия напитала его истинной силой. Кроме того, он искренне желал вернуть мёртвого в мир живых.

— Кого он мог так страстно желать воскресить? — спросил Леон, хотя уже догадывался, каким будет ответ. — Сына?

— Скорее всего, — кивнула Эжени. — Должно быть, Пьер случайно убил Натаниэля, или тот умер из-за какой-то нелепой случайности, а отец не смог с этим смириться и решил воскресить сына. Но Натаниэль вернулся другим… не таким, как раньше. Он, наверное, сбежал из дома отца и отправился бродить по лесу. Прошлой ночью напал на Жаклин, этой — на Жерома Планше. Но в нём ещё остались какие-то крупицы его чувств к Лауре, ведь по её приказу он отпустил Жерома и сбежал. Скажи, Бомани, вернувшиеся мертвецы помнят хоть что-то о своём прошлом? Они могут чувствовать? Любить, ненавидеть?

— Боюсь, этого я не знаю, госпожа, — он прижал руку к груди, словно прося прощения за своё неведение. — Но одно я знаю точно: вернувшиеся с того света опасны. Впрочем, вы и сами это поняли из рассказов Лауры и вашей гостьи.

— Как их можно уничтожить? — Леона, в отличие от Эжени, больше интересовали практические вопросы. — Холодное железо, как я понял, на них не действует — Жаклин вонзила в мертвеца шпагу, а он просто отбросил её. Огонь, серебро, святая вода?

— Огонь всегда помогает, — ответил Бомани, с тревогой глядя на побледневшую хозяйку. — Госпожа, что с вами?

— Ничего… я просто думаю, что делать, — она потрясла головой. — Надо снова ехать к Пьеру Жаккару, в его жуткий дом, вытрясти из него всё, что он знает, а потом нестись в лес, искать мертвеца, пока он не придушил кого-нибудь ещё. И Леон…

— Что? — вскинул голову сын Портоса.

— Я понимаю, что его надо уничтожить, но позвольте мне прежде поговорить с ним. Может, он что-то помнит о своей жизни. Может, он расскажет мне правду. Мёртвые, в отличие от живых, не имеют обыкновения лгать.

— Просите позволения не у меня, а у Натаниэля, если это и вправду он, — усмехнулся Леон. — Пусть позволит поговорить с ним, а не бросается сразу душить вас — если, конечно, он вообще способен говорить. Хотя лучше было бы развоплотить его как можно скорее. Поговорить по душам вы сможете и с его душой. Помните, как с ундиной?

— Бомани, — Эжени с бледным, но решительным лицом развернулась к конюху, который выслушал их разговор не моргнув глазом, хотя его наверняка потрясли известия про общение его госпожи с привидениями и развоплощение живых мертвецов. — Ты понимаешь, что всё это следует хранить в тайне?

— Буду нем как могила, — Бомани снова приложил руку к груди.

— Неудачное сравнение, в нашей-то ситуации, — не удержался Леон, заметивший, как дрогнули при этих словах черты девушки. Негр бросил на него тяжёлый взгляд:

— Уж какое есть.

— Сейчас мы поедем к мяснику Жаккару, а оттуда — в лес или к дому кузнеца Клемана. Надо только захватить оружие, — Эжени уже взяла себя в руки и принялась отдавать распоряжения. — Бедные лошади, не удастся им сегодня отдохнуть… Если мы не вернёмся через пару-тройку часов, бей тревогу. Сюзанне пока лучше ничего не рассказывай — не стоит пугать её раньше времени.

— Понял, госпожа, — Бомани коротко поклонился и кинулся на конюшню с прытью, которой сложно было ожидать от человека его возраста. На то, чтобы вновь оседлать лошадей, захватить пистолеты и огниво (с заколкой в волосах и кинжалом у бедра Эжени не расставалась, как и Леон — со шпагой), ушло немного времени, и вскоре всадники уже неслись к дому мясника Пьера Жаккара.

Там их ожидало очередное разочарование — дом был заперт, Жаккар исчез, и только лохматый коричневый пёс встретил нежданных гостей жалобным воем. Леон заметил, что пёс выглядит напуганным, прижимает уши и даже не пытается казаться злобным перед незнакомцами, о чём тут же сказал Эжени.

— Собаки, как и лошади, чуют нечистую силу. Если Жаккар воскрешал у себя в доме мертвеца, это должно было напугать пса — даже если мертвец потом сбежал.

Эжени кивнула — она была по-прежнему бледна, а губы её сжались в одну тонкую линию.

— Думаю, сразу после нашего ухода Жаккар пошёл в лес — искать воскрешённого сына. Помните, он всё время твердил: «Он вернётся, непременно вернётся»? Теперь понятно, откуда должен был вернуться Натаниэль! Возможно, отец как-то пытался приманить его мясом или кровью чёрного петуха, но мертвец, похоже, предпочитает не птичью кровь, — она вздрогнула.

— Хорошо, что Жаккар, в отличие от Жиля Тома, совершенно не умеет лгать, — Леон кивнул в сторону опустевшего дома и жалобно скулящего пса. — Мы сразу поняли, что с ним что-то не так… Куда теперь? Будем обыскивать лес? Или поедем к Лауре Клеман? Если Натаниэль и правда так сильно её любил, что его и после смерти тянет к ней, то он может ошиваться у её дома, как делал это прошлой ночью.

— Едем к Лауре, — поколебавшись, ответила Эжени, и это решение, как оказалось позднее, стало спасительным для Лауры Клеман.

***

К тому времени, как всадники добрались до дома кузнеца, уже сгустились сумерки, предметы потеряли свою чёткость, погрузившись во мрак, тени удлинились, а на небосводе слабо замерцал полумесяц. Вместе с темнотой вновь пришёл холод, поднялся ветер, порывы которого трепали подол платья Эжени и плащ Леона, развевали их волосы и гривы лошадей, заставляя вздрагивать от внезапного пронзительного холода. Возле дома кузнеца было темно, ни в одном из окон не светился огонёк, но Леон всем телом ощутил присутствие людей рядом. Он остановил свою вороную кобылу, вскинул руку, давая Эжени знак замереть на месте, и застыл сам, вслушиваясь в темноту. Темнота не была беззвучной — в ней слышалось какое-то сопение, хрипение, звуки борьбы и произнесённые шёпотом сочные ругательства. Не раздумывая долго, Леон спешился, привязал лошадь к ближайшему деревцу и кинулся на звук, Эжени последовала за ним, не забыв захватить из седельной сумки пистолет.