Моё желтоглазое чудо (СИ) - Валарика Кира Оксана. Страница 12

Он склонился вперед, упершись ладонями в спинку дивана и оказавшись непозволительно близко. Улыбнулся чуточку шире, демонстрируя набольшие клыки:

— У тебя в глазах чертята.

И, оттолкнувшись, ушел на кухню, явно довольный жизнью и собой.

Несносный кошак!

Я хотела было гордо сидеть на диване и строить из себя обиженную, но недовольный таким решением желудок грозно заурчал, напоминая, что в силу известных обстоятельств я осталась без ужина, и пришлось быстренько бежать в ванную и не менее быстренько заявляться на кухню.

Наказание за такой ужасный просчет Нейтан себе назначил самостоятельно, усадив меня на диван «заниматься, чем пожелаю», а сам принялся перетирать везде пыль и вымывать пол под шкафами (второе, думаю, на случай, если один из них окажется ближе дивана).

— Я же на тебя не злюсь, — наблюдая за его поползновениями вокруг шкафчика с книгами, заметила я.

Молчать было скучно, так же, как и раскладывать пасьянсы на предоставленном мне в развлечение ноутбуке.

— Зато я на себя злюсь, — буркнул Нейт, по самую шею засовывая руку под шкаф. — Было очень жестоко будить тебя в воскресенье.

Я невольно умилилась — вы только посмотрите, сколько совести и чувства вины. Даже пожалеть захотелось.

— Ты довольно странный кот. Где твое чувство собственного величия, присущее всем котам?

Парень бросил на меня взгляд снизу вверх, вынул руку с тряпкой из-под шкафа и обрисовал второй вокруг своей головы круг:

— Ты разве не видишь бриллиантовую корону из чистого золота, удерживающую эти чудесные, шелковистые волосы цвета воронова крыла?

Я окинула его серьезным, внимательным взглядом и качнула головой:

— Неа.

Нейтан довольно улыбнулся и снова принялся орудовать рукой под шкафом:

— Вот и хорошо. Всяческие короны — это зло. Как и завышенное самомнение. И наглость.

— Ты бы об этом думал, когда ко мне ночью под одеяло лезешь, — я уселась поудобнее, поправила монитор ноутбука и постаралась говорить немного ниже, имитируя мужской голос. — «Женщина, негоже мне, коту (!) спать в одиночестве на холодном диване!»

Нейтан фыркнул, садясь на коленях ровно. Потом рассмеялся, качая головой и, продолжая задорно улыбаться, ткнул в меня пальцем:

— Это инстинкты, что я могу с ними сделать? Не приматывать же меня скотчем к дивану!

Я представила себе эту картину и сама едва не скатилась с многострадального дивана на пол от смеха.

— Замечательное предложение, конечно, но я не думаю, что это сработает, — отсмеявшись, заметила я.

— Зришь в корень, — он улыбнулся, поднимаясь на ноги. — Ну, вот я и закончил. Пойдем, выпьем чаю.

Чаепитие как-то незаметно переросло в готовку. Правда, готовил, опять-таки только Нейт. Мне было дозволено пить чай с бутербродами.

— Кто научил тебя готовить? — наблюдая, как он двигается по комнате, насколько точно выверены его движения, решилась спросить я.

— Наша кухарка, Марлин, — Нейтан набрал воды в кастрюлю и поставил ее на печь, после чего оглянулся, улыбаясь. — Меня не выпускали из особняка, разве что только в сад, хотя то уже под присмотром. Но, чтобы я не сошел с ума со скуки, сидя в четырех стенах, мне было дозволено хобби, но только такое, чтобы не нужно было никуда ездить или общаться с чужими людьми. Для начала я стал сам убирать у себя в комнате. Это занимало время, да заодно и давало возможность что-нибудь спрятать и не бояться, что какая-нибудь служанка это найдет и отнесет матери. Потом в доме появилась Марлин, которая была истинно талантлива в плане готовки, и я стал бегать к ней за вкусностями, наблюдать, как она готовит, а потом и помогать. Она была хорошим учителем, но вот с моим антидаром по приготовлению сладостей совладать не смогла.

— Рисовать ты тоже начал потому, что для этого не нужно было выходить?

Парень кивнул, достал из холодильника мясо и принялся нарезать его мелкими кубиками:

— Еще потому, что это требовало усидчивости и концентрации, родители очень поощряли это занятие, потому что думали, что оно привьет мне спокойствие и слегка усмирит характер. Этакая медитация. Ну, а какой была твоя семья?

Я невольно потупилась, уставилась в чашку с недопитым чаем. Тема семьи была не лучшей, но не только для меня, и раз уж я сама заговорила о подобном, то стоит ответить, пожалуй.

— Любящей, — и тут же виновато опустила плечи. — Нас с братом частенько баловали, позволяли заниматься тем, чем нам хочется. Поэтому брата часто не было дома — он уезжал с дядей и его музыкальной группой, тоже мнил себя великим музыкантом. Хотя это, конечно, не без дядиной подачи. Тот всегда нахваливал братишку, пел ему оды и возводил на пьедестал, особенно перед родителями, чтобы те отпустили их с миром. А я никогда не горела желанием мотаться по миру, у меня как раз была та самая усидчивость, которую так хотели привить тебе. Потом родителей не стало, а брат уехал к дяде.

Последнюю фразу я проговорила, глядя в стол. Сколь радостными были воспоминания о детстве, столь больно их было вспоминать.

— Ты на него сердишься? — Нейтан сел напротив, сложил руки на столе.

Я, мысленно все еще пребывающая в прошлом, поначалу вскинула брови, не понимая, о ком он. Потом качнула головой:

— Нет. Я сама его отпустила. Позволила ему уехать, благословила, можно сказать.

— Почему? Ты ведь так скучаешь по нему.

— Потому что это его жизнь. Я могла бы оставить его рядом, и он бы никогда не упрекнул меня. Но это разбило бы его мечты, лишило бы возможности заниматься тем, что так ему нравится. Какое я имею право отбирать у него все это ради собственной выгоды?

— Ты слишком добрая, — Нейт улыбнулся, встал и походя скользнул рукой по моим волосам, возвращаясь к готовке.

Я невольно вздрогнула. Так всегда делал брат — называл чересчур добросердечной и трепал по волосам. Но у Нейта это получилось совсем иначе.

На работу я пришла с хорошим настроением, но была тут же поставлена в тупик и возжелала сбежать куда подальше. У большой заготовки торта на повышенных тонах спорили молодая златовласая девица и худощавый кудрявый брюнет, видом чуть постарше. Я уже даже сделала шаг назад, надеясь, что удача будет на моей стороне. Но меня уже заметили.

— Лиана, рассуди! — в один голос завопили оба и бросились ко мне.

Подхватив меня под белы рученьки, эти сумасшедшие потянули меня к столу.

— Вот, смотри! — Лара ткнула пальцем в заготовку. — Здесь нужны красные розочки, не так ли?

— Женщина, что за ужасные слова слетают с твоих губ? — возвел темные очи к потолку Франциско. — Здесь нужны желтые! Ты понимаешь? Желтые!

— Эм, ребят? — я, зажатая между едва ли не бросающимися друг на друга с кулаками кондитерами, попыталась приподнять руку в попытке все-таки выразить свое мнение.

— Да какие желтые? Ты совсем рехнулся?!

Я прикрыла глаза, пытаясь силой мысли снизить уровень звука в своих ушах. И мне было очень интересно, как так получилось, что эти двое работают в один день. Ведь с первого рабочего дня их всегда ставили в разные смены. Именно из-за таких вот ситуаций.

— Да это ты рехнулась! Ты хоть понимаешь, как это будет выглядеть с красными?

Я буквально почувствовала, как вокруг электризуется воздух.

Они оба были специалистами высшего класса. Франциско в нашей организации считался этакой жемчужиной заморской, и это было заслужено великолепнейшими работами его рук, сладостями, более похожими на произведение искусства. Лару — девушку с удивительной фантазией и невероятной точностью движений, позволяющей создавать тончайшие детали, взяли в тот же день, что и его.

— Это будет выглядеть и-де-аль-но!

И эти двое гениальны. Когда порознь.

— О, боже мой, да ты больна!

Но стоит им оказаться рядом…

— Ты кого больной назвал?!

…Происходит конец света в отдельно взятой кондитерской.

— Вы ее сейчас задушите.

Строгий, спокойно-властный голос нашей директрисы мгновенно погрузил комнату в тишину. Мы замерли все трое, хотя мне-то вроде и незачем. Потом спорщики пришли в суматошное движение, дав мне, наконец, вдохнуть. Споро приведя меня в порядок, если можно так выразиться, они замерли, походя на странных охранников моей персоны, и склонили головы: