Гром над городом (СИ) - Голотвина Ольга. Страница 10

А Джалена добавила озабоченно:

– Может, как-нибудь отвлечь Бики и выкрасть эту штуковину?

Бики Жалящее Дерево был на все руки мастером – и декоратор, и бутафор, подчас плотник, иногда и костюмер. Работал за гроши, был ценим за усердие. Но порой его фантазия начинала бить бурным ключом, тогда Бики изобретал какую-нибудь невероятную часть одежды и всеми силами старался навязать актерам свое творенье.

– Что там за шляпа, – со страхом спросил Мирвик, – если ею болезни отпугивали?

– Не трусь! – покровительственно заявил Раушарни. – Не дадим в обиду ни тебя, ни спектакль. Помните, в прошлом году Бики соорудил колпак королевы для «Двух наследников»?

– Да уж! Помирать буду – не забуду! – скривилась Барилла.

– На тот колпак кто-то удачно сел, – с удовольствием вспомнила Джалена.

– Вот! И с лекарской шляпой что-нибудь произойдет!

– Да услышат тебя Безликие! – вздохнул Мирвик.

В зал вошел стройный, светловолосый Заренги, герой-любовник, и почти с порога окликнул Раушарни:

– О правитель сцены, нельзя ли мне на представлении надеть ту золотую цепь – ну, которая из глины? Уж очень там рубин хорош!

– Какая золотая цепь, какой рубин? – удивился Раушарни. – Тебя же недруги разорили! Ты же голодаешь!

– И слуге не платишь, – вставил Пузо. – Там трогательное место: я говорю, что хоть не вижу жалованья, но готов тебе служить за твою высокую душу и благородное сердце. Представь: я все это произношу, а у тебя на шее – золотая цепь с рубином! Зрители будут ржать!

– А пускай малость поржут, – хладнокровно отозвался Заренги, ловко вспрыгивая на сцену. – Ты комик, тебе их смешить надобно. А Мирвик мне... а, Мирвик, ты здесь? Сочини-ка мне монолог, где я жалуюсь, что ушли все мои богатства, осталась только цепь, память о прадеде. И хоть я, мол, голодаю, но цепь не продам. И если, мол, с голоду помру, меня с этой цепью на костер уложат.

Мирвик снова сосредоточился, взгляд уплыл куда-то в зал... но ни одна строка из нового монолога не родилась на свет, потому что Раушарни топнул ногой и рявкнул:

– А ну, прекратить! Может, Мирвик вам новую пьесу напишет, а? Такую, чтоб вы могли пофорсить как следует! Заренги, никакой тебе цепи! Иди роль учи!

– Тоже мне роль... – капризно сказал Заренги. – Не столько принцессе про любовь говорить, сколько на жизнь жаловаться! Нищета, папаша арестован, сестрица в тронном зале скандал учинила и тоже в тюрягу угодила...

– Не ной, – ухмыльнулся Пузо. – В жизни и тебя бы в темницу посадили, а в пьесе ты с принцессой любовь крутишь.

– А не хочешь играть, – веско сказал Раушарни, – так замена в два счета найдется.

Заренги тут же заткнулся. Он знал, кто метит на его роль.

– Раушарни, – спросила Милеста, – а правду говорят, что обезьяна, которую в пьесе дарят королю, будет живая?

– Врут, – откликнулся старый актер. – Где я вам возьму живую? Запихнем кого-нибудь в одежду вроде шкуры, Бики обещал сделать маску.

– Жаль, – огорчилась девушка. – Живая, в клетке, лучше бы смотрелась.

– А если попросить кузена-старшего? – задумчиво протянула Барилла.

Никто не спросил, кого она имела в виду. Весь театр знал кузена-старшего и кузена-младшего. Конечно, так двоюродных братьев называли за глаза. Сыновья Клана Лебедя, украшение аршмирской золотой молодежи, были заядлыми театралами, не пропускали ни одного спектакля и часто устраивали веселые пирушки для актеров. Вернее, устраивал кузен-старший, Шерка́т Крылатое Копье, поскольку был гораздо богаче своего юного родственника. Зато Арриза́р Сапфировый Берег, весельчак и выдумщик, был душой любого пира, а порой затевал проказы, о которых потом говорил весь Аршмир.

– А почему кузена-старшего? – заинтересовалась Джалена. – У него есть обезьяна?

– А ты не знаешь? – удивился Заренги. – Весь город говорит, что Хранитель пожелал украсить город зверинцем. И чтоб не хуже, чем в Тайвера́не.

– Ну, про зверинец-то давно разговоры идут... – хмыкнула Джалена.

– Так то разговоры. А сейчас Хранитель дал денег и поручил Шеркату купить животных.

– Северных зверей решили не привозить, они в нашем климате сдохнут, – сообщил Раушарни таким тоном, словно Хранитель Аршмира советовался с ним, как тратить деньги. – Будут тигры, львы, верблюды. И... да, обезьяны тоже могут быть. Надо спросить кузена-старшего. Живая обезьяна... а что, она бы из зала смотрелась.

– Ты хоть знаешь, сколько стоит крупная обезьяна? – поинтересовалась Джалена. – Не мелкая кривляка, забава для знатных дам, а такая, чтоб грозно выглядела? Не забывай, по пьесе в эту зверюгу вселяется Хозяйка Зла!

– При чем здесь деньги? – не понял Раушарни. – Мы же не собираемся покупать эту тварь. Попросим господина, чтоб одолжил обезьяну на время.

– Ах, попросите? – насмешливо пропела Джалена. – Попросить можно что угодно, а вот получить... А вот нечего было вчера над господином смеяться! Теперь у него морской воды на берегу не допро́ситесь.

– Смеяться? – поднял бровь Раушарни. – Над Сыном Клана?

– Не то чтобы смеяться... – сбавила тон Джалена. – Но когда вчера кузены затеяли розыгрыш, наши театральные дурни могли бы не срывать их затею. Подыграли бы, сделали вид, что поверили – вот господа и довольны!

– Что? – холодно спросил Заренги. – Опять дурацкий розыгрыш?

Все, даже метельщик Мирвик, опустили глаза. Кузены из Клана Лебедя любили розыгрыши. Последней их жертвой был Заренги, которому они устроили фальшивое приглашение из столицы – в королевский театр. Заренги поверил, хвастался по всему Аршмиру, что его слава докатилась, мол, до Тайверана. Даже собрал актеров на прощальную пирушку – на ней и узнал, что приглашение было шуткой.

– Опять, – кивнул Раушарни. – Приходит ко мне господин Шеркат и говорит, что в Аршмир приехала его молочная сестра, дочь кормилицы. Он, мол, хочет замолвить словцо за девушку, которая мечтает стать актрисой. Девушка знает много монологов из пьес, к тому же недурно поет. Нам сейчас ни к чему новые актрисы, но разве Лебедя пошлешь ко всем демонам? Договорились, что я после спектакля задержусь и посмотрю его молочную сестрицу. Со мной при этом разговоре были Пузо и Барилла, они тоже решили взглянуть.

– И он, чтоб над вами посмеяться, привел страшную старуху? – предположил Заренги. – С горбом и в бородавках?

– Если бы!.. Нет, он кузена-младшего в женское платье вырядил. На голову парик, на ноги туфельки. И грим... Да хоть бы они сообразили позвать на помощь кого-нибудь из актеров, чтоб поучил их грим накладывать!

– И походка не женская! – подхватила Барилла. – А ведь понимает, что у женщин и шаг короче мужского, и бедра при ходьбе двигаются иначе! Он это пробовал изображать!

– Семенил, как цыпленок, – подтвердил комик. – И вилял бедрами, словно шлюха на промысле.

– Это ладно, главное – грим, – гнул свою линию Раушарни. – У Лебедя скулы резковаты, их надо слегка затемнить – тогда б издали, со сцены, мы б его за девицу могли принять... ну, пока бы он не прошелся и не запел. Актер-то он так себе... Вот старший кузен... этот, если бы поработал над собой, мог бы стать гордостью любой сцены.

– Ты бы не болтал лишнего, – заботливо шепнула ему Милеста. – Еще донесет кто господину Шеркату... Одно дело, если сами господа забавляются. А другое дело, если их за спиной с актерской братией равняют.

– Ну и довольны теперь? – обрушилась Джалена на хихикающих актеров. – Не хватило вам смекалки! Покивали бы: мол, какая милая девочка, какая способная! Было бы у Детей Клана хорошее настроение, можно было бы сейчас не то что обезьяну – слона просить!

– Да брось! – хмыкнул Раушарни. – Первый, что ли, у кузенов розыгрыш сорвался? С чего это господин Шеркат должен на такую ерунду обижаться?

– На что-что-что я должен обижаться? – послышался из зрительного зала веселый голос. – Кто тут меня обижает, а я и не знаю?

Кузены-Лебеди возникли из полумрака неслышно, как два призрака. Поднялись на сцену, с веселой улыбкой приветствуя актеров.