Гром над городом (СИ) - Голотвина Ольга. Страница 3

Вроде и негромко сказал, а «лисы» услышали. Один из них – круглолицый, похожий на лавочника, а не на стражника – взмахом руки подозвал паренька:

– Ну-ка, цыпленок конопатый, поди сюда! И почему это ты уверен, что сторож не замешан в краже?

Сверчок не сробел, принялся объяснять:

– Так ему же факела не оставили, дядьке Нурталу. В коридоре темно, чулан без окон. Это каким же мастером надо быть, чтоб во мраке два замка, на двери и на ларце, сначала отпереть, а потом снова запереть как было? Да не ключом, откуда у дядьки Нуртала ключ! Такие умельцы не на постоялых дворах за медяки работают, а с золотых блюд лопают.

– Ишь, какой разговорчивый! – усмехнулся другой «лис» – смуглый до черноты нарраба́нец. – А если он запасся свечой? Свечу в рукаве легко спрятать.

– И свечу, и кремень с огнивом, – согласился Сверчок. – А только два замка отпереть, а потом снова запереть, да при этом ни на пороге, ни в чулане не наляпать свечным салом или воском... ну, не бывает так, вот хоть сами попробуйте!

Рассмеялись стражники. Круглолицый сказал:

– Вот ведь цыпленок, а соображает!

А наррабанец обернулся к старому Нурталу:

– Ступай, отец, пока домой. Понадобишься – кликнем.

Довольный Сверчок отправился подметать конюшню. Но на дворе его догнал вышедший следом хозяин. Оттаскал за ухо так, что оно вспухло, а потом велел убираться. Ему, Тагиби, не нужны слуги, которые суют нос в чужие дела.

Ну, парнишке собираться не надо, всего добра – штаны да рубаха, что на нем... Побрел к воротам. И тут его окликнул какой-то господин. Велел подождать – мол, даст поручение и заплатит. Сверчок ждал, пока господин потребовал у Тагиби чернил и бумагу. Написал записку, дал Сверчку медяк и сказал:

– Беги, паренек, в Дом Стражи, к почтенному Джанхашару. И не горюй, что тебя выгнали с постоялого двора. В Аршмире найдется работа для того, кто сует нос в чужие дела.

В тот день Сверчок не мог доставить бумагу: командир стражи был в отъезде. Сегодня утром он вернулся – и парнишка поспешил к нему с запиской.

* * *

– Читать умеешь? – строго спросил Джанхашар.

– Нет, господин.

– Кому-нибудь грамотному записку показывал?

– Да как можно!..

– Стало быть, не знаешь, что в записке говорится про тебя?

Сверчок от изумления и ужаса потерял дар речи. Шагнул назад, ткнул пальцем себя в грудь – мол, неужто про меня?..

– Тот, кто писал эту бумагу, – Ларш Ночная Волна из Клана Спрута, командир особого десятка стражи. Ему угодно, чтобы я дал тебе место в его десятке. Вот уж не знаю, что он в тебе такого углядел... Конечно, со свечным салом ты верно сообразил, но... А скажи-ка мне, Сверчок из Отребья: ты господина Ларша до этого встречал?

– Никогда, господин, – взволнованно просипел Сверчок.

– Тогда опиши его мне.

– Что-что господин приказывает сделать?

– Расскажи, каков он из себя и во что одет. Чем больше расскажешь, тем лучше. Постарайся. Если справишься – будет тебе работа.

Сверчку казалось, что он видит причудливый сон. Разве ж бывает наяву, чтобы человек, обмирая от ужаса, словно со стороны слушал свой внезапно окрепший голос:

– Ростом Спрут изволит быть выше меня – аккурат головой вон до того сучка на дверном косяке. Волосы черные, длинные, аж до лопаток, головной повязкой или лентой не скреплены, чистые да ухоженные. Лоб высокий, брови темные, густые, через правую бровь маленький шрам, давний уже. Глаза зеленые. Ушей из-под волос не видать. Нос прямой, ровный, скулы высокие. Подбородок широкий и немножко вперед выдается. Бороды и усов нету. Зубы белые, ровные, выбитых не видать. Загар легкий, весенний, а сама-то кожа светлая – там, где у рубахи разошлись завязки. Рубаха...

– Стой. Ты что, так можешь – с головы до ног?.. До сапог?

– Да, господин. Сапоги коричневые, хорошей кожи, шиты сапожником Круде́ном с Двухколодезной улицы. Во всем Аршмире только он такие каблуки ставит.

– Ты по сапогам можешь определить, какой сапожник их шил?

В голосе Джанхашара звучало удивление. Сверчку очень хотелось кивнуть: мол, могу. Но честность взяла верх.

– Нет, господин мой. Узнаю только работу Крудена. Я мальчишкой у него зиму в слугах прожил. Надеялся, что в ученики возьмет.

– Почему не взял?

– Ему сосед своего сынишку пристроил в обучение. За плату. А меня выставили, потому что ученик, как водится, стал прислуживать по дому.

– Спрута ты подробно описал. А ведь наверняка не пялился на него долго...

– Да как можно? Если на господ таращиться, можно по уху схлопотать.

– Как же ты его так запомнил?

– Не знаю, – виновато вздохнул Сверчок. – Просто вижу, как стоит он у порога, рукой волосы поправляет...

Не объяснять же, что все слуги на постоялых дворах усваивают эту хитрость – без лишних взглядов рассмотреть постояльца и оценить, что он за человек: богач, раздающий прислуге монетки, или проходимец, который сопрет хозяйский подсвечник.

– Память, стало быть, хороша, – пригладил усы Джанхашар. – Язык недурно подвешен... Под судом был?

– Храни Безликие, ни разу!

– Молод ты для службы, но в остальном годишься в «лисы». Получишь перевязь стражника. – Джанхашар критически оглядел парня. – Не вздумай надевать ее на эти лохмотья, стражу позорить. Я выдам тебе немного денег в счет будущего жалованья. Сразу же купи одежду поприличнее.

Две серебряные монеты покатились по столу.

Сверчок с недоверчивым изумлением взглянул на Джанхашара: мол, все это мне?

Командир кивнул.

Покрытая цыпками рука юнца сцапала монеты. Сверчок замер, наслаждаясь их прохладной тяжестью. До сих пор он ни разу в жизни не прикасался к серебру.

А Джанхашар крикнул в приоткрытую дверь:

– Эй, Вишу́р!

Вошел старый слуга, поклонился господину.

– Нет ли кого-нибудь из «лисов»? – спросил Джанхашар.

Слуга почтительно ответил:

– А́лки только что пришел, господин мой.

– Пусть идет сюда.

Слуга вновь поклонился и вышел.

Чуть ли не сразу дверь снова отворилась, вошел молодой парень со светлыми, почти белыми волосами, тоже поклонился командиру:

– Прислан к моему господину от нашего десятника. Он велел сообщить про убийство на Каретной улице. Торговца Саукри́ша Старую Ель из Рода Унку́р на рассвете нашли зарезанным. Вдова тут же послала за высокородным Ларшем...

– Не в Дом Стражи, стало быть, послала, а сразу к Ларшу?

– Так ей, господин мой, лестно, что Сын Клана с ее бедой будет разбираться. А уж десятник меня первым делом сюда отправил, потому как знает, кто в страже главный.

– Ладно, ладно... Раз высокородный Ларш уже взялся за дело, так пусть его и продолжает. А ты возвращайся на Каретную. Но будет тебе еще приказ: забери с собой вот это огородное пугало. С сегодняшнего дня Сверчок из Отребья служит в особом десятке. Покажи ему, где получить перевязь. Да по пути пусть приоденется.

* * *

А в это время на приморской Креветочной улице произошло событие, заинтересовавшее разве что ближайших соседей: торговец Вилира́т Острый Гвоздь вовремя не открыл свою лавочку «Заморские диковины», хотя обычно распахивал дверь аккурат после первого светлого звона[1].

Но и соседи не особо встревожились: лавочника они видели вчера вечером. Был он, как всегда, приветлив, обходителен и по виду вполне здоров. Заспался человек допоздна – ну и что? Не ломиться же из-за этого в дом! Вот если к обеду лавку на откроет – тогда и постучаться можно: мол, соседушка, не случилось ли беды?

Никто не подозревал, что лавочник просто боялся отворить дверь.

Он сидел на кровати, глядя перед собой, и напряженно думал: как же быть? Бежать? Но за домом наверняка следят. Далеко уйти ему не дадут.

У него болело под левой лопаткой – там, куда ночью уткнулась острая сталь.

А ведь еще вчера всё было так хорошо!