Разбойник - Берн Керриган. Страница 10

– Вы ведь не сделаете ей ничего плохого, а? – окликнул он Блэквелла. – Я имею в виду миссис Маккензи.

Тот медленно обернулся, открыв взору Мактавиша свой неестественно голубой глаз.

– Вы же знаете, что лучше не задавать мне вопросов, инспектор.

Сглотнув, Мактавиш стянул с головы котелок и стал мять в руках его поля.

– Простите меня… Просто… Ну, она… действительно нежная и добросердечная птичка. Я бы не смог жить с осознанием того, что был как-то причастен… к чему-то… неприятному для нее.

Казалось, что воздух вокруг Блэквелла потемнел, словно тени собрались вокруг, чтобы укрыть его.

– Если угрызения совести слишком беспокоят вас, Мактавиш, то для жизни есть альтернатива… – Черное Сердце сделал угрожающий шаг по направлению к нему, и Мактавиш отскочил назад.

– Нет! Нет, сэр! Я не встану у вас на пути! У меня и в мыслях не было проявлять к вам неуважение.

– Очень хорошо.

– Я… я не усомнился в вас. Просто… не у всех такое черное сердце, как у вас.

Блэквелл сделал еще один шаг, и Мактавиш зажмурился, уверенный, что пришел его конец. Но Блэквелл не убил его, и инспектор услышал лишь спокойный и холодный шепот, который коснулся его, как дыхание проклятия:

– А вот тут вы ошибаетесь, инспектор. Каждый человек может иметь такое сердце, как у меня. Ему просто нужно дать подходящий… стимул.

Трясясь, Мактавиш снова нахлобучил котелок на голову.

– Д-да, сэр. Но я бы не хотел получить такой стимул, если у вас есть такая цель.

Жестокое, хищное удовольствие полыхнуло в глазах Блэквелла, и в этот момент Мактавиш возненавидел мерзавца за то, что тот таким образом его разоблачил.

– Подойдите ближе, Мактавиш, и я открою вам один секрет. Кое-что обо мне, что знает только несколько человек.

Не было на свете ни единого живого человека, который хотел бы быть посвященным в тайны Дориана Блэквелла. Потому что за такие тайны убивают.

Инспектор шагнул в сторону темного великана.

– Д-да?

– Никому не нужен такой стимул, инспектор. Даже мне.

Быстро моргая, Мактавиш кивнул, глядя вслед Дориану Блэквеллу, растворившемуся в тумане и тенях лондонского вечера.

Инспектор был уверен, что сбежал не только от смерти, но и от самого дьявола.

Глава 4

Фара любила вечерний Лондон. Она смешивалась с представителями высшего света в Ковент-Гардене, посещала лекции, концерты и вечеринки вместе с временной компанией писателей, которые приезжали в Англию на такой срок, чтобы успеть впасть в уныние, и возвращались в Париж, чтобы об этом написать. Сегодня она надела новое, роскошное шелковое платье-полонез цвета морской волны поверх особенно пышных нижних юбок, украшенных лентами, в знак уважения к своим планам посмотреть последнюю постановку Тома Тейлора в сопровождении Карлтона Морли. Охваченная порывом безрассудства, Фара стянула вниз пышные и прозрачные рукава, обнажая ключицы и верхнюю часть плеч.

Как только часы пробили шесть, она встала из-за своего рабочего стола, стряхнула с себя строгий жакет и заменила его на шаль с мягкими складками и белые шелковые перчатки. Картрайт, новый клерк, который был по крайней мере на пять лет младше Фары, смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Ни разу не видел на вас одежды такого цвета, мисс Маккензи. Он отлично подходит к вашим глазам, если вы не против того, чтобы я это сказал.

– Благодарю вас, мистер Картрайт. – Фара улыбнулась, не в силах сдержать легкую дрожь удовольствия, вызванную его словами.

– Вы так выглядите, что сэр Морли встанет перед вами на одно колено, прежде чем вечер закончится, – продолжал Картрайт, поглаживая тонкие золотистые усики, дразнившие его верхнюю губу, как будто он все еще был в восторге от того, что смог их отрастить. – Если Морли этого не сделает, позовите меня, и, быть может, меня можно будет уломать расстаться с желанным статусом холостяка.

Удовольствие исчезло, но Фара заставила себя улыбнуться шире.

– Мне никогда и в голову бы не пришло сотворить такую трагедию, мистер Картрайт. Я, в свою очередь, не имею ни малейшего желания становиться для любого мужчины «бедой и раздором». – Теребя край перчатки, она нарочно употребила эти слова, как называли жену на кокни [6]. Фаре все больше надоедало, что почти все, кого она знала, считали ее давний статус вдовы таким жалким. За последние десять лет многие мужчины предлагали ей стать им женой лишь потому, что их совесть не могла смириться с тем, что она живет и спит одна. Чтобы отвадить их, Фара почти четыре года носила черные траурные платья, пока не достигла такого возраста, когда ее стали считать не привлекательной для роли супруги. Через некоторое время все успокоилось, и ей посчастливилось работать в среде, где все мужчины были либо женаты, либо твердо отвергли для себя институт брака. И это вполне устраивало Фару, потому что она испытывала такое же разочарование в идее выйти замуж. Ее состояние, пусть и весьма скромное, оставалось ее собственностью. Как и ее время, развлечения, мнения и, что самое важное, воля. Будучи вдовой среднего класса все более и более почтенного возраста, Фара могла позволить себе такие социальные свободы, о которых большинство женщин могли только мечтать. Она никогда не нуждалась в компаньонке, ей были дозволены самые неблагородные компании, и она даже могла бы завести себе любовника, если бы захотела, и никто, кроме разве викария, глазом бы не моргнул.

Нет, короткое и трагичное столкновение Фары с браком, похоже, было единственным в ее жизни. И это к лучшему, считала она, потому что у нее были более неотложные дела, которыми она могла занять свое время, среди которых не последнее место занимали поиски справедливости.

Решительно отогнав от себя приступ меланхолии, Фара пожелала Картрайту хорошего вечера и направилась в быстро пустеющую приемную Скотленд-Ярда. Сержант Кронтон и дежурный сержант Уэстридж тихо присвистнули, когда она вышла из своего кабинета.

– Выглядит так, точно ее собираются представить самой королеве! – проревел Кронтон, лицо которого покраснело от холода во время полуденного обхода реки.

– Джентльмены! – Рассмеявшись, Фара сделала перед ними глубокий безупречный реверанс.

– Нечего приседать перед ними, миссус Маккензи! – с развязным добродушием обратилась к ней Джемма Уорлоу, уличная шлюха, работавшая в доках. – Они недостойны чистить ваши туфли!

– Заткни свою глотку, Уорлоу! – рявкнул Кронтон, но в его голосе не было настоящей враждебности.

– Сам заткни свою, сержант! – огрызнулась Джемма, тряхнув грязно-русыми волосами. – Если только у тебя в штанах хватит сил дотянуться до моего горла.

Повернувшись к огороженному пространству посреди приемной, Фара обратилась к Джемме.

– Мисс Уорлоу, что вы тут делаете? – приветливо спросила она. – Разве я не устроила вас в исправительное заведение?

– Друтерз разыскал меня и приволок обратно на пристань. Меня забрали за то, что я трахалась во время торгов. – Джемма пожала плечами, как будто это не имело значения. – Вы были очень добры ко мне, миссис Маккензи, но я должна была понять, что так просто он меня не отпустит.

Эдмонд Друтерз был сутенером и организатором игр, который безжалостно управлял торговлей пороками в доках. Его страсть к жестокости уступала лишь его жадности.

– О Джемма! – Подойдя к проститутке, Фара взяла ее за руку. – Что же нам с этим делать?

Наручники Джеммы загремели, когда она отдернула свои руки от Фары.

– Не испачкайте свои чудесные перчатки цвета белых лилий, – предостерегла она Фару с веселой улыбкой, растянувшейся на ее румяных щеках.

Джемма, должно быть, была ровесницей Фары, но годы оказались не так милостивы к ней, поэтому она выглядела лет на десять старше. Глубокие борозды расходились от ее глаз, а обветренная кожа туго обтягивала мелкие кости.

– Скажите мне, куда это вы собрались в таком красивом платье?