Клич - Зорин Эдуард Павлович. Страница 37

Отставные солдаты, особенно старые, едут просто из желания "побить турку"; другие едут, возмущаясь зверствами турок; немаловажную роль играет, конечно, религиозный элемент. Из офицеров я знаю таких, которые поехали из-за сочувствия к славянскому делу. Но есть между ними вполне наши по чувствам и убеждениям, которым невыносима та обстановка, среда и деятельность, в которой они вращались и участвовали, но которые, однако же, не имели достаточно силы, чтобы выйти из нее на настоящую дорогу; и вот они бросились в Сербию, рассчитывая, что там они принесут хоть какую-нибудь пользу, так как, по их словам, пока южные славяне не освободятся от турок, вся их энергия, все силы будут направлены на это освобождение, в ущерб могущему развиться, при их независимости, социальному движению. С этим доводом трудно не согласиться; ведь в значительной степени это же подавление национальности было и является до сих пор сильной помехой развитию социализма в Польше.

Студенты едут отчасти по сочувствию к славянскому делу, отчасти из-за либеральных принципов "освобождения подавленных народов", а в большей части случаев — просто от нравственного утомления, невыносимости жизни при окружающих условиях и при недостатке энергии к борьбе. Это настроение довольно верно изображено в № 264 "Биржевых ведомостей" в фельетоне "Заурядного Читателя"…

Есть и такие, которые говорят, что едут туда в надежде, что они сойдутся там с такими же людьми, там научатся организации и приобретут боевую опытность, что пригодится им по возвращении на родину. Этих людей, мне кажется, следует причислить к вышеупомянутой категории лиц, утомленных обстановкою; они отличаются от других лишь тем, что они, может быть, вполне искренне сами себя обманывают. Во всяком случае, таких людей приходится считать не отдельными единицами, а целыми кружками.

Наконец, поехала и некоторая доля людей, совсем неповинных ни в славянофильстве, ни в нравственной неудовлетворенности, ни в чем-либо подобном; это просто люди, которым представилась возможность не умереть с голоду, хотя бы из-за этого пришлось подставлять лоб под турецкие пули. Так, в кронштадтской партии, выехавшей 14 сентября, из числа 30 человек большая половина набрана из завсегдатаев ночлежных домов. Дело состояло в том, что компания филантропов и славянофилов в Кронштадте вздумала отправить свою партию добровольцев: это ведь и славянам помощь, и шику больше; собрали денег и начали вербовать волонтеров; нашлось несколько отставных солдат, а затем остальные — голодные пролетарии, обрадовавшиеся получить несколько денег, выдававшихся вперед волонтерам. Затем все паспорты записавшихся были отобраны и сданы партионному офицеру — и пришлось ехать, хотя бы из них кто и раздумал впоследствии. В Петербурге я знаю также одного такого пролетария из интеллигенции, который, не имея средств к жизни, обращался в Славянский комитет с просьбой о высылке его в Сербию. Его, однако, не приняли, так как Славянский комитет отправляет на свой счет только военных. Этот храбрец говорил мне, что он удрал бы при первом сражении".

"ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА"

(журнал "Дело", № 9, 1876, отдел "Современное обозрение")

"События Балканского п-ва по-прежнему сосредоточивают на себе внимание Европы. Образованное меньшинство с напряженным любопытством следит за развитием борьбы, предпринятой ничтожной частью славянского населения против громадной Турецкой империи и превратившейся в упорную и отчаянную войну. В массах европейского населения, особенно в Англии, после злодейств, совершенных турками в Болгарии, возбуждено чувство сострадания к несчастным жертвам и чувство глубочайшего отвращения к их палачам. Телеграфные проволоки по всем направлениям Европы работают деятельно, дипломатические сношения ведутся энергично, отовсюду стекаются волонтеры на помощь Сербии и Черногории, готовые жертвовать собой и своим состоянием освобождению угнетенного населения. Лучшие люди Европы: Гарибальди, Гладстон, В. Гюго, Дж. Брайт, Дж. Россель и другие — подняли свой благородный голос в защиту слабого и оскорбленного народа. Таким образом, крошечное восстание, вспыхнувшее назад тому более года в Боснии и Герцеговине, разрослось в событие общеевропейское, осложненное такими политическими элементами, исход которых теперь трудно предвидеть.

Но как бы громко ни говорили пушки за или против Восточного вопроса, разрешение его будет зависеть не от них. Не на моравских берегах, не под стенами Подгорицы, не в потоках человеческой крови надо искать его окончательного решения. Центр тяжести этого запутанного и жгучего вопроса всецело лежит в искреннем отношении к нему европейских государств. Единственный краеугольный камень, на котором может быть заложен прочный мир, — это независимость славян, возвращение им тех человеческих прав, за которые они уже так давно борются со своим исконным врагом. Никто не думает оспаривать в теории, что освобождение славян от турецкого ярма — факт неизбежный, исторически неотразимый, который рано или поздно должен осуществиться, а между тем европейская дипломатия прячет его под сукно и обходит его прямую постановку разными канцелярскими изворотами. Она лицемерит в деле, которое требует полной откровенности, и этим лицемерием еще более усложняет и затемняет ясную, как солнце, задачу. Ведь только благодаря дипломатическому двоедушию, в котором с таким бесстыдством признается лорд Биконсфилд в своих последних объяснениях, Тимокские долины залиты сербской кровью, и Болгария превращена в кучу развалин и человеческих черепов. Дизраэли еще в прошлом мае мог остановить одним почерком пера эти ужасные события, но он допустил их и вдруг, перешагнув через лужи грязи и крови, с развязностью площадного гаера признается, что он возвращается к той же миролюбивой политике, к которой его приглашали раньше; он сам сознается в том, что Европа не только могла предупредить войну, избавив и себя, и балканских славян от многих, многих печальных последствий, но она могла бы своим авторитетом сделать ее невозможною не только в настоящем, но и в будущем…"

Первая, безымянная, корреспонденция принадлежала Владимиру Крайневу, вторая была подписана — М. Триго. Под псевдонимом М. Триго скрывался парижский корреспондент журнала "Дело" Эли Реклю, и высказанные им мысли на Восточный вопрос представляют несомненный интерес. Но в значительно большей степени нас заинтересовала личность Крайнева, и не только потому, что жизнь его самым причудливым образом переплелась с жизнью Сабурова и Зарубина. Согласитесь, что взгляды этого литератора на добровольческое движение несколько необычны в обстановке того общественного подъема, который в те дни охватил всю Россию. Однако для этого были достаточно веские причины. Но не будем забегать вперед и расскажем обо всем по порядку.

Итак, Крайнев явился, как и было условлено, в Летний сад. Погода в то утро была пасмурной, накрапывал мелкий дождь, так что пришлось надеть пальто и шляпу. В кармане пальто, завернутая в платок, лежала рукопись новой статьи, которую еще сегодня предстояло переправить в Лондон Петру Лаврову. Кстати, вот факт, доказывающий общеизвестную истину, что случайные знакомства весьма нежелательны, а порою даже и опасны. Ведь доведись им по какому-нибудь незначительному поводу (даже вследствие все той же дуэли) попасть в полицейский участок, да еще к какому-нибудь солдафону, который в служебном рвении не постесняется их обыскать, как тайное станет явным и тогда уже не помогут никакие доказательства благонадежности.

Но как литератор Крайнев был человеком эмоциональным и весьма любознательным: предстоящее приключение обещало ему яркие впечатления. С другой стороны, он был еще и политиком, изучал экономическое и моральное состояние общества, а также его отношение к мероприятиям правительства. Первое составляло основу его еще довольно-таки слабых рассказов и очерков, второе служило материалом для его весьма зрелых статей, публиковавшихся главным образом в нелегальной печати.