Поцелуй льда и снега - Лионера Азука. Страница 43

Незадолго до того, как мы прибываем в Браннвин, я накидываю на нее плащ, который взял для нее, и набрасываю сначала свой, а потом ее капюшон.

– Люди знаю меня, – говорю я, встречая ее вопросительный взгляд. – И слухи распространятся как лесной пожар, если появлюсь с неизвестной фрискийкой в Браннвине. Я люблю короля как брата, но он будет… довольно раздражен, если узнает эту важную информацию из вторых рук. В своем сообщении я объясню ему, почему ухожу со службы, но он должен узнать об этом от меня, а не из разговоров, которые дойдут до него быстрее, чем мое письмо.

– Твой король кажется непростым человеком, – бормочет Давина.

– Да, он такой, – открыто признаю я. – Ему пришлось рано взойти на престол и защищать свой народ от земельцев. Я знаю Эсмонда более десяти лет. Когда его отец внезапно умер, Эсмонд в одночасье стал королем. Корона, которую он должен был унаследовать, больше не покоилась на голове его отца, а должна была уместиться на его. Из-за ее веса он изменился.

– Но, несмотря на это, он все еще… твой друг?

От меня не ускользает, как она вопрошающе произносит последнее слово.

– Большинство оруженосцев, с которыми вырос Эсмонд, теперь живут собственной жизнью и выходят на службу только в том случае, когда этого нельзя избежать. Даже рыцари, входящие в его внутренний круг, только время от времени бывают при дворе и в остальном остаются в своих замках с семьями. Теперь Эсмонд окружен незнакомцами, и многие из них озабочены только своей выгодой. Он склонен видеть заговор за каждой вымученной улыбкой, потому что никому не доверяет.

– Никому, кроме тебя.

Я чувствую, как по моим губам скользит улыбка. Я не могу одурачить Давину. Она видит меня насквозь, а также вскрывает темы, которых я хотел бы избежать.

– Он доверяет и другим рыцарям, но я практически последний из тогдашних оруженосцев, кто еще живет при дворе, – говорю я. – И меня тоже не щадят слюнтяи и оппортунисты. Они думают, что король прислушается ко мне, поэтому стараются подобраться к нему через меня. Я ненавижу это и держусь подальше от праздников и торжеств, насколько это возможно. И я не пролью по двору ни слезинки, если мне больше не придется там жить.

– Но разве тогда король не будет одинок?

Я фыркаю.

– Он взрослый мужчина! Он с самого начала знал, что его ждет в будущем, и мог бы гораздо раньше искать верных и честных советников, а не полагаться на то, что мы, бывшие оруженосцы, вечно будем ему помогать.

У городских ворот мы выскальзываем из седла, и я передаю Элору одному из конюхов, которого знаю и с которым, уверен, она будет в надежных руках на время нашего пребывания здесь. Часто в городе бывает столько народа, что легче пройти через толпу пешком.

Браннвин защищен высокой каменной стеной. Сам по себе город не является чем-то особенным, но со временем он превратился в перевалочный пункт для торговцев. Благодаря этому отсюда можно с легкостью добраться до Фриски и также ко двору. Отсюда Давина может послать сообщение своей семье, а я могу написать королю, не обращаясь к нему напрямую.

Потому что он будет в ярости, когда узнает, что я ухожу.

Я не строю иллюзий: он будет вне себя, и вполне возможно, что его гнев дойдет до Бразании. Я даже думаю, что он явится лично и попытается заставить меня вернуться.

Эсмонд – мой друг, но я больше ничего ему не должен. Я буду рядом с ним, когда ему понадобится мой совет, но я устал отодвигать свою жизнь на будущее из-за него.

Я крепко сжимаю руку Давины, чтобы не потерять ее в толпе. В полдень улицы Браннвина переполнены торговцами с ручными тележками, фермерами и людьми, желающими что-то купить. Со всех сторон слышу крики зазывал, рекламирующих свои товары, и чувствую запах дикой смеси различных специй, витающий в воздухе.

Давина останавливается у фруктовой лавки и указывает на круглый синий фрукт.

– Это из Фриски.

– Здесь ты можешь найти что-нибудь со своей родины, – тихо, чтобы не привлекать слишком много внимания, говорю я ей. – Если ты хочешь что-то из своего детства, скажи, и я достану это для тебя.

Ее улыбка и блеск в сияющих синих глазах – самая прекрасная благодарность, которую я могу себе представить. Конечно, я не найду всего в Браннвине, потому что Фриска почти не поддерживает торговых отношений с остальным миром, но я могу позаботиться, чтобы Давина не слишком страдала от тоски по дому. Хотя она говорит, что не может и не хочет туда вернуться, есть вещи, которых ей будет не хватать, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти их, если она того попросит. Я отвожу ее к одному из торговцев лошадьми, который выстроил свои конюшни немного в стороне от толчеи. Раньше мой отец покупал у него многих своих племенных животных. Поскольку я планирую как можно скорее восстановить наши конюшни в Бразании, я могу начать налаживать контакты и взглянуть поближе на его лошадей.

– Оглянись вокруг и скажи мне, что ты думаешь о лошадях, – шепчу я Давине, указывая на стойла, в которых находятся животные. Со счастливой улыбкой она убегает.

Я подхожу к мужчине, стоящему посреди круглого загона, который, нахмурив лоб, смотрит на меня.

– Минхер Леандр! – кричит он так громко, что я быстро прикладываю указательный палец к губам и шиплю, чтобы он говорил тише. Он втягивает голову между плеч и смотрит на меня извиняющимся взглядом. – Это действительно вы? – спрашивает он, когда я оказываюсь перед ним. – В последний раз, когда я вас видел, вы были вот таким, – он поднимает руку на уровне моего плеча.

– Вы помните меня? – интересуюсь я.

Мужчина кивает.

– Парня с такой любовью к лошадям не забудешь. Кроме того, ваш отец был одним из моих лучших клиентов. Мои глубочайшие соболезнования в связи с вашей утратой.

Я киваю, игнорируя комок в горле, образующийся всякий раз, как кто-то упоминает мою покойную семью и разбрасывается пустыми фразами.

– Я планирую восстановить конюшни в Бразании, – быстро меняю тему я. – А для этого мне нужно…

Скрипучий звук открываемой двери в стойло прерывает меня. Моя голова поворачивает к Давине, которая выводит лошадь в загон.

– Эй! – вмешивается продавец. – От этого тебе стоит держаться подальше, девочка, у него с головой не все в порядке.

Он поворачивается ко мне.

– Минхер, вам следует позвать вашу служанку. Этот жеребец у меня всего несколько дней, и он уже так сильно ранил троих моих конюхов, что они больше не могут работать. Он пинается и кусается и никого не подпускает к себе. Клянусь, это животное…

Коротким взмахом руки я прерываю поток его речи и смотрю, как Давина возвращается к нам. Белоснежный жеребец, тиранящий конюхов, следует за ней, как ягненок.

– Я хочу увидеть, как он бегает, – говорю я продавцу, ни на секунду не сводя глаз с Давины.

– Но…

– Дайте моей спутнице недоуздок [4] и веревку. Она позаботится обо всем остальном. Если вы не осмеливаетесь подойти к жеребцу.

Продавец бросается прочь и ждет на безопасном расстоянии, пока Давина не заберет у него то, что я попросил. Жеребец с любопытством навостряет уши и без сопротивления позволяет себя взнуздать. Давина ободряюще прищелкивает поводьями, чтобы он начал идти, и конь пробегает вокруг нас несколько кругов, чтобы я мог видеть и оценить его движения. Он огромен, больше, чем большинство боевых лошадей, которых я когда-либо видел, но ему не хватает мускулов, присущих этому типу лошадей. Несмотря на размеры, он худой, хотя и мощный.

– Никто не может ездить на нем верхом, – вмешивается продавец. – Любой, кто подходил к нему с седлом, должен был дорого за это заплатить. Вы могли бы в лучшем случае использовать его для разведения…

Он прерывается, когда жеребец спокойно останавливается перед Давиной и, наконец, опускается на колени, будто кланяясь. У меня открывается рот. Никогда не видел ничего подобного! Я знал, что Давина попытается оседлать его, но он слишком велик, чтобы она могла забраться ему на спину без стремян. Будто поняв это, жеребец садится перед ней, чтобы она без проблем могла залезть на него. Он вскакивает на ноги, и Давине приходится цепляться за его гриву. При этом капюшон сползает с ее головы.