Информатор - Гришем (Гришэм) Джон. Страница 13

Клаудия въехала в ворота, за которыми располагался шикарный гольф-клуб и жилой комплекс «Рэббит Ран». В нем ей – через оффшорные компании – принадлежали четыре кондоминиума. Один она держала для себя, три другие сдавала через своего поверенного. Ее гнездышко на четвертой гольф-лужайке представляло собой двухэтажную крепость с бронированными дверями и окнами. Несколько лет назад, укрепляя эту оборону, она ссылалась на необходимость «выдержать ураган». В ее небольшой спальне было устроено хранилище площадью десять на десять футов с бетонными стенами и противопожарной и прочей сигнализацией. Здесь Клаудия держала кое-какие носимые ценности: деньги, золото, драгоценные украшения. Некоторые предметы не относились к категории носимых: две литографии Пикассо, египетская урна давностью 4 тысячи лет, фарфоровый чайный сервиз древней династии, коллекция редких первых изданий романов XIX века. Дверь в спальню была спрятана за вращающимся книжным шкафом, поэтому случайный человек не нашел бы ни спальни, ни хранилища. Впрочем, случайных людей в кондоминиуме не бывало. Редкому гостю предлагалось посидеть во внутреннем дворике, тогда как само «гнездышко» не предназначалось ни для выпивки, ни для посещения, ни даже для жизни.

Клаудия раздвинула шторы и взглянула на поле для гольфа. Стояли самые жаркие августовские дни – при такой жаре и влажности поле пустовало. Судья налила в чайник воды. Пока вода кипятилась, она сделала два телефонных звонка адвокатам, занятых делами, ожидавшими решения в ее суде.

В пять, с минутной точностью, появился ее гость. Они всегда встречались в первую среду месяца ровно в пять вечера. Иногда, если Клаудия находилась за границей, они договаривались иначе, но так случалось нечасто. Они всегда общались лицом к лицу, в ее кондоминиуме, где не нужно было опасаться ни подслушивания, ни какого-либо наблюдения. К телефону они прибегали раз, от силы два в год. Принцип сводился к максимальной простоте и к стараниям не оставлять следов. Им ничего не угрожало, так было с самого начала, но они предпочитали не рисковать.

Клаудия пила чай, Вонн – водку со льдом. Он пришел с коричневой сумкой, которую, как всегда, положил на диван. В сумке лежали двадцать пять стянутых резинкой пачек 100-долларовых купюр, по 10 тысяч в каждой. Ежемесячная «пенка» составляла полмиллиона, и они, насколько она знала, делили ее поровну. Клаудия годами гадала, сколько Вонн на самом деле забирает у индейцев, но поскольку грязную работу делал он, дальше гадания дело не шло. Со временем она удовлетворилась своей долей. Поче– му нет?

Клаудия была избавлена от подробностей. Как именно откладывалась наличность? Как удавалось уводить ее из отчетности, как утаивалась их «пенка»? Кто именно в глубинах казино забирал добычу и оставлял ее для Вонна? Куда он за ней ездил? От кого получал? Сколько людей приходилось ради этого подкупать? Ничего этого Клаудия не знала. Как и того, как он поступал со своей долей наличности, – все это никогда не обсуждалось.

Она ничего не знала – и не желала знать – о его банде. Она имела дело только с Вонном Дьюбозом и иногда с Хэнком, его верным помощником. Вонн нашел ее восемнадцать лет назад, когда Клаудия скучала в маленьком городе, пытаясь заработать на достойную жизнь адвокатской практикой и планируя месть бывшему мужу. У Вонна созрел великий план массовой застройки, горючее для которого должно было качать казино на индейской земле, но на его пути стоял старый судья. Избавившись от судьи и еще от парочки обструкционистов, Вонн мог бы пустить в ход бульдозеры. Он предложил профинансировать ее кампанию и сделать все необходимое для ее избрания.

Ему было под семьдесят, но нельзя было дать больше шестидесяти. Всегда загорелый, в цветастых рубашках для гольфа, он сошел бы за состоятельного пенсионера, наслаждающегося хорошей жизнью под солнцем Флориды. Дважды разведен, давно живет один. Когда Клаудия стала судьей, Вонн начал за ней ухаживать, но она не проявила к этому интереса. Он был старше ее на пятнадцать лет – не так уж сильно, но искра не высеклась, ничего не поделаешь. Тогда, в 39 лет, Клаудия постепенно привыкала к тому, что предпочитает мужчинам женщин. И потом, если уж честно, она находила его скучным. Необразованный, интересуется только рыбалкой, гольфом, строительством очередного «стрип-молла» или поля для гольфа; главное, ее всегда отпугивала темная сторона его натуры.

Ходившие годами слухи, все новые всплывавшие подробности, апелляционные суды порождали все больше вопросов. Клаудия начала сомневаться, что Джуниор Мейс действительно убил свою жену и Сона Разко. До и во время суда она была убеждена в его виновности и хотела добиться правильного вердикта от присяжных, своих недавних избирателей. Но со временем и с накоплением опыта у нее крепли сомнения. Что ж, ее работа судьи первой инстанции давно была сделана, и теперь она мало чем могла помочь восстановлению справедливости. Да и чего ради? Сон и Джуниор провалились в небытие. Появилось казино. На жизнь она не жаловалась.

Но если Джуниор не убийца, то пули в голову Сону Разко и Эйлин Мейс всадил кто-то из банды Вонна, а потом кто-то организовал исчезновение двух тюремных доносчиков, обеспечивших Джуниору обвинительный приговор. Как ни изображала Клаудия напускную храбрость, она до смерти боялась Дьюбоза и его головорезов. Всего один раз десять лет назад им пришлось друг на друга орать, и тогда она его убедила, что если с ней что-то случится, Вонн будет немедленно разоблачен.

За годы у них сложились цивилизованные отношения взаимного недоверия, в которых каждый играл четко прописанную роль. В ее власти было издать по любой притянутой за уши причине судебное постановление о закрытии казино, и все доказывало, что Клаудия не побоится это сделать. На Вонне лежала вся грязная работа, это он держал в узде таппаколов. Они месяц за месяцем гарантировали друг другу процветание и обогащение. Оставалось удивляться – или убеждаться, какая может родиться сердечность и как можно махнуть рукой на подозрения по единственной причине – больших поступлений наличности.

Они сидели во внутреннем дворике, наслаждались тенью и прохладой, тянули напитки и поглядывали на пустую лужайку для гольфа, погруженные в мысли о своих удачных деловых схемах и невероятном богатстве.

– Как поживают «Северные Дюны»? – спросила Клаудия.

– Продвигаются, – ответил Вонн. – На следующей неделе соберется комиссия по зонированию и, как ожидается, даст зеленый свет. Через два месяца земляные работы будут в полном разгаре.

«Северные Дюны» были последним прибавлением в его гольф-империи: 36 лунок, озера и пруды, шикарные кондоминиумы и еще более шикарные особняки, а посредине всей этой роскоши – затейливый бизнес-центр с городской площадью и амфитеатром. Все это на расстоянии всего одной мили от пляжа.

– Контролеры взяли под козырек? – задала Клаудия глупый вопрос. Не одна она получала от Дьюбоза деньги, в округе получателей набиралось немало.

– Четверо против одного, – сказал он. – Поули, конечно, против.

– Почему ты от него не избавишься?

– Нет, без него никак, иначе все покажется слишком просто. Четверо против одного – наилучший расклад.

В этой части страны можно было бы обойтись и без подкупа. Достаточно предложить любой вариант развития, от комфортабельных жилых комплексов до простеньких торговых центров, сочинить толстую брошюру с полуправдой под названием «экономический рост», наобещать налоговые поступления и рабочие места – и выборные чиновники торопливо штамповали согласие. От того, кто заговаривал об охране природы, избыточной транспортной нагрузке и переполненных школьных классах, отмахивались как от либералов, любителей обниматься с деревьями или, что хуже всего, как от «северян». Вонн овладел этой игрой уже много лет назад.

– Как насчет ДК? – спросила Клаудия. Речь шла о дополнительном кондоминиуме.

– Разумеется, ваша честь. На поле для гольфа или многоэтажка?

– Сколько этажей?

– Сколько тебе нравится?