Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям. Страница 131

Все изменилось, когда Гитлер предал Сталина. Год со дня подписания французами перемирия Черчилль смотрел на восток и видел спасение в том случае, если русские смогут избежать поражения. Поражение России приведет к поражению Великобритании. Но Россия, при поддержке Великобритании, может протянуть достаточно времени, чтобы неторопливые американцы произвели все необходимое для того, чтобы Черчилль продолжал войну. А еще лучше, если Америка распространит закон о ленд-лизе на Сталина. Одержавшая победу Россия совсем другое дело. Идеологический противник на протяжении двадцати лет едва ли изменит свои взгляды, но гитлеровский гамбит решит этот спорный на данный момент вопрос. Итак, Черчилль принял решение, не продумав политику в связи с утренним поворотом событий, не говоря уже о стратегии реализации этой политики. Он хотел обнять нового боевого товарища.

Зная историю сталинских погромов и массовых убийств, слово «союзник» в данном случае казалось неуместным. Этот человек, на самом деле, был чудовищем. Сталинская коллективизация в начале 1930-х в Украине привела к смерти от голода по меньшей мере 5 миллионов крестьян и к казни тысяч за сокрытие государственной собственности – выращенного ими зерна. В сталинских сибирских ГУЛАГах находилось почти 2 миллиона заключенных, в основном политических, которые работали на строительстве дамб, железных дорог и каналов. Вокруг Москвы в братских могилах лежали убитые православные священники, университетские профессора, врачи, адвокаты, троцкисты и другие враги государства. Черчилль считал Советский Союз «смертельным врагом цивилизованной свободы» – «вплоть до появления Гитлера». Но в середине 1930-х Гитлер выступал, а Сталин действовал. К тому времени, когда Сталин вторгся в восточную Польшу в 1939 году, он уже был палачом века, возможно всех времен. С 1917 года Черчилль стремился уничтожить большевистскую Россию, «задушить при рождении» это «угрюмое, зловещее государство». Теперь советские люди и британцы, Сталин и Черчилль сражались против общего врага. В тот вечер Черчилль пытался убедить Великобританию – и себя, что надо отбросить прежние разногласия. Это было непросто, поскольку в глазах доброй половины его соотечественников безбожник Иосиф Сталин был большим злом, чем Адольф Гитлер [954].

22 июня на завтраке присутствовал Стаффорд Криппс, и Черчилль замучил посла, называя русских «варварами» и доказывая, что коммунистов ничего не связывает «даже с самым низменным типом людей». Криппс, вспоминал Колвилл, «забавлялся, благосклонно слушая его». Черчилль испытывал сильный подъем духа. Со вчерашнего дня у него полностью изменилась точка зрения. Если вчера он говорил, что Россия скоро проиграет войну, то теперь он ставил пятьсот к одному, что Россия будет сражаться, «сражаться до победного конца», в течение двух лет. После завтрака Черчилль начал готовить речь и посвятил этому занятию оставшуюся часть дня. Эта длинная речь была одновременно поэтичной, возвышенной и впечатляющей, обещавшей спасение свободного мира и уничтожение Гитлера. Такую речь не смогла бы создать ни одна современная группа спичрайтеров; Черчилль создал словесные образы, которые, как и все гениальные произведения искусства, были более реальными, чем сами события, и вызывали яркие воспоминания. Колвилл вспоминал, что Черчилль пересматривал текст, вносил исправления и добавлял последние штрихи, как он делал, когда занимался рисованием, до девяти вечера, до начала передачи. Он стремился, как и в случае со своими картинами, воздействовать не только на умы слушателей, но и на их воображение [955].

Вторжение в Россию, заявил Черчилль, один из «решающих моментов войны». Гитлер, сказал он «злобный монстр, ненасытный в своей жажде крови и грабежа» и «кровожадный беспризорник», который находит удовольствие, «перемалывая человеческие жизни и растаптывая жилища и человеческие права миллионов людей». Немецкую военную машину «нужно кормить не только плотью, но и нефтью». И хотя он не упоминал о «безоговорочной капитуляции», но четко и ясно изложил свои условия войны и мира. У нас, сказал Черчилль, «одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима». И: «Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига». Он напомнил слушателем, что «за последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я», но, сказал он, «все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем». Не называя Сталина, он заявил, что «прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает». И затем перешел к описанию борьбы: «Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где есть место исконным человеческим радостям, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще не зажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую и верную добычу. За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий».

«Это не классовая война, – сказал он, – а война, в которую втянуты вся Британская империя и Содружество Наций, без различия расы, вероисповедания или партии». И для того, чтобы британцы больше не сомневались в том, стоит ли сражаться и умирать за Сталина и его безбожников коммунистов, он заявил, что «вторжение в Россию – это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова». А потому «опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам» [956].

Он не только нашел добрые слова для злодея; он реабилитировал его и снабдил крыльями и ореолом. Старая балканская поговорка (одна из любимых поговорок Рузвельта) гласит, что по мосту через бездну допустимо идти рука об руку с сатаной. Именно это и проделал Черчилль [957].

Гарольд Николсон назвал эту речь «шедевром». Хотя Черчилль нарисовал картину, что будет в том случае, если Россия потерпит поражение – и Китай, Европа и Индия – «он создал у нас впечатление, что мы собираемся выиграть эту войну». Тем не менее Николсон считал русских «некомпетентными и корыстными» [958].

Черчилль в очередной раз продемонстрировал способность говорить убедительно и вдохновенно, но на этот раз внес некоторые коррективы. Сэр Джон Киган отметил вторжение в Россию как момент, когда черчиллевская «кампания дерзких слов» начала уступать дорогу «борьбе грубых фактов». Началось настоящее убийство – в масштабах, которых не мог вообразить даже Сталин [959].

Поразительное предательство Гитлером партнерских отношений парализовало Сталина и многих высших офицеров. Вскоре после нападения старший офицер отправил радиограмму начальству, что его подразделение подвергается обстрелу. «Что нам делать?» – спросил он. «Вы, должно быть, сошли с ума», – ответили ему и отругали, что он задает вопросы на открытой частоте. И только когда немцы продвинулись на 20 миль в глубь территории, Сталин начал понимать, что происходит, и только вечером советское правительство сообщило своим гражданам, что Германия вторглась на их родину. Сообщил о нападении Молотов, а не Сталин. Из Москвы не последовало никакой официальной реакции на речь Черчилля. В течение недели потрясенный Сталин оставался на даче, а за это время три гитлеровские группы армий прошли 200 миль по советской территории. Когда Молотов попросил его вернуться в Кремль, Сталин ответил: «Ленин оставил нам огромное наследство, а мы, его наследники, все испортили» [960].