Первая академия. Том 1 (СИ) - "Amazerak". Страница 9

Пока не было смысла говорить о чём-то конкретном, однако имелись все шансы, что в будущем Дубровские снова станут полезны. Сейчас, когда императорская власть ослабла, а противостояние родов перешло в открытую фазу, формирование коалиции единомышленников было делом крайне важным.

Подойдя к машинам, Оболенские остановились.

— Удивительное дело, на находите, Виктор? Хоть убейте, но не понимаю, как так вышло, что у молодого человека всё это время был дар, а ему дали другую фамилию? Я никогда не слышал от Василия даже намёка на такое положение вещей, а только сетования, что Господь послал ему нерадивого отпрыска. Даже не знаю теперь, что и думать. Будь Василий жив, я бы сделал ему очень строгое внушение. Нельзя так поступать родителю. Не по-божески то и не по-человечески.

— Я поражён не меньше вашего, Пётр Петрович, — согласился Виктор Иванович. — Удивительно, как Дубровским удалось сохранить тайну. До меня доходили слухи, но лишь о том, что Алексей — любитель проматывать отцовские деньги.

— Слухи… Слухами земля полнится. Порой злые языки раздувают из мухи слона.

— Возможно, не будут отрицать. По крайней мере в личном общении Алексей производит впечатление человека рассудительного.

— Это верно, говорить он мастак. Но главное ведь, что делать будет. Если Алексей поступит в Первую Академию, это станет большим достижением.

— Будем надеяться, ему не соштопют дело. Это сейчас главное. Парень чист, как слеза младенца, но если он встанет Святославу поперёк горла…

— Да не будет третье отделение с ним возиться. Кому какая выгода? С него взятки гладки. По крайней мере, сейчас. А потом… — глава рода махнул рукой. — А потом может многое измениться. Меня больше беспокоят Сергей и Владимир. Вытаскивать их надо.

— Я уже работаю над этим. Завтра у них состоится встреча с адвокатом. Дело серьёзное, надо сказать. Есть информация, что Святослав Шереметев намерен добиться смертной казни, и Орлов в этом полностью с ним солидарен. Похоже, действительно что-то прознали.

— Почуяли, что жареным пахнет, паскуды, — со злостью проговорил Пётр Петрович. — Ну ничего, придёт и их час. А сейчас надо сделать всё, чтобы вытащить наших ребят. А по поводу Дубровского… намекну Вяземскому, что, возможно, перспективный студент намечается. Пусть глянет одним глазком. Думается мне, из парня может что-то путное получиться. Так, и по поводу охраны… Пусть пока остаётся. Нам сюрпризы ненужны.

— Хорошо, Пётр Петрович, охрана останется. Жандармов они не пустят.

— Да-да, нечего этим паукам тут ползать, — глава рода открыл дверь своего лимузина. — Ладно уж, поехали по домам. Вечереет.

Гости ушли. Мы с Елизаветой остались в гостиной вдвоём. Пили чай, общались.

Во время разговора с Оболенским вырисовались новые перспективы. Я заявил, что собираюсь вернуть прежнюю фамилию и намекнул, что намерен бороться против наших общих врагов. Пётр Петрович же заверил, что и желает и дальше поддерживать дружбу между нашими родами, и отметил что у меня есть все шансы поступить в Первую Академию. Однако пока я не знал, как расценивать эти слова — банальная вежливость или готовность оказать некоторое содействие.

Так же в разговоре я «предположил», что ближайшее десятилетие страну ждёт что-то близкое к междоусобице, и Пётр Петрович согласился. Он и сам этого опасался. Да все, кто видели хоть немного дальше своего носа, понимали, какие времена грядут. Тот факт, что дружина Шереметевых начала открыто расправляться с неугодными, говорил о многом.

Коснулись мы и насущных вопросов. Пётр Оболенский был не против того, чтобы я жил в этом имении, сказал, что тут безопасно. Лиза тоже согласилась меня приютить. Узнал я и про смену фамилии. Не было ничего трудного в том, чтобы вновь стать Дубровским, если не считать бюрократическую волокиту.

— Ты очень храбро поступил, что решил остаться, — похвалила меня Лиза. — Неужели ты не боишься? Тебя же пытались убить.

— Риски есть. Но волков бояться — в лес не ходить, — пожал я плечами. — Однако, если третье отделение начнёт копать и под меня, то действительно придётся уехать. Тогда у меня здесь не останется никаких перспектив, кроме пули в затылок. Надеюсь, я вовремя об этом узнаю.

— У нас хорошие адвокаты, Оболенские — очень влиятельны, — стала меня убеждать Лиза. — Мы со всем справимся. Тебя никто не тронет. Охрана не пустит сюда жандармов. Надеюсь, и Сергея скоро освободят.

— Я бы не питал лишних надежд, — осторожно проговорил я.

— Но почему? Он же невиновен! В чём его можно обвинить? В том, что в гостях обедал?

— Не знаю, — покачал я головой.

— Ты считаешь, он виноват в чём-то? — всей своей мимикой Лиза выразила упрёк в мой адрес. Кажется, она действительно не знала, в чём замешан её муж, и не верила в заговор. Да что там говорить, я и сам плохо представлял, что тут происходит, хоть и изучал данный вопрос спустя почти сто лет.

— Я ничего такого не говорил. Просто надо понимать, сколь могущественные и коварные у нас враги, — выкрутился я.

— Я не вижу ни одной разумной причины, почему с ним могли такое сделать. Твой отец был в ссоре со Святославом Шереметевым, поэтому его убили. Но почему Сергей? Может быть, Потёмкины действительно что-то замышляли… Но я не верю, что мой муж к этому причастен.

То, что Василий Дубровский был в ссоре со Святославом Шереметевым, Лиза ещё мягко выразилась. Глава нашего рода ненавидел этого человека всеми фибрами души, ведь именно из-за его козней чуть не закрылось наше предприятие. Иначе как объяснить, что все оборонные заказы во время войны загадочным образом прошли мимо нас? Шереметев, имея связи в правительстве, в последние годы делал всё, чтобы вывести Дубровских из игры.

После войны Ярославский металлургический завод оказался на грани банкротства, и тогда Святослав снова предложил Василию Дубровскому продать предприятие. Однако тот не согласился. Василий скорее склонялся уступить долю Петру Оболенскому. Но эта сделка тоже не состоялась. В тридцать третьем году Василий был обвинён в государственной измене и убит, а предприятие конфисковано и, естественно, почти сразу оно оказалось в собственности Шереметева.

И тут вырисовывалась ещё одна проблема. Я являлся наследником главной ветви Дубровских, но фактически наследства ничего не мог На данный момент все счета и активы отца были арестованы. Всё, что у меня осталось — это отобранные у бандитов сто рублей ассигнациями. Совершенно смешная сумма.

По закону до двадцати одного мои дела должен был вести попечитель, он же нёс и некоторые финансовые обязательства по моему содержанию. Но я не собирался сверх необходимости напрягать свою троюродную сестру и жить за её счёт, словно недоросль какой-то. Я должен был сам обеспечить себя сам. А как это сделать, если ничего нет, если всё отобрали? Возможно, с помощью юристов удастся воспрепятствовать конфискации сбережений Василия Дубровского, да и то не факт. Потом, скорее всего, придётся открыть какое-нибудь дело. На крайний случай я даже рассматривал вариант с займом.

Гипотетически я имел право на пять процентов с ежемесячной прибыли от кофеен Валентина. Мой нынешний уже покойный дед Владимир Дубровский дал его отцу средства на развитие дела под процент с выручки. Теперь Валентин обязан выплачивать эти деньги мне, однако если он откажет, то с юридической точки зрения будет абсолютно прав. На данный момент, не являясь Дубровским, я ничего не имел прав наследовать из отцовских активов. Надо возвращать фамилию, надо оформлять бумаги — куча дел, которыми неизвестно когда получится заняться.

Лиза выглядела настолько подавленно, что мне стало жаль её. Хотелось подбодрить, но разве я мог врать, зная, что будет дальше?

— Вероятно, Сергей не виновен, — проговорил я. — Просто уже не знаю, во что верить. Извини, если мои слова оскорбили тебя.

— Ну что ты? Ты меня ничем не оскорбил, — Лиза вымученно улыбнулась. — Всё хорошо.

— Я не допущу, чтобы наш род канул в лету, — обещал я.