Париж с изнанки. Как приручить своенравный город - Кларк Стефан. Страница 11

Это вовсе не означает, что Париж постепенно превращается в городские джунгли (хотя и жаль), потому что ежегодно в городе гибнет до 1500 деревьев – от старости, болезней или неблагоприятной экологии.

Более того, в ствол каждого дерева из тех, что обрамляют улицы (так называемых arbres d’alignement), вживлен микрочип с данными о возрасте, сделанных прививках и общем состоянии здоровья. Они, может, и не выглядят таковыми, но на самом деле все эти деревья – настоящие роботы с электронной начинкой. Что ж, очень по-парижски – с виду вроде бы натуральное и непринужденное, а внутри все организовано с научной точностью.

А вот живность, которая не поддается такому строгому контролю, – это парижские голуби. Большинство парижан ненавидят их – почти так же, как ненавидят сумасшедших, подкармливающих этих «летающих крыс», высыпая хлебные крошки на тротуар прямо возле скамеек и созывая стаи пернатых на пир^[56]. Парижане знают, что раз в году наступает сезон, когда лучше не задерживаться под этими 96 500 деревьями на улицах и в садах. Когда осенью плодоносят платаны, голуби набивают себе утробы их плодами и осыпают город ярко-зелеными какашками, превращая тротуары и припаркованные автомобили в полотна Джексона Поллока.

Для борьбы с голубиным нашествием – а голубей в Париже около 80 тысяч, примерно по одному на каждые двадцать пять жителей, – городские власти устанавливают большие голубятни в парках и садах. Чиновникам пришлось объяснять горожанам, что они вовсе не собираются увеличить популяцию птиц, делая их жизнь более комфортной, – наоборот, это так называемые «контрацептивные голубятни». Самкам разрешено высиживать одну партию яиц – если они откладывают больше (а за год эти птицы могут делать по шесть – восемь кладок), яйца хорошенько встряхивают, делая их бесплодными. Голубки, конечно, этого не понимают и продолжают высиживать яйца, вместо того чтобы откладывать новые.

К тому же голубятни позволяют птицам возвращаться в одно и то же место, где их экскременты легче собирать. Работа, само собой, не из приятных, и, вместо того чтобы нанимать специальных рабочих, город поручил это одной частной компании. Остается лишь посочувствовать невезучим предпринимателям.

В поисках уличных развлечений

Пару-тройку раз в году на тротуаре возле моего дома разворачивается удивительное зрелище. Я с трудом открываю porte cochère^[57] и оказываюсь в толпе торговцев барахлом и глазеющих покупателей, на так называемом празднике vide-grenier.

В буквальном переводе vide-grenier означает «уборка чердака», хотя в очень немногих парижских домах эти чердаки имеются. Но зато во многих есть caves (погреба), как и чуланы, забитые старыми вещами, книгами, которые уже никто никогда не возьмется читать, и игрушками, из которых выросли дети. Теоретически, местный vide-grenier подразумевает товарообмен барахлом, но парижане слишком любят ломать устои и не склонны запирать себя в рамках теории, так что на практике эти блошиные рынки предлагают как личные вещи, так и готовую продукцию из магазинов. Рынки работают в любое время года (парижане по натуре оптимисты насчет погоды и свято верят в то, что матушка-Природа не обманет их ожидания), обычно по воскресеньям, и лучшего места прикупить задешево частичку настоящего Парижа не найти.

Недавно я прошелся по местному vide-grenier и посмотрел, какие вещицы могут привлечь гостей города.

Первое, что мне бросилось в глаза, это контраст среди продавцов. Район, где я живу, разношерстный, так что здесь можно увидеть и отцов семейств, разложивших на клеенках старую спортивную обувь, приставки PlayStation и видеокассеты, и торговцев антикварной мебелью, больше соответствующих кварталу Марэ. Немало и жуликоватых brocanteurs (старьевщиков), торговцев почтовыми открытками (на любом французском блошином рынке найдется хотя бы один), затейливыми электрическими приборами из далекого прошлого, а один парень в фирменной куртке с эмблемой Aéroports de Paris продавал подозрительно новую одежду.

Но vide-grenier – не просто срез парижской уличной жизни. Это ценный источник для тех, кто стремится увезти домой что-то оригинальное, типично французское.

Вот примерный перечень objets parisiens^[58], подмеченных мною на vide-grenier: жандармский жетон старого образца; сувенир 1950 года с изображением Сакре-Кёр на кусочке ствола дерева; винтажные черно-белые почтовые открытки с видами парижских улиц; кувшины для вина, подносы и пепельницы (разумеется, с эмблемами Pernod Ricard и менее известных марок, таких как Marie Brizard, Saint-Raphaël и Cusenier); мудреные штопоры (французские инженеры постоянно придумывают революционные способы открывания бутылок, чтобы быстрее добраться до содержимого); жестяная банка Nescao образца 1960-х годов с фотографией обреченной французской домохозяйки, явно не убежденной феминистки; несколько старинных миниатюрных моделей автомобиля «ситроен 2CV»; книга, однозначно утверждающая, что именно французы изобрели авиацию; подборка журналов «Пари Матч» 1940-х и 1950-х годов с сенсационными подробностями смерти Матисса и неудачной помолвки принцессы Маргарет и Питера Таунсенда (с подзаголовком на английском «Sad Princesse»^[59]); и издание 1949 года, предсказывающее, что les males vont disparaître («мужчины скоро исчезнут»), правда, без указания конкретных сроков.

Среди моих фаворитов – фарфоровый кувшин, представляющий экс-президента Миттерана, который позволил мне задать вопрос: «Сколько вы хотите за голову Миттерана?», и маленькая свинцовая фигурка Наполеона, из-за которой я отчаянно торговался и все-таки купил за пять евро, заметив французскому антиквару со своим английским акцентом: «Я избавлю вас от Наполеона… в очередной раз». Кажется, он не нашел мою шутку забавной. Выражайте свои чувства каламбурами

Французы обожают каламбуры, и парижские улицы – идеальная площадка для игры слов (помните «улицу Грешников»?). Конечно, это в полной мере относится и к рекламным плакатам, но есть и другие свидетельства слабости парижан к вербальным экзерсисам. Взять хотя бы названия, которые они дают своим парикмахерским салонам.

Возможно, это лишь счастливое стечение обстоятельств, что французы знают английское слово hair («волосы), которое позволяет каламбурить бесконечно. Они произносят его, опуская первый звук «х», и в результате английское hair звучит, как французский суффикс «эр» в таких словах, как commentaire («ком-ман-тэр»), commissaire («ком-мис-сэр»)^[60] и им подобных.

Так что, если вы уловите теплый запах шампуня, прогуливаясь по парижской улице, или увидите безукоризненно причесанных мужчину или женщину, дымящих у двери салона, поднимите голову и посмотрите на вывеску. Находчивость парижан не знает границ.

Вот лишь несколько примеров из жизни. Имейте в виду, эти парикмахерские действительно существуют в Париже.

Chambre à Hair — в буквальном переводе «комната волос», но по-французски – «камера пневматической шины», и, согласитесь, вы рассчитываете выглядеть иначе после посещения парикмахерской.

Gram’Hair — еще одна странность. По-французски звучит «грам-мэр», как grammaire^[61]. Вероятно, этот салон специализируется на прическах для школьных учителей.

Besoin d’Hair — в буквальном переводе «необходимость в волосах», но по-французски звучит как «необходим глоток свежего воздуха».

FM Hair — остроумное модернистское обыгрывание темы FM-радио и волос, но произносится «эф-эм-эр», как éphémère – «эфемерный». Если вдуматься, говорит не в пользу долговечности стрижек.

Post’Hair — звучит примерно так же, как «постер» по-французски, хотя определенно навевает мысль о лысине. А что еще бывает пост – применительно к волосам? Возможно, речь идет о специалистах по парикам.