Птицы (СИ) - Торин Владимир. Страница 34

— Мне, знаешь ли, не так весело. — Финч не разделял восторгов девочки. — Мой дедушка пропал! Может, его похитили, а может и того хуже…

— Да-да, это очень печально, — нахмурилась рыжая плутовка, но только на мгновение. Ее губы снова разошлись в улыбке. — Но ты мне расскажешь, что было… в смысле… будет дальше, когда узнаешь, что это за Человек в черном и куда пропал твой дедушка?

Финчу пришла в голову одна идея. Очень рискованная.

— Я придумал, — сказал он. — Ты можешь мне помочь.

— Что? — Арабелла округлила глаза. — Я?

Финч тяжело вздохнул. Какая-то она не слишком смышленая для самой лучшей ученицы в классе. Он пояснил:

— Мне нужна помощь, чтобы заполучить книгу учета посетителей дома у этой злюки Поуп.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе искать дедушку? — Арабелла поразилась до глубины души, словно ей сообщили, что все учителя на самом деле — это ученики, а ученики — это учителя. И все перепуталось.

— Если хочешь! — поспешно уточнил Финч. — Потому что если нет, то…

— Конечно, хочу! — воскликнула она, но тут же спохватилась и уже тише добавила: — У меня никогда не было такого приключения! И… — улыбка тут же сползла с ее губ, прихватив с собой весь энтузиазм. Она бросила полный тоски взгляд на дверь.

— Я подумал об этом. — Совершенно по-взрослому сказал Финч. — Ты поможешь мне найти дедушку. А я помогу тебе вывести этого мерзкого типа на чистую воду. Помогу избавиться от него.

— И как ты мне поможешь? — с сомнением спросила девочка.

— Еще не знаю, — честно ответил Финч. — Но что-нибудь обязательно придумаю.

Арабелла почесала нос, размышляя, и почти сразу хорошее настроение к ней вернулось.

— Да, было бы просто замечательно избавиться от дяди Сергиуса и найти твоего дедушку.

Финч вдруг приуныл.

— А как же твои друзья? — спросил он отстраненным голосом. — Если мы будем искать дедушку и способ избавиться от дяди Сергиуса, у тебя не останется времени, чтобы с ними играть… или читать книжки… или… ну, что вы там делаете.

— У меня нет друзей, — сказала Арабелла.

— Как это?

Девочка грустно отвернулась.

— Меня не любят, потому что я лучшая ученица в классе. Никто не хочет со мной водиться.

— Я хочу! — тут же сказал Финч.

— Ты… — она поглядела на него с неверием. — Ты хочешь со мной дружить?

Вместо ответа Финч протянул ей свой мизинчик.

Глава 5. Недоразумения… с привкусом кабаре

Мистер Уолтер Блувин из квартиры № 4 был патологическим вруном. При этом он был действительно хорош в своем деле — почти никто не знал, что он врун. Окружающие мистера Блувина люди считали его уважаемым, почтенным джентльменом, за спиной которого — тяжелое, но достойное прошлое. Из-за этого к нему относились весьма любезно и немного его жалели.

У него не было левой руки, и он всем говорил, что потерял ее на войне, но ни на какой войне он не был, а руку потерял по собственной глупости и старался об этом не вспоминать. Со временем он даже самого себя смог убедить, что прошел через самые тяжелые, самые кровавые дни на войне, и очень этим гордился.

Мистер Блувин осознавал, что он лжец, но ему не было стыдно, наоборот — он считал, что его манера общения — это что-то необычное, исключительное: все могут говорить правду, а талантливо врать и не быть пойманными — лишь гении. Сам он себя при этом называл не лжецом, а «псевдологом», и презирал даже не тех, кто говорит правду, а тех, кто занимается утаиванием, умалчиванием и скрытностью. Он считал это не настоящей ложью, а лишь дешевым притворством.

Мистер Блувин уже и не помнил, когда соврал впервые. Должно быть, тогда он пытался избежать наказания или получить какую-то выгоду, а быть может, всего лишь хотел обратить на себя внимание. Сейчас же, годы спустя, он врал беспричинно. Просто потому, что ему так нравилось.

Он каждый день лгал, обманывал, придумывал небылицы, и его унылая монотонная жизнь на время становилась не такой унылой и монотонной. При каждом вранье, он будто выпивал чайную ложечку лекарственного раствора, от которого по всему его телу разливалось приятное тепло. У него даже был свой ежедневник вранья, который он вел последние пятнадцать лет. Страничка каждого дня заполнялась аккуратно и дотошно: с указанием времени и места там стояли запланированные встречи мистера Блувина, имена его жертв и заметки, о чем соврать этим людям. Внизу каждой странички был список «экспромтов» — небольшая коллекция отборного вранья, которое можно применить в случае встреч незапланированных. «Во всем должен быть порядок! Особенно в псевдословии! — так он считал. — Иначе и оглянуться не успеешь, как тебя выведут на чистую воду!»

А еще мистер Блувин был редкостным параноиком — он очень боялся, что кто-то раскроет какой-либо из его обманов, поэтому жил в постоянном страхе и с подозрением относился к окружающим. Он никому не доверял, ведь знал, что каждый может ему соврать, а так как мистер Блувин был эгоистом, то чужое вранье на дух не переносил. В голове псевдолога перетягивали одеяло на себя две пугающие его крайности: с одной стороны, он боялся быть пойманным на вранье, а с другой — боялся быть обманутым.

Само собой, мистер Блувин был одинок. Когда-то в его жизни присутствовала чудесная женщина, которая верила всем его словам, как ребенок. Но она давно его раскусила и пропала, и сейчас мистер Блувин был не уверен, не выдумал ли он ее, чтобы как-то кого-то обмануть. Тоска от ее потери и меланхолия одиночества, тем не менее, были подлинными, и порой он прикладывал неимоверные усилия, чтобы их унять.

Помимо вранья, была у мистера Блувина еще одна страсть, а именно — хищные растения: мухоловки, росянки, плотоядные кувшинки и прочие представители вечно голодной флоры. Он выращивал их, поливал, кормил мухами, дотошно изучал справочники и ботанические атласы, и только своим «милым зеленым друзьям» мистер Блувин не врал.

Вот и этим утром мистер Блувин из четвертой квартиры покормил свой выводок в глиняных горшках, направил на них специальные лампы, которые должны были улучшить их рост, оделся, взял трость и вышел из квартиры.

Настроение у него было не ахти, а если точнее — просто отвратительное настроение, а все потому что в его ежедневнике на сегодняшний день стоял мозолящий глаза и душу пропуск, который просто нечем было заполнить. Он собирался отправиться в ботанический сад, где должен был соврать профессору Линдквисту, заведующему плотоядными растениями, что его, Блувинские, мухоловки, мол, уже вымахали на добрых три фута, после чего намеревался посетить комитет ветеранов, где секретарю, мистеру Гордону, он бы сообщил, что больше не проживает в доме № 17, а переселился в дом № 21, и просит пересылать ему военную пенсию туда, а затем нужно было поспешить, чтобы перехватить где-то на маршруте мистера Дьюи, почтальона, и предупредить его о том, что в комитете что-то напутали и почему-то уверены, будто он переселился, и попросить его приносить пенсию и почту по прежнему адресу. По дороге домой мистер Блувин планировал постучаться в «Фонарь констебля» и сообщить мистеру Додджу или его помощнику мистеру Перкинсу, что в Горри объявился опасный преступник и подробно этого несуществующего преступника описать. Между делом по пути должны были встретиться свихнувшийся старикан мистер Перри, станционный смотритель, парочка кондукторов в трамваях, ну, и нельзя забывать о вероятности оказаться на соседнем сиденье с разговорчивыми попутчиками. На них всех у мистера Блувина был припасен свой обман. По поводу всех вышеперечисленных личностей его душа была спокойна. Но…

Оставалась еще консьержка миссис Поуп. И тут фантазия мистера Блувина дала сбой. Он никак не мог изобрести, о чем бы ей соврать. У него была идея сказать ей, что его затопило, при этом открутить вентиль на трубе, но его останавливало то, что это и обманом-то не будет — ведь его действительно затопит, да и последующие неудобства в виде, собственно, затопления его тоже не устраивали. Больше ничего дельного однорукий обманщик не смог придумать. Беда в том, что он проходил мимо этой лысой кошелки два раза каждый день все годы, что здесь жил, и уже попросту истратил на нее все возможные поводы для вранья. А отчаяние, с которым он себя понукал: «Ну же! Ну же! Придумай хоть что-то!», лишь все усугубляло. С тревогой мистер Блувин решил, что у него начинается творческий кризис.