Снежный ком - Чехов Анатолий Викторович. Страница 27

Вместо замызганной тряпки, которой была накрыта клетка, я нашел старый бабушкин платок, завязал все четыре конца узлом под клеткой, и мы с Павликом вынесли попугая на улицу.

Я боялся, а вдруг Жако и под платком начнет ругаться, но он сидел тихо, не пытался даже бормотать, не то что разговаривать.

Безо всяких приключений добрались мы до нашей старой квартиры, где сейчас жила бабушка.

Когда меня еще не было на свете, там жили целых пять семей, а теперь — одни только бабушки-пенсионерки, и у каждой — своя комната. Ключи они все оставляли друг другу, все надеялись, что кто-нибудь к ним придет: старым людям скучно ведь одним… Мне хотелось верить, что с моим Жако бабушке да и всем ее приятельницам будет повеселее, но после слов Павлика я что-то в этом тоже стал сомневаться.

Раз уж это, как сказал Павлик, «мужской попугай», проще бы его оставить какому-нибудь дедушке. Но дедушек на старой квартире не было ни одного: все они, или почти все, остались на войне. Папин папа — тоже старый фронтовик, приютил бы Жако, но к нему ведь в деревню не поедешь: через несколько дней уже надо будет шагать в школу…

Войдя в подъезд, мы с Павликом остановились у такой знакомой двери и позвонили. Открыла нам бабушкина соседка и ее хорошая подружка Клавдия Ивановна. Она же впустила меня и Павлика в бабушкину комнату.

— Ах, какая жалость, какая жалость! — запричитала, заохала Клавдия Ивановна. — А бабушка вас с утра ждала, будет теперь только вечером… А что это вы привезли?

Клавдия Ивановна уж и руки протянула, чтобы снять платок с клетки. Мы с Павликом вовремя остановили ее.

— Пожалуйста, не снимайте, — сказал я, как только мог убедительнее. — Здесь Жако… Попугай ара… — Он очень пугливый и нервный… Немножко привыкнет, тогда бабушка и снимет с него платок.

Павлик оттащил клетку подальше от двери и поставил на стол.

Я написал записку:

Я еще раз посмотрел в дырочку на своего Жако, и мы с Павликом, молчаливые и встревоженные, поехали домой.

Что еще получится из этой истории с попугаем, никто не мог не только сказать, даже предположить…

Снежный ком

Дядя Коля стоял на табуретке и длинной кистью водил по потолку, покрывая его белой краской.

Мы с Павликом, затаив дыхание, следили за каждым его движением. Потолок становился ровным и чистым, жемчужно-белым, как экран в кино. Очень нам нравился и сам дядя Коля в фартуке и легкой рубашке с длинными рукавами, на которой можно было рассмотреть брызги от всех красок, какие только есть на свете.

Работал он в пилотке, свернутой из газеты. И до того она ладно была сложена, что ее вполне можно было бы надеть и на прогулку в парк.

Наконец-то дядя Коля оторвался от работы, покосился в нашу сторону.

Чего смотрите? Научиться охота?

— Хорошо-то как у вас получается! — восхищенно сказал Павлик.

— Раз сто сделаешь, на сто первый будет хорошо, — ответил дядя Коля.

— А сто раз было плохо? — удивленно спросил я.

— Ну какие же сто? Может, раза два вышло не очень ладно, а потом и пошло, и пошло…

— Нам бы так, — вздохнул Павлик.

— Ну так в чем дело! Учись! Тащите вон из кухни ведерко с клеем, а у той стены стелите газеты, раскатывайте обои…

И мы с Павликом — раз-два, живо притащили клей, расстелили газеты и стали раскладывать на них вниз рисунком обрезанные с одной стороны полосы обоев.

Дядя Коля принялся намазывать их клеем. Намажет полосу, возьмет ее за один конец, поднимет руки выше головы и опустит, плавно двигая руками то к себе, то от себя. Она и ложится «волной», вроде как гармошкой без резких сгибов. Еще не приклеив к стене первую полосу, он тут же принялся мазать вторую.

— А для чего вы так делаете? — спросил Павлик.

— Клею-то надо в бумагу впитаться? Хорошо проникнет, лучше к стенке пристанет. А если только намажешь и сразу клеить начнешь, так все пузырями и пойдет… В каждой работе своя тонкость есть… А вы чего это сегодня такие скучные?

Я опустил голову, Павлик пояснил:

— У него Васька пропал. И другой хомячок тоже.

— Уж не тот ли Васька, что мне на голову свалился?

— Нет, на вас — Павлик…

— Ну это все равно. А вы не горюйте. Если еще на кого свалится, вам же и принесут, больше некому. А с чего это они пропали?

— Я в дыму ногой банки задел, они выскочили и убежали.

— Банки убежали?

— Нет, хомячки.

— А дым откуда взялся?

— Пожар был, папа одеяло прожег.

— Эк его угораздило! С чего это он вздумал одеяло прожигать?..

Дядя Коля спрашивал, как будто ничего не знал ни о нашем пожаре, ни о пожарных, а сам приходил с пострадавшими от огнетушителя порядок наводить.

— Папа ночь не спал, писал диссертацию, — пояснил я. — Под утро только и уснул с папиросой. Вот одеяло и прожег.

— Хм… Раньше за ним такого не замечалось, чтоб по ночам диссертации писать.

Мне показалось, что говорил он о диссертации, как о каком-то не очень приличном деле.

— Оно, конечно, ради прибавки жалованья теперь все пишут, — рассудил дядя Коля. — К делу там или не к делу, а все чего-нибудь один у другого перекатает, глядишь, и кандидата схлопотал. Оно и жить интереснее…

— Мой папа ни у кого ничего не перекатывает, — сказал я с обидой. — Он сам про деревянные кружевные дома пишет. Про те, что русские мастера без единого гвоздя строили.

— А вот за это твоему папе великое спасибо, — сразу посерьезнел дядя Коля. — Такую диссертацию давно пора написать. А то скоро и последнее растеряем, чему веками учились… Мы уж и забывать стали, что у каждого дома была не только своя личность, а и своя собственная, особливая душа… А теперь что? Захочешь иной раз душу дома поглядеть, ковырнешь бетон, а из-под него железные ребра торчат… Весь люд-народ сейчас в города ринулся, — продолжал рассуждать дядя Коля. — А в деревнях-то сколько простору! Заводи себе любую скотину, хоть коров, хоть хомяков. И здоровья куда больше набрали бы, да и народу бы побольше стало…

— Дядя Коля, а почему вы не в деревне живете?

— Ишь, подловил! — дядя Коля усмехнулся. — Потому что штукатурам да малярам там делов поменьше будет, чем, скажем, у нас в Москве. Так что, где мастеровой человек заработать может, там он и живет… Ну ладно, давайте рассказывайте, как там дальше у вас клубок разматывался…

Пришлось рассказать обо всем, что у нас произошло. Когда я добрался до исходной точки, из-за чего у нас Васька под мойку забежал, дядя Коля меня остановил.

— Погоди, я же сам помню, как эту мойку ставил! Еще велел твоему папе все щели под ней заделать. Планку-то хоть прибили тогда?

— Дядя Коля, ну как вы не понимаете? В том-то и дело, что не прибили! Сначала папа, а потом я, когда родился… То планки не было, то гвоздей, то молотка…

— Это ж сколько годов-то прошло? — почесывая подбородок, прикинул дядя Коля. — Да уж наверняка поболе дюжины… Тебе-то двенадцать?.. В год по планке приколачивать, и то всю мойку можно доверху заколотить… Вот тут-то она, ребята, собака и зарыта.

Дядя Коля был, конечно, прав. Если бы мы вовремя прибили планку под мойкой в кухне, не было бы тех неприятностей, которые уже случились и которые нас еще ожидали.

И тут я решил задать вопрос, на который даже папа затруднялся ответить.

— Дядя Коля, — спросил я, — а вы хотели бы стать английской королевой?

— Чего?

От неожиданности дядя Коля вытянул шею и даже мазать кистью перестал.

— Ну это… — сказал я, — английской королевой хотели бы стать?

— А какого лешего я в том королевстве забыл? Мне и дома хорошо…

Дядя Коля смотрел на меня подозрительно.